Альбина подняла руку, и Мила впервые не увидела в ее руке волшебной палочки, зато на среднем пальце блестело кольцо с матово-белым камнем. Декан Львиного зева почти беззвучно что-то прошептала, и тут же заинтригованный шепот в гостиной смолк, словно накрытый тяжелым покрывалом тишины, — заклинание Альбины начало действовать.

Мила огляделась вокруг: странно было видеть, как открываются коробочки, как шевелятся, поворачиваясь друг к другу, меченосцы, и не слышать ни малейшего шороха. Она посмотрела на свою коробочку и откинула крышку. На внутренней стороне была прикреплена тонкая металлическая бирка — точно как на шкатулке с волшебной палочкой, которая до сих пор хранилась у Милы. На бирке всего одно слово: «Аликорн».

Только Мила подумала, что может означать это слово, как бирка вспыхнула яркими искрами. Ослепленная, Мила отвела взгляд, но точно такие же вспышки одна за другой в абсолютной тишине загорались вокруг нее со всех сторон. В паре шагов от Милы беззвучно вскрикнула Белка, когда вспыхнула ее коробочка. Но Милу это уже не интересовало; на ее бирке возникла новая надпись: «Карбункул, семь карат, оправа — червонное золото. Мастер — Козьма Филигранус», а сквозь тонкую бархатку просачивалось яркое темно-красное сияние. Мила откинула бархатку и увидела золотое кольцо с большим кровавого цвета камнем.

Какое-то время Мила не могла оторвать от камня зачарованного взгляда. Волшебство камня, казалось, проникало в нее, словно чистейший утренний воздух, наполненный запахами весны. Мила напомнила себе, что у нее мало времени, и торопливо достала перстень из коробочки.

—  Аликорн! — произнесла она магический пароль и надела перстень на указательный палец правой руки.

Карбункул коротко вспыхнул, словно подчиняясь своему хозяину, и Мила почувствовала, что великоватое поначалу кольцо плотно сжалось вокруг ее пальца.

В тот же миг покрывало тишины спало, и комната наполнилась звуками. Мила с интересом разглядывала свой перстень и думала о том, что ее волшебная палочка из секвойи послужила ей на славу и не раз спасла жизнь. Она надеялась, что карбункул, связанный с ней таинственным словом «Аликорн», станет для нее такой же надежной защитой.

* * *

Наконец настал понедельник, когда ребята, надев форму своих факультетов и набросив на плечи рюкзаки, направились в Думгрот, где в этот день начинался новый учебный год. Кто-то с волнением шагал в замок следом за своими кураторами в первый раз, а кто-то возвращался в знакомые и дорогие для большинства из них стены.

С первых же секунд Мила почувствовала, что в холле произошли какие-то перемены. Пока она рассеянно блуждала взглядом вокруг, подошел Ромка.

— Портреты, — раздался у нее над ухом его голос, и Мила впервые отметила для себя, что Ромка сильно подрос за последний год. Когда они познакомились прошлым летом, то были одного роста, а теперь он был выше ее, и голос прозвучал откуда-то сверху.

— Что ты сказал? — переспросила Мила.

— Я говорю, новые портреты в холле повесили, — уточнил Ромка.

Мила окинула взглядом галерею портретов: и действительно, портрета Многолика на прежнем месте не было. Вместо него во всей своей красе на полотне был изображен Поллукс Лучезарный. Одна сторона лица у него была печальной и бледной, словно окрашенной белилами, а другая была разрисована театральным гримом: с ярким ухмыляющимся ртом и прищуренным левым глазом, глядящим с неприкрытым плутовством. За его спиной с таинственной отрешенностью на лице, которое в данный момент было повернуто в профиль, возлегал золотой сфинкс.

— Ну, с одним все ясно, — сказала Мила, — а еще какие?

— Не «какие», а «какой», — заметил Ромка, указывая туда, где раньше был портрет профессора Корешка, и задумчиво добавил: — Лицо знакомое.

На месте бывшего профессора зельеварения висел портрет колдуньи с дикой гривой каштановых волос и темными сверкающими глазами. Вместо красного петуха, который прежде восседал на голове Корешка, теперь на портрете обитала черная желтоглазая кошка. Мила с неприятным чувством вспомнила коротышку-профессора, слабовольного и трусливого, с которым, сложись все иначе, ей пришлось бы в этом году встретиться на уроках, поскольку у меченосцев на втором году обучения начинался курс «Травы и варево».

