Через всю Европу проехать — это не из Воронежа или родного Тамбова до Петербурга добраться.

Люди на пути встречаются разные, а он еле-еле объясняется по-немецки, проезжая по германским княжествам: его учили в Воронежском кадетском корпусе и в юнкерском училище берлинскому диалекту, а здесь чуть ли не в каждом княжестве свой!

В городке Гота он делает пересадку. В ожидании следующего поезда останавливается в самой скромной гостинице — экономит деньги. На обед выделяет себе несколько пфеннигов. Бань в Германии нет, не то что в России. Немцы моются дома — в кадках, лоханях. Молодой русский, вздохнув, выделяет еще несколько пфеннигов на мытье и просит хозяев позволить ему искупаться.

Сверток с чертежами и синей рабочей блузой, в которой он выехал из России, остается в дешевеньком номере. Сказав себе самому «с легким паром», Александр Лодыгин, выкупавшийся, в чистой сменной красной рубахе-косоворотке и поддевке поднимается по скрипучей лесенке к себе в номер. И…О ужас! Чертежей, узелка с пожитками и деньгами нет!

Через три дня вещи и деньги были возвращены (подробности этой истории неизвестны), а чертежи пришлось заново спешно готовить.

Его уже ждал в Париже знаменитый Феликс Надар (настоящая фамилия Турнашон) — фотограф, воздухоплаватель, писатель, один из авторов знаменитого «Манифеста» против воздушных шаров. Выслушав Лодыгина, «Надар очень заинтересовался изобретением, пригласил на совещание многих из своих друзей, — пишет А. Родных. — При помощи плохого французского языка и без детальных чертежей объяснения по поводу изобретенной машины были даны и оказались настолько интересными, что решено было достать средства на постройку пробного аппарата…».

Республиканское правительство, почти не задумываясь, соглашается ассигновать… 50 тысяч франков. В этом спешном решении больше отчаяния от скорых побед пруссаков, чем доверия к изобретателю: в 70-е годы прошлого века человеческий опыт — что в воздухоплавании, что в юной пауке об электричестве — был убог и скуден.

В воздухоплаваниивсе еще царила баллономания (баллонами называются по-французски все виды воздушных шаров).

Над землей по воле ветров носились монгольфьеры, изобретенные братьями Монгольфье за 100 лет до описываемых событий. Судьба старшего брата — Жозефа Монгольфье — напоминает судьбу Лодыгина. Сын богатого французского фабриканта, он по собственной системе самостоятельно изучает химию (как Лодыгин — прикладную математику и механику). Он убегает из дома, не взяв у отца денег, чтобы продолжать в Париже учение. Пешком — через всю Францию, из южного городка Аннонэй до Парижа, и позже — опять этим же путем назад, домой, с тведрым решением при помощи химии подняться в небо на воздушном шаре.

Вслед за старшим братом младший, Этьен, строит «свой» шар, наполненный дымом, и запускает с ним первых воздушных путешественников — барана, петуха и утку. Для бессловесных пассажиров придумали подвесить под баллоном клетку-гондолу.

Газета «Московские ведомости», передав об этом полете краткую корреспонденцию, серьезно констатирует: «Животные остались живы и не сделались дикими».

Барана, как самого солидного пассажира, наградили лентой с надписью «Монт-о-сьель» (поднимавшийся в небо) и с почетом водворили на королевский скотный двор.

А в ноябре 1783 года на воздушном шаре в первый свободный полет отправились люди.

Корреспондент «Московских ведомостей» заканчивает рассказ об их полете так: «Они не весьма устали, но очень вспотели от жару и нуждались в перемене белья». А один из них, Пилатр де Розье, нуждался еще и в новом сюртуке, так как его сюртук был разорван на куски экспансивными французами на память об историческом полете.

Следом летит на шаре, наполненном водородом, физик Шарль, сумевший первым технически усовершенствовать основные части конструкции и даже методы управления воздушным шаром, сохранившиеся по сей день.

