Эпизод третий, опять дача. Однажды в субботу мы втроём (мама, папа и я) отправились в местный магазинчик, эдакое сельпо с продуктами и заодно с промтоварами. И там обнаружили в продаже... великолепное венгерское платье! Из джинсовой материи, но белое, на кнопочках сверху донизу, с красивым воротом, который можно было поставить торчком, стянутое элегантной резинкой в талии, с пояском... В общем по тем временам — роскошь необыкновенная! Дефицит! В Москве были бы давка и убийство. А тут, почти в деревне, вроде и не нужно никому. И, главное, мой размер и цена божеская. Естественно, мне купили это. Как я была счастлива, могут понять только те люди, которые помнят, что такое было тогда купить, достать, урвать хорошую шмотку. Просто чудо какое-то! Тем более для меня с моим убогим гардеробом.
И вот мы возвращаемся, я чуть ли не танцую, а пою уж точно. Я счастлива, безумно счастлива! Мама разглядывает обнову, и вдруг ее лицо становится строгим и озабоченным. Проведя в тихой задумчивости несколько минут, она вдруг изрекает:
— Только не надо рассказывать Мурочке про это платье. И не стоит при ней надевать. А то она расстроится...
Застыв от неожиданности, превратившись в соляной столб и не веря своим ушам, я почти выкрикнула:
— Что-о-о?
Это было уже слишком! Мурочка по сравнению со мной была хорошо одета! Она взрослая женщина, у неё есть муж и собственные небедные родители! Почему же я, шестнадцатилетняя девчонка, не могу, не должна... Я аж задохнулась от нахлынувшего на меня дикого возмущения! К счастью, меня неожиданно поддержал папа:
— Ну, это ты вообще... Ты что говоришь-то, Галя?
— Ну, ладно, ладно, я так... — вроде как смутилась мама, и больше эту тему мы не поднимали. Но настроение мое было безнадёжно испорчено. Я вдруг подумала, что недостойна этого платья. Оно для меня слишком красиво. А я слишком уродлива для него. Мурочке оно пошло бы, конечно, больше.
Впрочем, третий эпизод, конечно, не о Мурочке. А о маме. Что намного грустнее...
Записки нездоровой женщины
9 февраля
Вчера ничего не написала — не успела, потому что Алиса приезжала, да и чувствовала я себя не очень. Вот интересно: с утра было всё ОК, но развезло к вечеру. Смешное наблюдение: мне становится хуже в те дни, когда я не мою голову. То ли вид грязных волос приводит меня в болезненное уныние, то ли утренний массаж головы водой имеет решающее значение. Шучу.
Сегодня всё было как обычно: с утра качание из стороны в сторону, после душа (с головой!) вполне ничего, а потом так вообще стало хорошо. Может, магазинотерапия помогла: мы с Женей купили массу хорошеньких и полезненьких штучек для дома, которые я с удовольствием использовала: всё переделала, переложила, переставила, словом, чмок! Правда, из-за моей уборки в квартире случились жертвы и разрушения: что-то «полетело» в телевизоре — такой из меня ударил статический разряд во время вытирания пыли с экрана. Уже был мастер, возможно, этот ремонтик встанет нам в двести американских рублей.
Алиса... Алиса как Алиса. Тихо жалуется на безденежье, но ни о чём не просит. Только дезодорант у меня выцыганила. С одной стороны мне ужасно её жалко. Но с другой — она же не работает толком и не ищет хорошую работу никак. Значит, сама виновата. Всё равно жалко...
Мне все больше нравится моя новая стрижка. Жаль, что её, точнее, меня с ней никто не видит... Ещё к тому ж мерзкая зима с холодами, то есть шапки-платки, которые всё портят.
Кстати, о статическом электричестве: не понимаю, в чём дело, но «бьюсь» всё время и обо всё, даже о воду. Что сие означает? Если это даже не опасно (хотя телик уже пострадал) и ни о чём не говорит, всё-таки крайне неприятно.
