Грушевский, когда Винниченко проходил мимо, злобно шипел. Но Владимир Кириллович за шумом не слышал, да не очень и прислушивался. Только кивал головой и приятно улыбался.

А Грушевский шипел:

— Вы — большевик!.. Большевистская креатура!.. Агент комиссаров!.. Наймит Совдепии!.. Предатель!..

Винниченко сел на свое место вполне довольный собой. Правда, он сказал не то, что собирался, как, впрочем, и всегда: думаешь сказать одно, а говоришь другое — прямо противоположное. Такова уж натура… художника: клубок противоречий. Нечестно? Но ведь идет война! А кому воевать? Кто составляет основную массу казаков? Хлеборобы–крестьяне. И бедных среди них куда больше, чем богатеев. Значит, дипломатичнее будет… поднять дух именно этой категории. Для победы. С точки зрения государственных интересов. Во имя освобождения нации. Разве не логично?..

Зал гудел и грохотал. Такой бурной сессии еще не бывало.

Проект закона решено было передать в комиссию.

До Учредительного собрания.

2

Их стояло пятеро — против троих. Андрей Иванов, Леонид Пятаков, Картвелишвили, Смирнов, Гамарник — перед Грушевским, Винниченко, Петлюрой. Иванов сказал:

— Имейте в виду — мы уполномочены всеми революционными кругами города, губернии, области… Можете считать — страны…

Действительно, представлены были: Совет рабочих депутатов, Совет фабрично–заводских комитетов, Совет профессиональных союзов, ревком, комитет большевистской партии.

— Чего же вы хотите, господа… товарищи? — Грушевский засуетился.

— Только короче, — сказал Винниченко. — Час грозный: некогда тратить время на длинные разговоры… Перед вами — руководители государства, обремененные заботами…

— Понятно, — сказал Иванов, — у нас тоже достаточно забот и мало времени. Но перед вами — представители трудящихся, которыми вы также претендуете руководить…

— Не претендуем! — крикнул Петлюра. — А руководим! Только мы руководим Украиной, а не… не…

— Понятно! — помог ему Иванов. — Русских вы выгоняете с Украины, евреям устраиваете погромы…

— Добродий Иванов! — взвизгнул Петлюра.

Грушевский замахал руками:

— Панове!.. Товарищи!.. Оставим полемику!.. Давайте по–хорошему!.. Товарищ Иванов!.. Симон Васильевич!.. Владимир Кириллович!.. Выслушаем, поговорим…

— Итак? — Винниченко поднял глаза на Иванова. — Ваши претензии?

Винниченко один сидел — у стола Грушевского. Петлюра стоял в стороне, у окна, заложив палец за борт френча. Грушевский метался туда и сюда. Пятеро делегатов стояли в один ряд посреди обширного кабинета председателя Центральной рады.

— Мы не с претензиями, — сказал Иванов. — Мы пришли с протестом и требованиями!

Винниченко вздохнул: боже мой, в который уже раз — претензии, протесты, требования… И всё — либо Иванов, либо Пятаков, если не один, так другой! А тут и без того дел выше головы: вон харьковские железнодорожники выбили гайдамаков и «вильных козаков» из Люботина, и похоже на то, что красные собираются двинуться… на Полтаву. На Полтаву! А за Полтавой что? Может быть — Киев?..

Винниченко вздохнул и поднял взгляд на Иванова:

— Коротко: ваши… протесты и… требования?

Тогда вперед выступил Леонид Пятаков. На Винниченко он не смотрел. С Винниченко уже был разговор — месяц назад. Даже был ультиматум. Что вышло? В ночь накануне назначенного ультиматумом срока предательски были разоружены воинские части, на силы которых ультиматум опирался… Теперь вооруженной силы за протестами и требованиями нет!.. Леонид Пятаков не хотел даже идти с этими протестами и требованиями. К чему?.. Надо поднимать восстание! Все равно — восстание, пускай даже опираясь на одни красногвардейские отряды: две тысячи бойцов против многотысячного радовского гарнизона. Но Леониду пришлось подчиниться большинству…

