Записки нездоровой женщины
5 апреля
Сегодня был, наверное, самый тяжелый день моего «дневного стационара»: встать из-за анализов пришлось в полседьмого — ну, и так далее. Думала, сдохну прямо в машине, пока ехали. Во время капельницы отрубилась, но, когда проснулась, почувствовала головную боль. Пока ехали домой, она всё усиливалась и дома стала просто невыносимой — хотелось кричать. Что это? Неужели из-за раннего пробуждения? Или капельница виновата? Или ещё что? Выпив анальгин, я легла, постепенно боль отпустила, и я уснула. Проснулась через пару часов вроде бы без боли, но вот опять ощущаю её «лёгкое» присутствие. Она, подлая, сидит в голове, явно готовая в любой момент снова броситься в атаку и начать меня убивать. Завтра об этом, наверное, надо будет рассказать доктору. Видимо, это сделает Женя, так как я буду у гинеколога, а с их очередями и совковыми порядками попасть сразу к двум врачам и ещё получить капельницу практически невозможно. Нет, если только, конечно, вы совершенно здоровы и полны сил, то пороху у вас хватит... Но это же абсурд... Как мы ещё завтра доедем по этим жу-утким пробкам. Вчера еле добрались, сегодня еле доехали обратно. Ужас! Ой, нужен мне этот их гинеколог, как собаке пятая нога: я в своей «полуклинике» регулярно у него бываю. Но — правила, правила, чёрт бы их подрал! Гинеколог нужен для разрешения массажа. Но если выяснится, что на массажи и всякие там «мануалки» надо снова высиживать в очередях и психовать — да пошло оно всё к чёрту!
Вот интересно: нужна ли мне помощь психолога, которую мне сегодня предложили в больнице? Не знаю, не уверена. Я столько всего поняла и передумала сама и вместе с Женей, что вряд ли найдётся такой психолог, который сможет мне сказать что-то новое или утешительное. Мои проблемы уже в большей степени лежат в области физического здоровья, нежели в области душевных неразрешённых вопросов.
Появился страх, что мне не поможет лечение. Тогда придётся научиться как-то жить с этой болезнью. Тут два варианта: либо выдержу, либо нет. Если нет, то ясно, чем всё закончится. Очень жалко Женю: столько зря потраченных сил, нервов, времени.
...Всё, всё, всё — уже утро следующего дня. Вчера было весьма погано в смысле самочувствия. Легла рано, спала как-то странно — что-то меня мучило, просыпалась от собственного стона. Но встала и вроде ничего. Всё. Скоро еду на голгофу — в больницу.
Октябрь
Всё давно позади. Многое изменилось. Мне целых четыре месяца было почти совсем хорошо. Я почти выздоровела. Но все же — почти. Предстоящая поездка в Штаты покажет, насколько дела успешны. Через пару недель всё будет ясно.
Главное вот что: кроме Жени у меня никого нет. Родителей я просто скоро совсем выносить не смогу из-за сволочизма их натуры, душевной подлости и жуткой непорядочности, которая в полной мере проявилась в последние годы — в отношении к Шуричку, с одной стороны, а с другой — к человеку, который спас их дочь.
Завтра летим. Благосклонно ли к нам будет небо?
Самая последняя запись, без даты
Родственники — самые страшные враги. Вот настоящая трагедия моей жизни. Те, кто знает тебя лучше всех, кто может ударить больнее всех, именно это и делает. Хотя моя мать за это наказана: она разучилась писать. Исписалась. То, что публикуется в последние несколько лет — ужасно! И я говорю так не потому, что теперь плохо к ней отношусь, нет, я вполне объективна: Галина Щербакова «ранняя» — это здорово! Очень даже талантливо. Но «поздняя», нынешняя — кошмар. Верующей матери я бы сказала: у тебя бог отобрал дар за все твои злые поступки и ужасающее отношение к людям. Но у Жени, разумеется, иное объяснение, в принципе я с ним согласна: мать много-много лет «варится» в одном и том же котле, не выходя из собственной квартиры, ничего не видит, никуда не ходит, мира не знает... Только стол, кухня, диван, телевизор, «дедуля» (это мой отец) и несколько «припадающих» полудурков. Из реальной жизни — сплошное прошлое, её прошлое. Всё. Кругозор сузился почти до точки. Впечатлений — ноль.
