Первый и последний, по ее мнению, раз она зашла в гостевой лифт. Окинув взглядом барменов тащивших троль, доверху забитый коробками и бутылками и бархатные с золотыми кисточками канаты, отгораживающие бюро экскурсий, Алина с удивлением услышала женский голос. Он объявлял о закрытии дверей и следующем этаже. Девушка старательно и в который раз поразилась вниманию, оказанному американцами людям с ограниченными способностями, то есть инвалидам, слепым и просто пожилым. Вместо того чтобы гадать на каком этаже откроются двери лифта в следующий раз, можно было просто внимать размеренному отчетливому пояснению, несущемуся из громкоговорителя. В общем-то, это был далеко не первый знак такой заботы, и уж точно не последний. Алина вспомнила о туалетах, открывающихся по нажатию кнопки и номерах кабинах вместе со всеми другими надписями на корабле, где под обычным шрифтом был сделан комментарий для незрячих на специальном языке.

Лифт остановился прямо напротив дверей в Майкл-клаб, место, где Алина когда-то сидела вместе с Грантом. Надпись была сделана золотыми буквами на белом, а весь бар пропитан истинно английским стилем. С глубокими креслами, тяжелыми портьерами, белым роялем, и огромным выбором виски, здесь, пожалуй, не хватало только камина для полноты картины. Она вспомнила, с каким замиранием сердца входила туда, зная, что вообще не имеет на это права. Даже из офицеров здесь могло появляться только пять человек, включая капитана. Перед Алиной за эти короткие минуты пронеслась вся ее жизнь на корабле и тогда она совершенно отчетливо поняла, что совсем не готова с этим расставаться. Что как бы она не скучала по Сашке, по собаке и по друзьям, она всем сердцем сейчас принадлежала Сенчюри, а то, что сейчас над ней нависла угроза увольнения, сделала это чувство еще более острым.

У входа в каюту капитана, девушка, разумеется, сразу же припомнила вечеринку, но увидев зареванную Оливию, которая вылетела и ни на кого не глядя, помчалась по коридору, сердце у девушки упало окончательно. Надежды больше не осталось. Единственное о чем она сейчас могла думать, это о том, чтобы не дать воли слезам, особенно, когда губы предательски начали подрагивать.

— При наличие у вас письменных уорнингов…

— Увольняют за три, а у меня их только два.

— Нам поступило сегодня распоряжение из офиса…

— А как быть с тем, что я об увольнении знала еще днем, а уорнинг мне дали вечером и то, только за то, что я задержалась на несколько минут?! Почему бы не сказать, что вам просто нужна была причина и что это увольнение не законно?

— Простите, я не понимаю, о чем вы говорите.

Алина зло смотрела в глаза капитану, который лгал прямо ей в лицо. Она даже не помнила о его высокой позиции, ей хотелось зашипеть по-кошачьи и изо всех сил вцепиться когтями ему в физиономию. Все остальные присутствующие смотрели в пол, кто лицемерно сочувствующе, кто скучающе, кто откровенно насмехаясь. Торжествующий злой огонек мелькал и на невинно сложенных губах Дженни. Алине вдруг стало все равно. Биться здесь не имело смысла, все давно было решено без нее, и приговор обжалованию не подлежал. «Да вы же просто колода карт!» — безмолвно закричала она и вышла за дверь. Ее трясло крупной дрожью от омерзения и несправедливости, но сделать она ничего не могла. Сенчюри для нее закончился, на руках был билет домой.

Долго-долго Алина сидела на опендеке, чтобы успокоиться и, в конце концов, стала спускаться вниз. Она позвонила Йорго прямо из коридора в инжин-рум, и деланно насмешливым голосом сообщила о случившемся. Ей стало немного легче, когда она услышала, как сильно он переживает. Но и это ничего уже не меняло. Значит, приходилось делать хорошую мину при плохой игре.

Сколько людей на этой планете или хотя бы на этом корабле, который тоже, по сути, является маленьким миром, сколько людей не боялись быть самими собою или хотя бы говорить правду в глаза. Сколько? Был ли тут хотя бы один человек, способный на это?

