Справедливости ради необходимо отметить, что попадались среди них и самые настоящие шпионы. Об этом сотрудники лаборатории и обслуживавшие ее работники отделов «А» и 10-го говорили между собой, а потом во время допросов и следователям.

Несколько лет трудился в 1-м отделе кадровый офицер НКВД Подобедов. Степенный, обстоятельный канцелярист, он, казалось, самой природой был создан для чиновничьей работы. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год этот человек аккуратно регистрировал «приход» и «расход» приговоренных к высшей мере наказания. Вел он и другой необходимый учет. К «спецработе» — так называлось приведение в исполнение смертных приговоров — Подобедова привлекли в период самого массового разгула репрессий. Человек обязательный, он скрупулезно проверял соответствие поступавших в 1-й спецотдел приговоров по установленной форме, чем нё раз вызывал издевательские насмешки сослуживцев. Когда обреченных на смерть набиралось человек семь-восемь, докладывал старшему начальству. Оттуда поступала команда на приведение приговоров в исполнение.

Вместе с Блохиным и прокурорами Подобедов выезжал в тюрьму, где проверяли соответствие личного дела заключенного стоящему перед ними заключенному. И только после этого доставляли приговоренных в специальное помещение, где предстояло свершить процедуру смертной казни. Не приведи бог по ошибке расстрелять не того, кто указан в приговоре! Подобедов тогда бил настоящую тревогу, докладывал о ЧП своему руководству, а оно очень круто обходилось с провинившимися.

На этой заключительной стадии уголовного преследования и начинался тот самый жуткий, не вписывающийся в обычные человеческие представления процесс по умерщвлению людей. В одних случаях это расстрел осужденных — пуля в голову. В других — «научные эксперименты» под эгидой «профессора» Могилевского. Кстати, хотя он таковым еще не являлся, но уже тогда многие знакомые по НКВД величали его профессором, что всякий раз доставляло Григорию Моисеевичу большое удовольствие. Исключение составляли только подчиненные, обращавшиеся к своему начальнику только официально: товарищ полковник. Это звание начальник лаборатории получил еще во время войны.

Для всех исполнителей смертных приговоров убийство людей стало повседневной работой. В конце концов, к этому сводились их служебные обязанности. У палача ведь тоже существует своя профессиональная доблесть.

Поначалу, естественно, самому Могилевскому, лаборантам, научным сотрудникам возглавляемого им заведения убивать людей было жутковато. Но потом все адаптировались, втянулись, настроились и уже спокойно, без излишних эмоций, буднично смотрели, как спецы из группы Блохина профессионально справляли свое дело — укладывали жертву наповал с первого выстрела. Постепенно точно так же стали восприниматься и действия своих «исследователей» — начальника лаборатории, его ближайших подручных. Как правило, втроем — Подобедов, Блохин и обязательно присутствовавший при расстреле либо при выносе умерщвленного ядом трупа прокурор — составляли акт. В нем констатировался факт приведения приговора в исполнение. То есть документ подписывался всеми присутствовавшими при сем официальными лицами.

Сведения о присутствовавших при приведении приговора в исполнение, вне зависимости от способа умерщвления, до сих пор являются строжайшей тайной. Фамилии этих людей не вносились даже в уголовное дело: туда подшивалась лишь краткая справка о дате расстрела с подписью постороннего чиновника НКВД, не имевшего к этому непосредственного отношения. Фамилия бойца, выстрел которого оборвал жизнь человека, вообще нигде не значится. Сами исполнители и остальные присутствовавшие в подвалах на процедуре смертной казни, насколько позволяла возможность, снимали водкой нервное возбуждение от причастности к свершившемуся убийству.

По схожему сценарию умерщвлялись люди и в спецлаборатории, только вместо выстрела в голову жертва перед уходом в иной мир получала отравленную пищу или питье, ядовитую таблетку или смертельную инъекцию. Традиция поминовения «усопшего» водкой, спиртом не нарушалась и здесь. Ее соблюдали и Могилевский, и его начальник Филимонов, все сотрудники лаборатории «X» (так она проходит по документам), задействованные в проведении экспериментов на людях.