Вот и лепится «литература» из умозрительных представлений, перемешанных с собственной душевной грязью, и зашлакованных мыслей. Откуда чему взяться? Её же любимые слова: человек должен развиваться. Она уже много-много лет никуда не развивается. Только пестует собственную гордыню и дурные черты.
Итак, с моими родителями всё ясно. Но, честное слово, пусть бы они были какими угодно, хоть с рогами и копытами, лишь бы любили меня, их дочь! Ах, если бы они не мучили меня всю жизнь, не отыгрывались на мне за свои комплексы и неудачи, свою дурь и свои проблемы! Если бы просто любили, как любят нормальные родители своих детей, если бы не предавали меня ещё с детства. Я обожала бы их любых.
Один мудрец сказал: если ваша мать перестала вас любить, вы вправе не любить свою мать. Весь ужас в том, что я не уверена, любила ли мать когда-нибудь меня по-настоящему. Слишком многое свидетельствует об обратном. Слишком много дурных воспоминаний... А если не любила, то не могла и разлюбить. Вот отец разлюбил. Сначала меня, потом Алису.
У меня было несчастливое детство. Без голода, без холода, без войны, но совершенно безрадостное. Я не люблю его вспоминать. Слишком много боли, страха и скрываемых от взрослых проблем. Я-то для родителей была беспроблемным ребенком: послушным, прилежной ученицей, но мне самой слишком часто было больно и страшно. А они ничего не видели, не хотели видеть, не желали знать-понимать. И даже более того: забивали меня, как гвоздик, по шляпку, в мои страхи, мучения и, как выяснилось, болезни.
Забавный однажды получился разговор с врачом в больнице... После её расспросов о моей жизни, она вспомнила, как однажды их штатный психолог после беседы с одной из депрессивных больных, лежащих в этой клинике, выскочила из кабинета, трясясь от гнева и, забежав в ординатор-скую, в сердцах выкрикнула своим коллегам: «Некоторых родителей надо убивать! Без суда и следствия!». Интересно, сколько нас, таких детишек, живущих инвалидами, с хребтиной, перебитой родной мамой ещё в нежном возрасте или несколько позже?
Я рада, что и детство, и юность позади, в них не было для меня ничего хорошего. Спасала надежда — эта Королева молодости. Я ушла из прошлой жизни и двигаюсь всё дальше и дальше в единственно верном направлении: на край света от всех тех людей и событий, что медленно убивали меня долгие годы. Осталось только перестать оглядываться. Не оглядываться! Не оглядываться!!! Даже если они кинут мне в след булыжник, он уже не достанет меня...
Учусь жить заново
Лечение продолжалось с большим или меньшим успехом, но мы оба — и я, и Женя очень устали от всей этой бесконечной нервотрёпки, борьбы, объяснений, противостояний. Казалось, сам воздух Москвы пропитан недоброжелательством и злобными сплетнями. Трудно дышалось. Может, я и преувеличиваю, но, сдаётся мне, нас обоих мучило ощущение нехватки свежего воздуха. По этой и некоторым другим причинам решили мы уехать далеко и надолго. Летом 2007 года мы перебрались в Израиль. Вдвоём.
Очень постепенно, но в Израиле моё самочувствие коренным образом изменилось. Солнце круглый год, моё самое любимое Средиземное море — под окнами, жаркий климат, тёплая зима, вкусная еда, отсутствие в радиусе ближайших тысяч километров ненавидящих нас людей, ну и, разумеется, хорошие врачи — это сделало своё дело. Теперь я могу сказать определённо, что я уже практически здорова. Нет, совсем без лекарств мне, видимо, никогда не обойтись, но я — живу! Живу полной жизнью, дышу полной грудью, у меня есть силы, я чувствую радость, я могу и хочу жить долго и счастливо.