Она поднялась и подошла к краю опендека. Слева сияло неправдоподобное солнце, закатными лучами окрашивая море в оранжевые цвета. Палуба была холодная, но не настолько, чтобы лишать себя удовольствия походить босиком. Концентрация таких удивительных людей как Дэвид и Рамиру, Йорго, Грант, Тамара, Бен, Джош… Смесь красивейшей и талантливейшей музыки, песен, настоящих, непридуманных чувств, и все тот же банальный людской страх, прошлые обиды, любовь и ненависть, боль и разочарование, счастье… А возможно ли тут истинное счастье? Такое, каким оно должно быть? Хотя кто же может ответить, каким должно быть счастье? Девушка даже усмехнулась про себя. Эту фразу она ненавидела с детства. Так не должно быть. А как должно? Кто знает, как должно быть? Для чего вообще придумывать все эти рамки и правила, каноны и глупые нормы. Для того чтобы оправдать свое неверие? Свой страх? Свое что? Свою боязнь быть счастливым? Она вспомнила голос Йорго по телефону. Любил ли он ее на самом деле или все было оттого, хотелось недоступного?

Закат становился все более нереальным, вода постепенно превращалась в розовое соцветие, и уже нельзя было различить, где кончалось море и где начиналось небо. На опендеке никого не было.

Вдруг она отчетливо поняла, что устала и, кажется, больше уже ничего не хочет. Совсем ничего. Ей смертельно надоела вся эта фальшь и вся эта иллюзия жизни. Все эти пьяные разговоры, бар, разборки и скандалы с Йоргесом, маслянистые взгляды филиппинцев и негров, переписка с Беном, ожидание Джоша. Осталось ли в ней самой хоть что-то искреннее и настоящее? Корабль закончился. Что же он ей дал? Все опостылело. Ей захотелось плюнуть в темные воды моря, но она сдержалась. Почти перевесившись через край, она сжала зубы и посмотрела в отражение своих собственных глаз в блестящей поверхности перил. Время на корабле закончилось, а вот куда он ее привел?

В коридоре девушка услышала голоса и разобрала Тамарин и Наташкин среди прочих. Как ей было их оставить? Алина так привыкла к ним, что девчонки стали ей, как сестры за эти короткие три месяца.

— Довели меня сегодня до белого каления! Ну как так можно? Пришла парочка американских русских и полчаса выбирали фарфор в подарок чьей-то маме. Это? Или может быть это? Или все же вот это, но уж точно не это! Через полчаса решили-таки. Выбрали какого-то дурацкого клоуна от Ядро. Ну ладно, клоун то в магазине, а вот коробка от него лежит в локере на другом конце корабля. Пришлось бежать. Подождите десять минут плиз, говорю. И бегу, как угорелая, с седьмого этажа на десятый. Прибегаю вся в мыле, лезешь в этом долбанном локере через коробки, переворачиваешь все, конечно же, нужная коробка обнаруживается в самом углу. Где- то под потолком пролезаешь, чуть все не обрушив, и подхватив в самый последний момент. С триумфом несешься назад по коридору, потому как лифт, конечно, где-то застрял. Вбегаю, нацепив перед этим улыбку под номером один, выдавая дежурное «спасибо за ожидание», и тут они мне выдают, ни мало не смущаясь, что все же решили выбрать другую. После чего, поборов вполне естественное желание запустить эту самую коробку им в рожу, все, также тупо улыбаясь и с заверениями: «Что вы, что вы, никакая это не проблема, я просто обожаю бегать по лестницам вверх-вниз, буквально хлебом не корми, дай только побегать вот так вот, тем более для таких приятных людей…». И бежишь назад с мыслью, что если они еще раз свое мнение изменят, так лучше им самим прыгнуть за борт, а коробка эта им вслед полетит не без моей помощи.

— Да ладно у меня сегодня тоже приколы были такие, еще почище твоего. — встряла Томка под взрывы хохота фотографов напротив. Вот сидим, считаем кольца в джюэльри. Только все разложили на полу, телефонный звонок. У меня сапфиры просто везде — на коленях, в руках, под мышкой пакет зажат. Я, чертыхаясь, пытаюсь все это не растерять и сложить нормально. Думаю, может, перестанет звонить. Где там. Ладно, беру трубку. Тамара спикен, джюэльри спешиалист. Деловая такая. Гест релейшен. Блин, думаю, этим-то, что еще понадобилось, на ночь глядя. А они мне — с вами хочет поговорить кабина номер восемь шесть семь пять. Блин, думаю, ну все. Начинаю лихорадочно вспоминать, что же я сегодня такого продала или сказала. Рука уже к сбросу потянулась, а потом вспомнила, что представилась. Придется отвечать. Музыка полчаса играет, Флорина уже там бубнит начала, а я все вишу на телефоне. Потом все-таки соизволили соединить. Ну, я снова — Тамара спикен, джюэльри спешиалист. Разговор был примерно такой: