Я занялся бифштексом, яйцами и пирожками.

О, как я мечтаю смазать маслом его задницу, его мясистые бедра и обвитые венами ступни. Как мечтаю познакомиться с прочими его частями тела — языком, пальцами ног, кончиком носа… Я неустанно размышлял об этом и тихо напевал про себя: ля-ля-ля, смазать бы маслом яйца ему… Два этих маленьких мешочка стояли перед моим мысленным взором, и некуда было от них деться.

Когда цунами спермы накрывает меня, проникая в самые сокровенные глубины, я принимаюсь выть или визжать. Надеюсь, он не возражает против такого поведения, думал я, держа перед глазами лопаточку и любуясь покрывающими ее каплями жира. Вообще-то я человек угрюмый, но во время любовной схватки Радикально меняюсь… Пальцы Лили, с огромными, выпуклыми — как у гориллы — подушечками. Как бы счастлив я был, просто-напросто пососав один из них, — подумалось мне. Я не находил себе места от всех этих мыслей, одна за другой приходящих мне в голову. Для первого свидания этого было бы предостаточно. На висках и шее Зеуса Лили проступали мелкие морщинки — словно на заслуженной кожаной куртке. При ходьбе он немного поскрипывал, будто внутри его тела был скрыт какой-то крошечный шарнир, требующий смазки. Я положил на поднос заказанную еду. Стейк, яйца, оладьи, картошку, помидоры, тосты, приправы, петрушку, апельсиновые дольки и еще много всякого разного. Положил — и понес ему, через зал, к самому дальнему от кассы столику. Дровосек кивнул в знак благодарности. Одна из его серег ударилась о сахарницу, и та разлетелась на миллионы сверкающих кусочков. Мы остолбенело воззрились друг на друга. Зеус Лили приоткрыл рот, так что его губы сложились в самую совершенную на свете букву «О».

— Жутко извиняюсь, — сказал он. — Я как слон в посудной лавке.

— Нет. Вовсе нет. То есть, да… То есть, я сейчас принесу веник…

Я метнулся в один из углов и принялся подметать. Сахар, рассыпанный по полу вперемешку с разбитым стеклом, напоминает алмазные копи… Зеус Лили пересел на один стул и передвинул свои тарелки. Он наблюдал, как я подметаю.

— Скитер, сколько вы весите?

— Э… Думаю, фунтов сто сорок.

— А сколько способны впитать?

— Что?

— Не обращайте внимания. — Он отправил в рот чудовищный кусок мяса и принялся жевать. Вилка в его руке казалось кукольной принадлежностью из игрушечного набора для Барби. — Знаете, Скитер, большинство дровосеков, вместе с которыми я валю лес — гомосексуалисты. И я в том числе.

Я выронил веник.

— Право же, это прекрасно. Выкиньте к черту свой фартук и присоединяйтесь к нам. Что скажете? Мы спим в лесу — все вместе. И мы счастливы.

— В каком смысле — счастливы?

— В самом прямом. — Он откусил кусочек яйца и взял картофелину. — Мы — взрослые самостоятельные парни. Мы занимаемся той работой, которую любим. Живем на природе, дышим свежим воздухом. Каждую ночь мы занимаемся сексом. Выбираем того, кто нам понравится, и никто никого не ревнует.

— Звучит заманчиво, — сказал я, сметая осколки в мусорный ящик.

— Так что же, Скитер? Не хочешь ли ты отправиться со мной и стать дровосеком?

— Хочу.

— Мы не связываем себя узами брака. Просто валим деревья и живем как одна семья.

— Понимаю. — Я распустил завязки фартука, снял его и повесил на крючок. — Мне придется носить клетчатую рубашку?

— Да, — отозвался Лили. — Зайдем в магазин, а потом отправимся в лес. — Он поднялся и взял меня за руку — Отличная была еда, малыш. Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Лыжные страсти, постфактум

Йа, привет, добрые американцы! Прошу прощения за мой английский, но я лучше буду говорить, потому что иначе мне останется только писать. (Ха-ха. Как вам мой каламбур?). Так вот, я — большой белокурый немецкий парень. Я так всегда описываю себя людям, когда мы назначаем первое свидание, и они спрашивают, кого искать. Во всяком случае, я никогда раньше не описывал, что я сделал как сексуальная единица, но я постараюсь, потому что, как сказал бы Фрейд: «Секс — дас гут для сердца и души». По крайней мере, это очень актуальная история, потому что такие случаются только в вашей американской культуре. Я цитирую доброго доктора, потому что ему нравился секс и он был первым, кто сделал из грязи науку.