Как серьезно изменил он простенькую конструкцию монгольфьера! Верхнее полушарие баллона он покрыл сеткой, и таким образом вся тяжесть нагрузки равномерно распределялась по большой поверхности. Внизу баллона он оставил отверстие, чтобы дать водороду возможность свободно расширяться и выходить из шара при уменьшении наружного давления, а шар бы не разорвался. Так появился как бы аппендикс, точнее, открытый шланг, сообщающий шар с атмосферой. Для частичного выпуска газа из баллона по желанию пилота Шарль устроил вверху клапан-захлопку. А чтобы увеличить подъемную силу шара, изобретатель предложил брать с собой в полет балласт — лишний груз, который можно сбрасывать в случае надобности. Для облегчения посадки он использовал якорь.

Благодаря усовершенствованиям Шарля баллоны стали реальностью.

Кто же изобрел воздушный шар? Братья Монгольфье или Шарль? Парижский корреспондент «С.-Петербургских ведомостей» в те дни сообщил: «Изобретение воздушных шаров произвело у нас множество новых заводчиков, кои приуготовляются делать оные целыми тысячами. Господа заказывают оные машины по большей части г. Монгольфье, а дамы — Шарлю, который сумел приобрести их благоволение искусством в подражании первому». Были все возможности для того, чтобы возник спор о приоритете. Но французы XVIII века, не избалованные еще изобретениями, решили иначе: идея принадлежала Монгольфье, а Шарль, ознакомившись с ней, смог лишь усовершенствовать баллон, удивив всех «искусством в подражании первому». И пусть он привнес столь много собственного, что получил качественно новую конструкцию — шарльер, он всего лишь талантливый рационализатор, как назвали бы мы его на языке XX века. Изобретатели же — Монгольфье.

Спор не возник еще и потому, что в те далекие времена раннего этапа развития капитализма не было еще монополий, конкуренции, а главное — бешеной погони предпринимателей за прибылью, которую получает лишь тот, в чьих руках патент на изобретение, и потому не возбранялось «заводчикам приуготовляться делать оные тысячами».

Никто не удивился благородству Шарля, когда он, запуская в воздух перед первым полетом пробный шар-разведчик, протянул трос Этьену Монгольфье со словами: «Это вы должны по праву открыть нам путь в небеса!»

Такой жест был естественным для далекого теперь 1780 года. Поступи Шарль иначе, обойди Монгольфье, он все равно бы вошел в историю лишь вторым, но зато с пятном бесчестия.

(Через 100 лет за признание первенства изобретатели начнут сражаться в судах, тратя на это огромные средства и многие годы.)

«Но он же неуправляем!» — сокрушенно говорили воздухоплаватели о своем летательном аппарате, который даже легкий ветерок уносил за тридевять земель от места взлета, иногда — в море…

«Можно ли сделать баллоны управляемыми?» — на этот вопрос только некоторые отваживались говорить «нет», большинство, поддавшись очарованию баллономании, упорно искали способы к управлению шарами. Искали почти 100 лет! Жертвы воздухоплавания исчислялись уже сотнями. Многим стало ясно, что раз каждый полет — риск для жизни пилотов, надо искать другие средства передвижения по воздуху.

Бунт против баллонов начался в 1863 году, во Франции, на их родине.

В Париже, в обширном фотографическом павильоне, собралось несколько сот человек — журналисты, адвокаты, художники, инженеры, работники науки и несколько представителей промышленных кругов.

«Энергичный человек с наружностью художника, мимикой артиста и ораторским талантом вдохновенного поэта читал длинное обращение, которому он сам (это был известный воздухоплаватель Надар-Турнашон) и окружающие его друзья придавали большое значение», — пишет современник.

Это был знаменитый манифест, который, размноженный в тысячах экземплярах, был разослан в газеты многих стран мира, дошел до России, и его с жадностью прочел воспитанник Воронежского кадетского корпуса шестнадцатилетний Александр Лодыгин. Он уже давно читал все относящееся к воздухоплаванию, ему запал в память полет воздухоплавателя Берга с сыном Карлом и учениками — Александром Дикаревым и девицей Жаннетой Эвальдсон, и он даже одно время мечтал, когда вырастет, построить воздушный шар и летать на нем над всей землей… И вдруг — этот манифест!