Одно время мы даже встречались. Около двух месяцев. Собственно, до того, как я познакомилась с Матиасом, Портер Мередит был последним мужчиной, с которым у меня были мало-мальски серьезные и длительные отношения, — то есть когда не ограничиваешься двумя свиданиями. Если вдуматься, в моей связи с Портером также не было ничего удивительного, поскольку мистер Мередит не пропустил ни одной сколько-нибудь привлекательной женщины в Луисвиле. Он был, что называется, бабником. Именно это обстоятельство и побудило меня расстаться с ним. Была и другая причина: Портер возомнил, будто близкие отношения дают ему право мною командовать.

Когда он начал указывать, какого цвета помадой мне следует пользоваться, я решила, что с меня хватит, и дала командиру отбой.

Но пострадавший, кроме имени, произнес кое-что еще. Он сказал: "Девочка Портера Мередита". Неужто нынешняя подружка Портера пристрелила беднягу Бартлета?

Однако поразмыслить хорошенько над последними словами умирающего я не успела, потому что прибыла полиция. И "скорая".

Я так обрадовалась сиренам за окном, что едва не составила компанию Эми, которая до сих пор не прекратила лить слезы, шмыгать носом и тереть глаза.

Когда же я увидела, как двое полицейских входят в дом Каррико и направляются в мою сторону, то с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться в голос. Но уже не от радости.

Полицейских звали Мюррей Рид и Тони Констелло.

Я имела удовольствие столкнуться с ними три месяца назад.

Тогда они терзали мою особу расспросами по поводу убийства Эфраима Кросса, богатого владельца домов для престарелых, оставившего мне в наследство больше ста тысяч долларов. Помнится, я так и не сумела удовлетворить любопытство копов, каким образом оказалась наследницей по кривой. Собственно, мне и сказать-то было нечего, кроме того, что я знать не знала Эфраима Кросса.

Рид и Констелло скептически отнеслись к моим признаниям. Они возвели меня в ранг главной подозреваемой и все допытывались, как же могло случиться, чтобы совершенно чужой человек отвалил мне целое состояние.

Спешу сообщить, что подозрения с вашей покорной слуги в конце концов были полностью сняты. Более того, я приложила руку к поимке настоящего преступника. В связи с чем теперь имела все основания надеяться на более приязненное отношение со стороны Рида и Констелло.

Но не тут-то было. Облом. Ни намека на дружеские чувства в их пытливых глазах.

Мне даже почудилось, что копы были рады видеть меня не больше, чем я их.

К чему бы это?

Глава 4

Мюррей Рид и его напарник, Тони Констелло, всегда напоминали мне солонку и перечницу. Рид с белесыми волосами, прилипшими к черепу, и приземистой фигурой штангиста, разумеется, был солонкой, а смуглый Констелло с густыми черными усами и тяжелыми веками над темно-карими глазами — перечницей.

В гостиной бригада медиков обрабатывала Бартлета. Я топталась в прихожей дома Каррико и дивилась тому, сколь угрожающе могут выглядеть обычные столовые приборы — солонка и перечница.

— Ну-ну, — произнес Рид. Невинное междометие в его устах прозвучало обвинительным заключением.

Такая уж у Рида манера высказываться — монотонная и отрывистая, как у бездушных полицейских боссов из старых телесериалов. Те экранные начальники даже биг-мак заказывали прокурорским тоном.

Думаю, современному полицейскому не стоит подражать персонажам, которые не вызывают симпатии публики. Сначала я подозревала, что Рид разговаривает так нарочно, дабы попугать, однако за все время нашего знакомства он ни разу не сбился на человеческую интонацию. И тогда я догадалась: у Рида такой голос от рождения. Потому-то он и стал полицейским.

С голосом, как у бездушного копа из телесериала, у него просто не было выбора.

Вероятно, этим даром природы объясняется неизменно плохое настроение Рида. Возможно, он мечтал стать дантистом. Или священником. Но куда там! По причине особого устройства голосовых связок у бедняги была только одна дорога — в полицию. Пожалуй, станешь тут раздражительным.

— Кого я вижу, — пробурчал Рид, нахмурившись. — Куда ни придешь, всюду вы.

