Добрая надзирательница потрепала по плечу Элен, гладившую наволочки:

— Фергюсон, тебя хочет видеть начальница.

Элен вытерла руки о фартук и вслед за надзирательницей пошла по длинным коридорам с великим множеством запертых дверей. Когда Элен вошла в кабинет, начальница — коренастая женщина с серо-стальными волосами, собранными в пучок, — подняла взгляд.

— Вот ваши вещи, Фергюсон. — Она ткнула пальцем в лежавший на столе сверток в оберточной бумаге. — Можете переодеться в медицинском кабинете. Следующая дверь.

Элен растерянно посмотрела на сверток и вспомнила слова той арестантки: «Тебя отправят в дурдом». Она задрожала всем телом.

— Чего вы ждете, Фергюсон? Неужели не хотите домой?

— Домой? — прошептала Элен.

— Обвинения против вас сняты, — лаконично сказала начальница и вернулась к своей работе.

В медицинском кабинете ошеломленная Элен надела платье и кардиган, в которых прибыла в тюрьму. Добрая надзирательница проводила ее до ворот и сказала:

— А теперь, Фергюсон, будь хорошей девочкой. Мы не хотим, чтобы ты возвращалась.

Элен очутилась на незнакомой улице с узелком под мышкой.

А затем ее окликнул знакомый голос. Элен подняла глаза.

— Майя? Ох, Майя… — сказала она и с плачем устремилась к подруге.

В больнице Элен стало лучше. Чаще всего ее оставляли одну в маленькой комнате с обоями в желтую елочку и шторами в цветочек. Приходила доктор Шнейдер и разговаривала с ней о том о сем, но большую часть дня Элен просто лежала и смотрела в окно на поля, заросшие лютиками. Она сама не знала, до какой степени устала. Рассудок постепенно возвращался к ней. Она понимала, что уже очень давно была не в себе. Пока Элен лежала в палате, в ее сознании воскресало прошлое. С тех пор как она сидела на веранде зимнего дома Робин и говорила: «Мне бы хотелось иметь собственный маленький домик. И, конечно, детей», случилось много неправильного. Она потеряла сначала Джеффри, потом Хью; попыталась вырваться из тюрьмы эгоистичной отцовской любви, но потерпела неудачу.

Сначала она отказывалась видеть кого-либо, кроме Майи. Но однажды нянечка принесла ей посылку:

— Элен, это прислал вам один джентльмен.

Она развернула оберточную бумагу. Внутри лежала коробочка в три квадратных дюйма с цветными инкрустациями из дерева.

— Он ждет за дверью. Можно впустить его?

Элен медленно кивнула.

Высокая и широкоплечая фигура Адама заполнила всю комнату. Он сказал:

— Я так рад видеть тебя, любимая. Так рад…

И Элен кивком указала на стул рядом с кроватью.

— Очень красиво, Адам. — Она подняла коробочку.

— Это шкатулка для цепочек и колец. — Адам открыл шкатулку, выложенную внутри алым бархатом. — А картинки на ней — это то, что напоминает мне о тебе. Посмотри, вот это твой кот. — Он показал на маленького черного кота, выложенного на боковой стенке. — Старый Перси. Я привез его с собой в Лондон. Бедняга еще пытается гоняться за птичками, но все реже и реже. А это роза. Элен, ты помнишь, как сорвала у меня в саду желтую розу и приколола ее к своей шляпе? — Он снова повернул шкатулку. — А это — бальная туфелька.

— Адам, мы никогда не танцевали друг с другом.

Он покачал головой:

— Танцевали, любимая. Много лет назад. На ужине в честь сбора урожая.

Элен откинулась на подушки и задумалась. А потом пробормотала:

По ее щеке покатилась слеза.

— Ох, Адам, что ты должен был думать обо мне! — прошептала она и прикрыла глаза руками, стыдясь того, что сделала. Элен приходила в ужас при мысли о страданиях матери, обнаружившей пустую коляску.

Она услышала, как Адам произнес:

— Что я думаю о тебе? Хорошо, скажу. Я думаю, что ты самая замечательная девушка на свете. И всегда так думал.

Элен отвернулась и крепко зажмурила глаза.

