Планируемый перед сложным разговором с Минервой отдых, откладывался как минимум до следующей ночи. Тревога и тоска усилились, а сон, не смея мешать этим грозным дамам, бесследно улетучился. Я погладил обложку дневника. Провести ночь, переживая за девочку Эни гораздо лучшая перспектива, нежели считать минуты, мысленно доканывая себя. Я вернулся к картинке, за которой следил, когда меня прервала Хоуп.

Эни уже в кабинете профессора МакГонагалл, она сидит, сжавшись в кресле, кусает губы и мнёт в руках носовой платок. Слёз нет, но её глаза всё ещё чуть припухшие и руки немного дрожат. Девочка старается не встречаться взглядом с Минервой, предпочитая рассматривать стены кабинета.

— Как это понимать, Эни? — гневно сказала МакГонагалл. — Профессор Слизнорт жаловался, что ты совершенно забросила его предмет. Я нигде не нахожу тебя, и даже Лили не может мне внятно объяснить, куда ты подевалась, а ты в это время носишься по школе, словно какой-нибудь шкодливый мальчишка. Что с тобой происходит?

Минерва остановилась напротив Эни и сложила руки на груди, дожидаясь ответа. Эни продолжая проявлять живой интерес к стенам, твёрдо сказала,

— Мне не нравиться зельеделие, я же не могу себя заставить.

Профессор наклонилась.

— Эни, посмотри на меня.

Девочка нехотя перевела взгляд на учителя. Платок в её пальцах уже стал похож на ком, состоящий из одних только складок.

— Профессор Слизнорт говорит, что ты была его лучшей ученицей, и тебе нравился предмет.

— Теперь нет, — скулы Эни нервно задвигались под кожей.

МакГонагалл переместилась за свой стол, внимательно посмотрела на Эни и, понизив голос, спросила,

— Ведь этому есть объяснение, не так ли?

Эни запихнула платок в карман мантии, выпрямилась в кресле и сжала его подлокотники.

— Иногда пристрастия меняются, профессор, а всего знать невозможно, поэтому следует от чего-то отказаться.

Мне казалось, что я могу читать мысли профессора МакГонагалл, они все отражались на её лице. Кроме того, я хорошо вспомнил, какой была Эни Блэкстоун в школе.

Профессор постучала ногтем по столу. Она была уверенна, что у этой девочки определённо что-то случилось, но та упорно не хочет рассказывать. Минерва решила, во что бы то ни стало добиться ответа. Дети порой из-за самых незначительных поступков и обид, могут наделать больших глупостей.

— И к чему же теперь у тебя лежит душа, Эни?

Эни встала и подошла ближе к столу Минервы.

— Профессор, научите меня трансформации.

Минерва была озадачена.

— Я и так всё время учу тебя этому.

— Нет, — Эни резко мотнула головой, коса расплелась и волосы рассыпались по плечам непослушными прядями. — Я видела, что Вы можете обращаться в кошку, я тоже хочу как Вы.

Минерва подпёрла рукой щёку и стала пристально изучать лицо девочки. Эни удивляла всё больше. С самого её появления здесь, Минерве не удавалось просчитать, что она выкинет в следующий момент. С одной стороны, она чтила школьные правила и не была замечена ни в каких шалостях или неблаговидных поступках, но с другой — если уж что-то она вбивала себе в голову, то добивалась этого любыми путями. То, что она просила сейчас пугало не столько сутью желания, сколько решительностью, с которой Эни это произнесла, но нужно было попытаться её отговорить.

— Анимагия — весьма сложная наука, — осторожно начала профессор. — Мы даже предположить не можем, какую форму нам подарит это знание. Больше того — это занятие не для детей. Для начала тебе придётся окончить школу, так что подбери пока для себя иное увлечение.

— Спасибо, профессор, — взгляд Эни подёрнулся инеем. — Но у меня нет столько времени. Вы позволите мне идти? Мне нужно готовить задания на завтра.

— Нет, — профессор снова повысила голос. — Мы не договорили. Сядь.

Эни вернулась в кресло, сложила руки на коленях и теперь начала изучать их. Минерва задумалась. Спрашивать или нет? Наконец она тихо проговорила,

— Это из-за смерти твоей бабушки? Почему ты отказываешься от помощи, которую я предлагаю? Разве возможно справиться с этим в одиночку?