Протесты и требования он изложил коротко и сжато. Протест против ущемления профессиональных союзов: гайдамаки и «вильные козаки» врывались на профсоюзные собрания и разгоняли их — под предлогом, что они занимаются якобы антигосударственной, большевистской деятельностью… Протест против дискриминации фабрично–заводских комитетов; комиссары предприятий, поставленные генеральным секретариатом, не разрешали функционировать завкомам — на том, мол, основании, что для защиты профессиональных интересов существуют… профессиональные союзы. Те самые, которые ими разгонялись… Протест против бесчинств, творимых в городе: гайдамаки, сечевики и «вильные козаки» вламывались в частные квартиры и забирали деньги, не выдавая даже расписок… Протест против того, что на заводах и фабриках города по два и три месяца не выплачивается заработная плата…

Винниченко фыркнул:

— Господа! Но ведь это же… нонсенс: вы протестуете против изъятия денег у… буржуазии! Для того же мы и осуществляем… выемку денежных излишков у обеспеченных слоев, чтобы заплатить… трудящимся…

— У буржуазии! — усмехнулся Смирнов. — От банкира Доброго, промышленника Демченко, сахарозаводчика Терещенко и других миллионеров не поступало заявлений о грабежах! Зато ограблены десятки семейств трудовой интеллигенции: инженеров, врачей, нотариусов…

— И к тому же, — воскликнул Картвелишвили, — среди ограбленных нет ни одного украинца! «Выемка излишков» производится лишь у граждан русской, еврейской, польской национальности… Как видим, вы действительно… самоопределились! И осуществляете вашу… «национальную политику»! Политику науськивания одной нации на другую…

Грушевский замахал руками:

— Господа! Господа! Прошу спокойно!

— Да, лучше — спокойно, — сказал Иванов. — И коротко. На каком основании отряд гайдамаков, под командованием сотника по имени Наркис, ворвался в завком завода «Арсенал» и пытался забрать не «излишки буржуазии», а деньги, которые делегация арсенальцев привезла из Петрограда, из Государственного банка — для выплаты задержанной за три месяца заработной платы рабочим?

— Это — деньги Совета Народных Комиссаров. — Винниченко пожал плечами. — Они подлежат… национализации, раз с Советом Комиссаров у нас…

— Эти деньги на агитацию против УНР! — перебил его Петлюра. — Дотация большевистским агентам и шпионам!

Иванов в ответ на эту провокацию хотел дать им достойную отповедь, но вперед выступил Гамарник. Он — тоже спокойно, как Иванов, — сказал:

— Тогда, может быть, внятно и коротко ответите по «совокупности обстоятельств»: почему одновременно другой отряд, сечевиков, под командой чотаря Мельника, ворвался в цехи «Арсенала» и на арсенальский материальный двор и пытался — если б не отстояли рабочие — вывезти с заводского двора угольные запасы, а из цехов — продукцию: пушки, пулеметы, снарядные гильзы и головки — словом, все то, что производит на нужды армии военный «Арсенал»?

— Потому что ваш «Арсенал» — гнездо большевистской заразы! — снова крикнул Петлюра.

— Понятно, — сказал Гамарник. — Вы хотели разоружить и парализовать «Арсенал» — оплот революционного пролетариата в Киеве. Значит…

— А если и так? — с вызовом бросил Винниченко. — Законы ведения войны…

— Значит, вы считаете войну — фактом? — не удержался Смирнов.

— И первым врагом — пролетариат свой же столицы? — подхватил и Картвелишвили.

— Господа! — взмолился Грушевский. — Ради бога! Так же мы никогда не кончим! Выкладывайте ваши претензии до конца…

— А вот и конец, — сказал Иванов. — Мы требуем сегодня же прекратить грязную историю с товарищем Чудновским!

Делегат Юго–Западного фронта на Втором съезде Советов большевик Чудновский, вернувшись на фронт, был сразу арестован, привезен в Киев, брошен в Косый капонир и уже две недели томился там — даже без предъявления обвинительного акта. Чудновский, один из руководителей вооруженных групп во время Октябрьского восстания, был ранен, рана гноилась, но в каземате ему не была даже оказана медицинская помощь. Чудновский объявил голодовку и голодал уже вторую неделю. Жизнь его была в опасности.

Леонид Пятаков язвительно кинул Винниченко:

— Вам, господин Винниченко, должны быть хорошо известны условия заключения в Косом капонире? Если не ошибаюсь, пятнадцать лет назад, когда вы уклонились от отбывания воинской повинности, вам довелось отсидеть… в том же Косом капонире?