— Я устала, Адам. Наверно, мне нужно поспать.

Она услышала, как Адам на цыпочках вышел из палаты, и действительно задремала, сжав в руке коробочку.

Шло время. Элен казалось невозможным, что она сумеет сплести воедино разрозненные нити своей жизни, как советовала доктор Шнейдер. С помощью доктора Шнейдер она сняла с этой жизни столько слоев, что там и сплетать было нечего. Она не могла читать, не могла вязать; сидя у окна и глядя на поля, она чувствовала себя пустой, как брошенная улиткой ракушка. Однажды по совету нянечки она оделась и вышла на веранду; непослушные, неловкие пальцы дрожали и отказывались застегивать пуговицы и завязывать шнурки. Оказавшись под открытым небом, она с удивлением заметила, что концы листьев начали буреть, а трава стала бледно-желтой, как бывает в конце лета.

На веранде ее встретила доктор Шнейдер.

— Что, Элен, погуляем? В роще есть очень славная тропинка.

Они пошли по дорожке, петлявшей между деревьями. Короткие волосы Элен, остриженные в тюрьме, раздувал ветер.

— Красиво, правда?

Элен медленно повернулась, посмотрела на далекие поля в желтом мареве лютиков, на реку, на гладкую коричневую рыбу, шмыгнувшую в тростник, и на высокие деревья, темно-зеленые кроны которых доставали почти до неба.

— Да, — задумчиво сказала она. — Да, наверно, красиво.

Доктор Шнейдер посоветовала ей вновь начать рисовать и шить. Приходила Майя в элегантном белом шелковом костюме и рассказывала всякие забавные истории. Элен с удивлением обнаружила, что способна громко смеяться. Она снова испытывала чувство голода и хорошо спала по ночам. Пошла в расположенную неподалеку деревню и купила в тамошнем магазине журнал и плитку шоколада. Вымыв голову, она взяла ножницы, подстригла неровные волосы и собрала их в аккуратный пучок.

Однажды Элен сидела на веранде и зарисовывала открывавшийся отсюда вид. Вдруг на бумагу упала чья-то тень; она подняла голову и улыбнулась, увидев Адама. Он наклонился, поцеловал ее в щеку и протянул букет осенних маргариток.

— Красивые… Я скучаю по своему саду.

Он взял плетеный стул и сел рядом.

— При доме, который я снял в Ричмонде, есть сад. Правда, совсем маленький.

Ее сердце забилось чаще.

— Я не собирался делать тебе предложение. Хотел дождаться дня, когда ты совсем поправишься. Но я ждал столько лет, что больше нет сил. Элен, ты выйдешь за меня?

Она отвернулась и покачала головой, не в силах смотреть ему в глаза. Альбом для рисования соскользнул с ее коленей и упал на каменный пол.

— Это из-за моей профессии? Элен, Лондон — не Торп-Фен. Здесь людей не интересует наше происхождение.

— Дело не в этом, — прошептала она.

Наступила тишина. Элен знала, что он ждет объяснений, но как можно было объяснить Адаму Хейхоу, что она должна начать жить сначала? С чистого листа, на котором резинка не оставила никаких следов прежних набросков? Как можно было объяснить, что прежней Элен больше нет, что он делает предложение женщине, от которой осталась только пустая скорлупа — кожа, кости и немного плоти?

Когда Адам встал, она услышала скрежет ножек стула о каменный пол. Элен подняла глаза, увидела на его лице боль и быстро сказала:

— Адам, я не знаю, чего хочу. Просто не знаю. — Она притронулась к его руке. — Не сердись на меня, ладно? Я этого не вынесу.

Когда Хейхоу ушел, она вернулась к себе. Рисовать она больше не могла; на столе лежало неоконченное вязание. Элен ощущала мучительную боль внутри: у нее сжимало сердце. Она села к окну, стараясь успокоиться. Может быть, она всю жизнь смотрела не в ту сторону? Может быть, эта любовь всегда жила в ее душе, а романтические увлечения Джеффри, Хью и Морисом Пейджем были только иллюзиями, огоньками, блуждающими на краю болота и заманивающими людей в трясину?

Когда в дверь постучала доктор Шнейдер, Элен посмотрела на часы и увидела, что прошел час.