В его интонации не было и намека на "рад снова встретиться с вами".

Когда прибыла «скорая», Эми и Джек перебрались в прихожую, и, хотя холл в доме Каррико размером с мою столовую, молодые люди заняли позицию в двух футах от полицейских, жадно прислушиваясь к каждому слову.

— Что значит «всюду»? Уже три месяца прошло, как мы не виделись, — обиделась я. Не хотелось, чтобы мои клиенты возомнили, будто я регулярно имею дело с полицией.

Констелло пожал плечами:

— Как быстро летит время. — Высокий и худой Констелло походил на мелкого мафиози из "Крестного отца", но голос у него был, как у фермера из Восточного Кентукки, — глубокий и раскатистый.

Рид пригладил ладонью белесую шевелюру. У кого-нибудь другого пальцы запутались бы в волосах, но военная стрижка Рида не позволяла намотать волоски даже на кончик мизинца.

— Получается, всех ваших знакомых убивают, — ворчливо заметил он.

У молодых округлились глаза. Они быстро переводили взгляд с Солонки и Перечницы на меня и обратно, словно следили за теннисным матчем.

— Минуточку, — возразила я. — Если помните, Эфраим Кросс не был моим знакомым. Того, кто лежит там, — я махнула рукой в сторону гостиной, — я действительно знаю, но он еще жив.

Все, кто находился в прихожей, повернули головы и посмотрели на Бартлета, словно ожидая, что он подтвердит мои слова.

Я тоже глянула на раненого. По-моему, нам придется подождать, прежде чем Бартлет сможет произнести хоть слово. И возможно, мы так ничего и не дождемся.

Медики разорвали рубашку и теперь присоединяли к его груди и рукам различные трубки, проволочки и бутылочки. Не знаю, что именно делали врачи, но, похоже, толку от их стараний было мало. Голова Бартлета была по-прежнему безвольно повернута набок, а цвет лица еще сильнее напоминал сырое тесто.

Полицейские повернулись ко мне. Рид прищурился:

— Вы знаете этого парня?

Тут с ответом торопиться нельзя. В прошлый раз, когда я общалась с Солонкой и Перечницей, убитый был мне совершенно не знаком, и все равно в его смерти обвинили меня. Ясно, что в нынешней ситуации следовало осторожнее выбирать выражения.

— Не очень хорошо, — уклончиво заявила я. — С Эдвардом Бартлетом нас связывали деловые отношения. Несколько месяцев назад я помогла ему купить дом и продать прежнее жилье. Вот и все. С тех пор я его больше не видела.

Разумеется, в течение этих нескольких месяцев я время от времени беседовала с Бартлетом по телефону, когда он звонил мне с угрозами, но сейчас я сочла эти подробности излишними.

Но и той малости, что я поведала копам, оказалось достаточно, чтобы привлечь их пристальное внимание. Стоило мне открыть рот, как Рид вынул из кармана блокнотик и принялся яростно строчить шариковой ручкой. Я сразу почувствовала себя неуютно, припомнив, как сдавала экзамен на водительские права. Уже в шестнадцать лет я знала, что каждый раз, когда полицейский, сидящий рядом со мной, хватается за ручку и блокнот, это означает, что я допустила промах.

Сейчас же, по-видимому, я успела совершить кучу промахов, потому что Рид строчил без передышки.

У меня засосало под ложечкой.

И это ощущение только усилилось, когда я заметила, что Джек и Эми, уже не стесняясь, подслушивают мою беседу с копами. Они в открытую таращились на нас и ловили каждое слово.

Констелло, очевидно, почувствовал на себе взгляды молодых людей. Он резко обернулся к ним и, откашлявшись, произнес:

— Вас не затруднит подождать в столовой? Мы побеседуем с вами через несколько минут.

Джек и Эми растерянно посмотрели на Констелло. Возможно, они не ожидали, что их станут допрашивать, и немного встревожились или даже испугались, вообразив, будто подслушивание полицейских при исполнении служебных обязанностей карается штрафом. Как бы то ни было, дважды просить себя они не заставили и стремительно ретировались в столовую.