Так, Алиса появилась на связи. Может, что напишет интересное. Буду следить... Каждый раз решаю эту нравственную дилемму: имею я право или нет? С одной стороны, вроде как без разрешения читаю её дневник. С другой — дневник-то виртуальный, выставленный на всеобщее обозрение! Она должна быть готова, что это сможет прочитать кто угодно. Так почему не я? Вот то, что тайком — это да, нехорошо. Но ведь и к этому она должна быть готова! Мало ли кто её просто так читает. Тайком. Так ведь?
Женя — лапочка моя! Если бы только так не злился на меня. Если бы был чуть потерпимей! Все равно люблю... Господи, дай ему чуть больше понимания... меня! А если я что в нём недопонимаю, то понимания его... мною.
Когда-то мне мать внушила, что то, чего больше всего боишься, никогда не происходит. Итак, я очень, больше всего на свете боюсь за жизнь и здоровье Жени и Алисы. Но по материной же логике происходит то, чего не боишься, не ждёшь, о чём и не помышляешь. Надо подумать, чего ещё стоит начать бояться. Буду думать...
Ещё чуть-чуть и я приду к «оригинальному» убеждению, что главное в жизни — любовь и доброта. И надо быть добрыми, милосердными и благородными по отношению к людям. Даже к тем, кто сделал тебе гадость. Надо простить (какое-то самое дурное христианство!). Но я к этому почти готова. Жаль, что не готовы другие... К тому, чтобы каяться и молить о прощении во имя мира, дружбы и любви я ещё тоже не готова. И вряд ли до этого дойду. Гордыня? Не-е-ет. Просто нежелание метать бисер... Пусть «дорастают» сами. А не смогут — их проблемы. Главное, внутри меня эта задачка решена. Хотя это не значит, что в случае пощёчины я подставлю другую щеку. Это было бы неправильно. Но я призываю ко всеобщему миру и примирению без последующих пощёчин. Имеющий уши да услышит. Прочистите ушки от серных пробок, друзья мои!
Сейчас я не хочу умирать. Я не могу сказать, что хочу жить, что что-то изменилось кардинально, просто сегодня такой ветер подул: сейчас умирать необязательно. Не нужно. Не хочется. Впрочем... «Если боль твоя стихает, значит, будет новая беда».
Надо было давно начать вести дневник: возможно, многое было бы понято и осознано раньше. Надо было выговариваться, изливать свои мысли и чувства — это, оказывается, очень полезно для ума и души.
Уже хочется спать. Спаточки...
И случилось чудо...
Попрыгали по времени — и хватит пока. Попробую придерживаться хронологии хотя бы временно, а там погляжу, может, прыжки ещё и понадобятся.
Итак, следующее лето, 81-й год. Родители отпускают меня с моей Олечкой отдохнуть в подмосковный пансионат. На целых 24 дня! Впервые в жизни я буду сама себе хозяйкой так долго, буду отдыхать и развлекаться, а, главное, постараюсь не думать о том, что я никому в своей семье не нужна, что я не гожусь в подметки Мурочке... А ещё хоть на время забуду (попробую!) о школе, о вечных своих страхах и о предстоящем выпускном классе: сама мысль о выпускных экзаменах вызывала во мне желание тут же умереть. Прыгнуть с крыши, наглотаться каких-нибудь лекарств, пустить газ... А-а, вот это бы не получилось: самый, как мне казалось, действенный и простой путь невозможен — у нас дома была электрическая плита. Ладно, у меня есть целых 24 дня, чтобы ни о чём таком не думать. В то время у меня такое ещё получалось («я подумаю об этом завтра»). Уже лет через пять я утрачу это нормальное свойство организма и буду постоянно, заранее, задолго до, переживать все сложности и неприятности, буду постоянно жить в противных воспоминаниях о прошлом и в страхах о будущем. Не умея расслабиться ни на минуту...
Весь девятый класс, после появления в моей жизни Мурочки, я много размышляла том, как это здорово, когда тебя любят! Когда любят все вокруг — это просто счастье, но, возможно, достаточно, чтобы нашёлся один, такой, как мой брат, и тогда всё остальное приложится? Неужели кто-нибудь может и меня так полюбить? Да нет, конечно, это невозможно! Так любить можно только такую, как Мурочка. Ну, а меня хоть как-нибудь, хоть немножечко...