Правда, отличия все же имелись. Если бойцы Блохина просто убивали людей, то в лаборатории слово «убийство» не произносилось. Ее сотрудники считали себя интеллигентами, учеными, а тот же самый по своей сути процесс убийства (приведения в исполнение смертного приговора) именовался научным экспериментом. Да и другие отличия имелись: расстрельный подвал представлял собой самую настоящую бойню, с забрызганными кровью полами и стенами, а помещения лаборатории назывались «палатами», ее сотрудники облачались в белые халаты, некоторые имели научные степени и звания, многие «пациенты» уходили из жизни тихо, так и не осознав, что над ними вершилась смертная казнь.

Как-то зимой у Подобедова оказалось четыре подлежащих исполнению смертных приговора. Он не спешил докладывать начальству, рассчитывая в ближайшие дни «добрать» до обычной нормы. Но старший начальник Баштаков приказал Подобедову захватить приговоры на смертников и прибыть с ними во внутреннюю тюрьму НКВД. Подобедов приказание исполнил. Явился в тюрьму. Там уже находился Блохин. Как обычно, они взяли всех приговоренных к высшей мере наказания, повезли их к тому же «расстрельному» дому. Но Блохин вдруг велел шоферу подъехать не к углу дома, где находился вход в экзекуционный подвал, а прямо к подъезду. Комендант, а следом за ним и Подобедов вышли из машины первыми и направились к дверям. За ними последовала охрана с четырьмя заключенными в наручниках.

Тогда-то Подобедов и увидел впервые, что представляли собой «палаты» Могилевского, познакомился с их «хозяином».

Заключенных разместили каждого в отдельной камере-«палате», а Подобедову сказали, что он свободен и может возвращаться на свое рабочее место.

Прошло несколько дней. Позвонил Блохин:

— Ты про меня не забыл? Надо бы снова подскочить в Варсонофьевский. Когда? Да хоть сейчас, чего откладывать. У них все готово, осталось только подписать акты.

— А прокурор будет?

— Ладно. Поехали вместе. Там во всем разберемся и решим как надо.

Арестованные находились в тех же помещениях. По одному. Только мертвые. И никаких ран, следов крови. Уловив замешательство подчиненного, комендант НКВД, усмехнувшись, растолковал:

— Этим повезло. Отошли быстро, без лишних мук. Яд на этот раз испытывали надежный. Другие, бывало, очень тяжело помирали…

— Какой яд? — не понял начальника Подобедов.

— Обыкновенный. Не знаю, как называется, но действует быстро и надежно. А эти, — Блохин показал на лежавшие на полу тела мертвых, — хоть пользу науке принесли. Профессор доволен.

— И куда их теперь?

— Туда же, куда всех отвозим, — в крематорий. Что за вопрос?

— А где прокурор?

— Какой, к черту, прокурор! Опыты совершенно секретные. Согласовано все на самом верху. Лишних людей не должно здесь быть. Так что мы с тобой и исповедники, и прокуроры, и еще бог знает кто. Подписываем акты о смерти по болезни. Не выдержали люди нервного напряжения, поумирали своей смертью, не дождавшись положенной им пули. А точный диагноз доктор Семеновский укажет. Так что оформляй.

Позднее, когда Подобедов поближе познакомился с Могилевским и его коллегами по ремеслу, он осознал, насколько разработанная ими методика исследований ядов на осужденных удобна для самооправдания ему и другим сотрудникам, призванным по долгу службы обеспечивать исполнение приговоров к высшей мере наказания.

Даже преступника лишить жизни вовсе не просто, не то что невиновного. Много повидавшие на своем веку бойцы Блохина предпочитали стрелять обреченным в затылок либо завязывали им глаза, лишь бы не встречать последнего взгляда жертвы. Они не могли выдержать жуткого, отчаянного укора в предсмертном взгляде осужденного. И тем не менее потом, уже спустя много лет, они жаловались, что часто просыпаются в горячечном бреду от жутких кошмаров. Расстрелянные с окровавленными головами приходили к ним во сне…