Интересно, подумала Мила, что собой представляет эта… И тут ее словно кипятком ошпарило!

— Постой! — вслух воскликнула она, пристально вглядываясь в лицо колдуньи, и ошарашенно произнесла: — Вот это да!

Мила просто онемела, когда поняла, чье лицо смотрит на нее с портрета.

— Так это же…

— Ты ее знаешь? — спросил Ромка.

— Еще бы! И ты тоже! — И Мила, повернувшись с ухмылкой к Ромке, передразнила: — «Я рада, что у Милы есть настоящий друг. К тому же скромный…» Это ты-то скромный?

— Акулина?! — прозрел Ромка, вглядываясь в портрет еще внимательнее, чем только что Мила. — А я ее не узнал…

Мила обернулась к портрету: Акулину и впрямь узнать было непросто. Мила привыкла, что Акулина выглядит так, как выглядят все люди во Внешнем мире, а здесь… И одежда, и волосы, и даже выражение лица — во всем угадывалась магия. Вспомнив, какой таинственности напустила на себя Акулина, когда они прощались возле Львиного зева, Мила тихо пробормотала себе под нос:

— Вот, значит, что за важное дело…

Первым уроком в расписании второкурсников-меченосцев значились магические инструменты, что несказанно обрадовало Белку — она чуть не прыгала от удовольствия.

— Это же надо! Первый день, первая пара — и у профессора Лирохвоста! Как замечательно! — восклицала она, когда они направлялись в кабинет магических инструментов.

Ромка скривился и, повернувшись к Миле, шепотом сказал:

— Вторая пара, перед обедом, — тайнопись, так что Лирохвост мне аппетит не испортит.

Но ни у профессора Лирохвоста, ни у профессора Чёрка полноценного урока не получилось. В первый день студенты никак не желали слушать лекции и заниматься магией. Ребята целое лето не виделись друг с другом, поэтому только и делали, что обсуждали, где да как они провели каникулы, и никак не могли наговориться.

Мила, Ромка и Белка тоже с удовольствием болтали со своими однокурсниками. К примеру, Яшка Берман и Костя Мамонт, у которых родители были волшебниками, рассказывали, перебивая друг друга, как они приезжали летом в Троллинбург на Ярмарку Волшебных Вещей. Костя захватывающе повествовал о многочисленных чудных иностранцах и сообщил, что у одного колдуна-араба его бабушка даже купила волшебную лампу с джинном.

— Правда, — шепотом говорил Костя, когда Лирохвост демонстрировал на примере пианино, как сделать, чтобы музыкальные инструменты играли без помощи человека, — мы так и не смогли вытащить джинна из лампы. Вылезать он не захотел ни в какую. Приказывали ему исполнить желание — молчит, подлец. Однако желания он все-таки исполняет — когда не надо. Папа на днях искал свою старую клюшку для гольфа — заговоренную. К нему тут приятель один приехал, японец, большой любитель гольфа, и папа очень хотел выиграть. Искал, искал, а клюшку как корова языком слизала. Ну, папа возьми и скажи в сердцах: «Я же точно помню, что положил ее в платяной шкаф. Провалиться мне на месте, если это не так»… — Костя со вздохом покачал головой. — И, представляете, провалился. Взял и рухнул сквозь пол прямо в подвал. Хорошо хоть не сказал: «Разрази меня гром».

Ромка чуть под стол не сполз от смеха, а Костя добавил:

— Мы потом этого джинна подарили папиному приятелю — японцу. Выяснилось, что этот подлец в лампе по-японски ни слова не понимает…

В итоге за всеми этими разговорами под конец урока Мила своими глазами видела, как клавиши на пианино опускались и поднимались сами собой, будто за пианино играл кто-то невидимый, но понятия не имела, как это нужно делать.

Примерно то же самое было и на тайнописи. Ребята были так рады видеть друг друга после трехмесячного перерыва, что тайнопись просто не шла им в головы. Мила даже забыла спросить у профессора Чёрка насчет тех символов из ее последнего видения, хотя предусмотрительно взяла с собой в Думгрот свиток пергамента, на котором они были записаны.