Эни вздрогнула, но глаз не подняла.

— Не стоит жалеть меня, профессор. Я прекрасно справляюсь. Единственная помощь, которая мне действительно нужна, это уроки анимагии, — она чуть помедлила и прошептала. — Пожалуйста…

Профессор шумно вскочила и сверкнула глазами. Это переходило уже всяческие границы.

— Нет, Эни! — выкрикнула она. — Вернёмся к этому разговору через три года. Ты свободна.

Эни поднялась и отправилась к выходу, но потом взглянула через плечо на Минерву. Губ девочки коснулась лёгкая улыбка, и она произнесла,

— Вы же знаете, что я и сама смогу…

Картинка замерла. Я пролистал дневник. Больше нигде ничего связанного с этим разговором. Может, если внимательнее просмотреть, я что-нибудь и найду, но сейчас на это не было времени. Уж если Эни задумала что-то, она бы вот так просто не отказалась. Но моя жена не была анимагом. Я прожил с ней восемь лет, такое невозможно скрыть. Анимаги не могут сдерживать желание побегать в данной им форме, хотя бы изредка, они достаточно странные в своих порывах и часто в обычной жизни также проявляют качества животного, с которым их связала магия. Меня передёрнуло. Как можно любить такое? Но Эни всегда была самой собой.

Времени для анализа увиденного не оставалось, и я поспешил на первую из назначенных мне встреч.

Ещё издалека я увидел худенькую фигурку Лили, она что-то внимательно разглядывала в траве. Заметив меня, она не побежала навстречу как обычно, а осталась стоять на том месте, где была. Я подошёл и попытался обнять её, но она отстранилась и окинула меня серьёзным, изучающим взглядом.

— Здравствуй папа, — голос дочери звучал так, словно её возраст был как минимум вдвое больше. — Я рада, что ты нашёл мою записку.

— Лили…

Я снова попытался обнять её, но она высвободилась и отступила на пару шагов назад. Я был взволнован и обескуражен. Что происходит с моей семьёй? Сначала Эни, теперь вот и Лили.

— Папа, у меня к тебе очень серьёзный разговор, — Лили спрятала руки в карманы и начала немного покачиваться на месте.

— Я слушаю.

— Правильно, я хочу, чтобы ты послушал, папа. Мне уже не пять лет, и я кое-что вижу.

— Тебе семь, — зачем-то сказал я.

Она глянула с негодованием, какое бывает у всех детей, когда им напоминают — они ещё слишком малы, чтобы что-нибудь понимать, но к моему удивлению, быстро справившись с эмоциями, Лили снова вернула своему лицу прежнее взрослое выражение.

— Мама была у меня, — проговорила Лили.

Внутри всё перевернулось, и я спешно присел перед дочерью на корточки, обхватив её руками. Эни была здесь? О чём она говорила с дочерью? Сказала ей правду? Нет, Эни не могла, она ни за что бы ни причинила боли Лили. Я не смел спросить и молча ожидал, что скажет дочка.

— Мама сказала, что ей нужно уехать на некоторое время, что она нас очень любит, — Лили заглянула мне в глаза. — А ещё, что лучше тебя нет никого на свете, и чтобы я помнила это.

Я прижал дочь к себе. Стало трудно дышать. Ещё несколько огромных кирпичей с громким ухом вывалились из руин моего мира.

— Папа, — пролепетала Лили. — Зачем ты обидел маму?

— Что? — я отстранился и посмотрел на дочь.

Она погладила меня по голове и сказала,

— Я знаю, что когда мама пытается убедить меня в том, что мне и так известно, насчёт того какой ты хороший и всё такое, это означает, что ты обидел её. Но вчера она повторила это семь раз, я посчитала. Что ты сделал, папа?

Я провёл ладонями по лицу и взглянул на дочь.

— И часто она так говорила?

— Последнее время часто, но чтобы так — никогда раньше.

Я обнял Лили и погладил её по спине. Монстр, душивший меня, теперь ещё и язвительно хихикал. Даже ребёнок способен видеть то, чего я увидеть не в состоянии. «Последнее время часто» — эти слова отдавались глухой болью в сердце. Я выдохнул и сказал,