Что б там ни думали о немцах, на самом деле некоторые из них очень застенчивые, и я — один из таких парней. Особенно часто меня смущает мой размер. У меня росту два метра, и я едва могу пройти в дверь, поскольку мои плечи довольно широкие. Очевидно, леди это любят. Они еще любят сильные молодые руки и то, что находится у меня между ног. Унд так, однажды я ехал в подъемнике, а вместе со мной поднимались три американских фрау с белыми волосами. На них было много макияжа, видите ли. Внезапно, в ста метрах над землей подъемник остановился и закачался. Тогда я сказал: у меня есть одно последнее желание… Это была такая шутка, но тут… О, майн готт! рез миг они все три были голые. И все, что я видел вокруг себя — это выбритые лобки и круглые сиськи, и все эти фройляйн творили со мной удивительные вещи. Они совали свои языки мне в рот, и теребили мой член, и гладили мою попу, и все это было просто фантастиш. И как поет мой любимый американский ансамбль «Пейвмент» — «Нно, поехали, лошадки!» Я сам-то почти ничего и не делал, только следовал наставлениям из порнофильмов моего дедушки Гейнера. Это было настоящее безумие, как война. Разрушенные города, крики, вопли, огонь и бомбы. «Шнелль»! — скомандовал я под музыку взрывов, а девушки кричали, и пели, и смеялись, и все это было похоже на парад при захвате города, когда жители подносят победителю большие искусственные ключи от ворот. А победителем был я. И потом фройляйн, все трое, накинулись на меня — кровожадные и безжалостные, как коммунистическая революция. И у них были крепкие зады, которые я мял, и давил, и щипал как бандит. О люди, иногда я чувствую себя драконом. Особенно после того, как американские леди заглотали в себя шесть пинт моей мужской жидкости и ласкали мой член, и хотели всего больше, и стонали, и говорили: «Да, да». И я уже просил их полизать мне яйца, но тут подъемник шевельнулся, и мы доехали до верху. И служитель в униформе протянул им всем лыжи, а я взял мейн сноуборд. Я бордмен (это сленг сноубордистов) и еще я постмодерновый парень. Пусть будет сноуборд здесь и сейчас, потому что я не такой, как мои бабушка и дедушка. Это понятно? Так что я сказал: «Пока, девушки»! И помахал на прощание.

Я обожаю природу. Это значит, что мне гораздо больше нравится трахаться в лесу, нежели в четырех стенах. Вдобавок, я очень сексуальна и постоянно утомляю своего парня. Я хочу несколько раз в день, а его потолок — это один, максимум два разика. Когда я училась в колледже, я состояла в лыжной команде университета. Катались мы отвратительно, зато просто обожали вечеринки в горах…

Боже! Я обожаю свой компьютер. Давно хотела это сказать. Он такой милый. Послушнее любого щенка. Я беру его с собой в постель. Когда мой комп собирается отрубиться, он мне подмигивает и говорит: «Спокойной ночи, Тыквочка».

Ну вот, а теперь я расскажу, что со мной недавно приключилось. Все это — правда на сто процентов и очень-очень сексуально. Не так давно, катаюсь я на лыжах и чувствую, что мне надо бы пописать. Ну ладно, я отправляюсь в овражек, где уже один раз отлила без помех. Спускаю свои лиловые лыжные штанишки, присаживаюсь и спокойненько себе писаю, как вдруг… Сюрприз! Появляется парень в красной куртке с белым крестом. Лыжный патруль… Просто отпадный мальчик. Нет, ну вообще-то я не маньячка. Я не ем сырое мясо, не краду детей из колыбелек и не набрасываюсь на парней. Но вот он стоит прямо передо мной — чисто выбритый, муси-пуси, голубоглазый восторг. Я говорю:

— Привет.

А он мне:

— Ты писаешь. Я говорю:

— Что, прости?

Я всегда переспрашиваю, даже если знаю, что парень сказал. Это плохая привычка, она ужасно бесит людей, но я ничего не могу с собой поделать. А парень повторяет: