Майя отставила чашку.

— Они были добры ко мне. Я это чувствовала, хотя не понимала ни слова. Одна из них немного говорила по-французски, но мне было слишком паршиво, чтобы вспоминать французский. Рожала я два дня. — Майя улыбалась, но ее глаза потемнели от воспоминаний о пережитой боли. — И моим единственным утешением была мысль, что ребенок родится мертвый.

— Но она выжила, — прошептала Робин.

— Да. Правда, едва-едва. Ее тут же окрестили и назвали Марией, так как были уверены, что через несколько часов она предстанет перед Пресвятой Девой. Ну а мне было хуже некуда. У меня началась лихорадка, я истекала кровью и несколько дней не понимала, где я и что со мной происходит. Через две недели я начала приходить в себя и обнаружила, что ребенок жив и что ему нашли кормилицу. Девочку принесли мне. Помню, что я едва взглянула на безобразный пискливый комочек плоти и крикнула, чтобы ее унесли. Опять Вернон, подумала я. Он смеялся надо мной. Ждал, когда я решу, что свободна, а потом наградил меня чудовищем.

Майя тяжело вздохнула.

— Я думала, что смогу оставить ее в монастыре. Думала, что там есть приют или что-нибудь в этом роде. Но либо они не хотели брать больного ребенка иностранки, либо я не сумела внятно объяснить им, чего хочу.

— И ты привезла ее с собой в Англию?

— В конце концов, пришлось. Я уехала оттуда с младенцем и кормилицей. Робин, ты можешь себе представить, что я ехала через всю Испанию с плачущим ребенком — а она плакала не переставая — и какой-то крестьянкой, которая ни слова не говорила по-английски?

Робин улыбнулась:

— Не очень.

— В общем, лучше не вспоминать… Добравшись до побережья Франции, я расплатилась с кормилицей и села на паром через Ла-Манш. Купила в Булони несколько бутылочек и детских вещей, а на пароме заняла отдельную каюту. Я ничего не понимала в младенцах. Пришлось спросить официантку, как обращаться с бутылочками и менять пеленки. Но самое смешное, — у Майи сошлись брови на переносице, — что на пароме она вела себя идеально. Почти всю дорогу проспала. Наверно, волны ее укачивали. А когда проснулась, стало еще лучше. Она улыбнулась мне. Раньше я не видела, чтобы она улыбалась. Думала, она не умеет.

— Ребенку нужно несколько недель, чтобы научиться улыбаться. — С кухни донесся детский смех. — А если он после родов болеет или рождается недоношенным, то еще больше.

— В общем, добравшись до Англии, я объездила весь Кент, все искала место, где можно ее оставить. И нашла-таки, причем на удивление быстро — приют неподалеку от Мейдстоуна. Потом я вернулась во Францию, чтобы немного поправить здоровье и решить, как быть дальше. Понимаешь, я думала, что освободилась. Я знала, что хочу управлять «Мерчантс». Знала это целую вечность. Составила план того, что нужно сделать, и в сентябре приплыла в Англию.

— А Мария?

На улице стемнело. Лицо Майи скрывала тень.

— Я не сразу вернулась в приют. В «Мерчантс» было столько работы… И, если честно, я пыталась сделать вид, что ее не существует. Но однажды я поехала к поставщику в Кент и решила заодно заскочить в приют и оплатить счет. Меня отвели в комнату, где она жила. Робин, ты не можешь себе представить, как там было ужасно. Они Держали всех больных детей вместе. Ряды железных коек. Никаких игрушек. Посмотреть не на что. Ее бутылочка была прикреплена к кровати, в кровати ее и пеленали. Сомневаюсь, что кто-нибудь брал ее на руки. Когда я сиро-сила нянечку, она сказала, что этих детей только кормят и купают. Мол, делать для них что-нибудь еще — даром тратить время.

Робин вспомнила маленькую Мэри Льюис в посудомойне одноквартирного домика. Съежившуюся в корзине, как собачонка. Доктор Макензи сказал, что девочке лучше находиться дома, чем в лечебнице, но тогда она ему не поверила.

Майя заговорила снова:

— Она забыла, что значит улыбаться. Все тело было покрыто болячками, и она совсем не выросла. Пришлось оставить ее там еще на пару недель, чтобы все приготовить, но когда я уходила оттуда, то чувствовала себя виноватой. И злилась на это. В конце концов, я ее не желала. Мне хватало забот с «Мерчантс». Сначала я думала отдать девочку кому-нибудь на воспитание. Одна моя знакомая много путешествовала и поступила так со своим сыном. Но найти человека, который бы согласился взять больного ребенка, оказалось нелегко. Я обратилась в агентство. Они опросили десятки женщин. Конечно, большинство из них хотели только денег. Потом они нашли Энни Фаулер, и я сразу поняла, что это именно тот человек, который нужен Марии. Купила этот коттедж, забрала Марию из приюта и привезла сюда. Знаешь, как только она оказалась вдали от этого страшного места, ей стало лучше. — Это воспоминание заставило Майю улыбнуться. — Я то и дело приезжала к ней и сама видела, что не ошиблась. Думала, что перестану приезжать, как только удостоверюсь, что о ней хорошо заботятся. Снова забуду о ее существовании. Но не тут-то было.

Повисла пауза. По стеклам все еще лились струи дождя, а по всему дому распространился аппетитный запах печенья.

— Значит, ты привезла меня сюда, — медленно проговорила Робин, — чтобы сказать, что не вышла замуж за Хью, потому что он стал бы возражать против Марии?

— Более-менее.

— Или потому что он осудил бы тебя за то, что ты отказалась от собственного ребенка?

— Тоже верно. Я не знала, как он на это посмотрит.

— Он мог бы тебя понять, — сказала Робин. Но вспомнила кристальную честность брата и засомневалась.

— Тебе не кажется, что у него могло возникнуть слишком много вопросов? «Да, кстати, Хью, это ничего, что я убила своего мужа и тайно родила от него ребенка?» — Майя не улыбалась. — Робин, тебе не кажется, что такой брак был бы проклят с самого начала? Что прошлые грехи могут отравить и настоящее, и будущее?

Последовало молчание. Пальцы Робин теребили складки юбки.

— Кроме того, он наверняка стал бы меня жалеть. А я бы этого не вынесла. — Майя нахмурилась. — Тем более что он хотел детей.

— Он любил детей и умел находить с ними общий язык. Даже самые тупые прыгали у него выше головы. — Робин посмотрела на Майю. — Но после того что случилось с Марией, ты бы не смогла вновь пройти через это?

— Одна мысль об этом приводила меня в ужас. Рождение ребенка было для меня… насилием.Думаю, если бы я рожала в частной клинике… с опытными врачами… все могло бы быть по-другому. Но мне говорили, что я слишком худенькая. — Майя скорчила гримасу и оглядела себя. — Таз, мол, у меня узковат. Однако дело не только в этом…

Она встала и подошла к окну. Робин услышала ее тяжелый вздох.

— В день, когда твоему отцу исполнилось шестьдесят пять, я ездила в Лондон, на Харли-стрит, посоветоваться со специалистом насчет Марии. Накануне вечером Энни Фаулер привезла ее в гостиницу. Я встретила их там и отвезла в клинику. Понимаешь, я никогда не спрашивала врачей, может ли состояние Марии быть наследственным. Наверно, боялась. А поскольку я никогда не любила и не хотела детей, то не считала это нужным. Я всегда думала, что… — Майя осеклась.

— Что ты думала?

— Что Мария такая из-за меня. Из-за того, что я была… Из-за того, что со мной сделал Вернон. А когда я начала видеть Вернона после его смерти, это только подтвердило мою уверенность. Что я безумна. Наверно, мой отец тоже был безумным, если покончил с собой. — Она коротко и невесело рассмеялась. — Три поколения, Робин. Ты можешь представить себе, сколько зла я могла принести в этот мир? Можешь представить себе, каких чудовищ я могла нарожать бедному Хью?

Майя немного помолчала, а потом добавила:

— Я помню каждое слово этого специалиста. «Миссис Мерчант, скажу вам как профессионал: вы не можете быть уверены, что второй ребенок не будет страдать той же болезнью». Что ж, не могу сказать, что это стало для меня сюрпризом. Это была одна из причин, одна из множествапричин, которые заставляли меня утверждать, что я больше никогда не выйду замуж.

Она снова повернулась к Робин.