Солнце рано разбудило спящего, который задремал лишь под утро. Ринальдо встал, пошел в зал, открыл окно и стал смотреть вдаль. Туман поднимался к вершинам гор, а в долине сверкало бриллиантовое море. Взволнованный, упал Ринальдо у открытого окна на колени. Подняв глаза к небу, он воскликнул:

— О, как прекрасно светит Божье солнце! И я тоже наслаждаюсь его нежными лучами, и все-таки ни единый луч радости не проникает в это бьющееся сердце!

— Не жалуйся! — раздался голос за ним.

Ринальдо обернулся, вскочил. Дверь капеллы была открыта, и перед ним стояла дама вся в черном. Он смущенно посмотрел на нее. Она подняла руку и, прикрыв глаза, произнесла:

— Почти тридцать лет не наблюдала я столь приятной картины. Мои глаза видят меня самое. В тебе видит себя Изотта. Оставайся на месте! Я так редко разговариваю с кем-то, а на такое лицо, как твое, я еще никогда не смотрела… У меня был сын… Он улыбался мне всего несколько часов! Ему было бы столько же лет, сколько теперь тебе… Сердце мое обманывает меня! Нет! Я же знаю, что ты не мой сын. Брат сказал мне, что ты путешественник. Несчастливый поединок заставил тебя укрыться здесь. Ах, мой брат тоже пал однажды жертвой поединка! Пока ты будешь жить здесь, ты должен много, очень много разговаривать со мной. Когда ты уедешь, я опять буду одна, разговаривать буду только иной раз с братом и отшельником, что живет неподалеку на горе, он приходит ко мне по подземному ходу дважды в неделю.

Ринальдо взял ее руку и, омочив слезами, поцеловал.

— Ты плачешь? — удивилась она.

— Мое сердце! Мое сердце! — простонал Ринальдо.

— Я раньше много плакала. Теперь больше не в силах. У меня нет больше слез, которые облегчают сердечную боль. Мне остались только вздохи. Я напрасно шлю их моей могиле!

— И я тоже! — сказал Ринальдо.

— Так тебе счастье не улыбалось?

— Никогда!

— Мне жаль тебя. Я тоже очень несчастна и не смогу никогда быть счастливой. Мой супруг, мой сын, мое несчастье! Но твой взгляд! Ах, не надо этих взглядов! Но ты пожимаешь мне руку… Боже правый!

— Что с тобой?

— Я не ошиблась? Нет! Я вижу… О Боже!..

— Говори же! — приказал Ринальдо.

— На твоей правой руке… родимое пятно…

— Я пришел с ним в этот мир.

— Эта своеобразная родинка… была и у моего сына на правой руке. А второе родимое пятно было у моего ребенка на левом колене.

— Вот это родимое пятно!

— О, Пресвятая Дева! Ты знаешь наверняка, кто была твоя мать?

— Она была крестьянка. Мне никогда не говорили о другой.

— Нет! Она не твоя мать. Ты был в этом мире всего два дня, когда тебя отняли у меня и увезли… Ты мой сын! Не только эти родимые пятна, но и сердце мне говорит это, и даже громче! Обними меня! Ты мой сын…

Вошел барон. Был поражен, увидев их объятья, остановился, не в силах слова вымолвить.

Изотта с трудом молвила:

— Бог мой! У меня опять потекли слезы! Ты их причина, этих слез радости! Матери ты возвращаешь все, и слезы, и… тебя самого! Тебя самого!

— Сестра! — простонал барон.

— Мой сын! — торжественно объявила Изотта.

— Моя мать! — ликовал Ринальдо.

— Великий Боже! — вздохнул барон.

— Это он! — сказала Изотта. — Да, это он! Он точная моя копия, мое сердце бьется ради него.

Изотта упала в обморок. Они хлопотали вокруг нее и привели ее в чувство. Теперь она пожелала отдохнуть в своей комнате. Ее перенесли туда.

Барон и Ринальдо вернулись в зал. Ринальдо, потрясенный, упал на диван. И простонал:

— О, каково же мне!

Барон молча шагал взад-вперед и наконец сказал сдавленным голосом:

— Я должен собраться с мыслями. Через некоторое время я вернусь.

Он ушел. Ринальдо громко рыдал.

Барон, вернувшись, радостно подошел к Ринальдо, взял его руку и сказал:

— За мной следует человек, который тебя тоже знает и хочет поговорить с тобой.

Вошел Онорио. Это и был тот отшельник, который посещал Изотту.

Ринальдо подлетел к нему. Онорио обнял его.

— Ты счастлив? — спросил Онорио.

— Я нашел свою мать, — ликовал Ринальдо.

Онорио сказал:

— Это она. Крестьянка, которая тебя воспитывала, не была твоей матерью. Это она сама сказала мне однажды. Тебя принесли к ней на воспитанье из-за гор. Твои приемные родители, люди бедные, вынуждены были обратить драгоценности, которые находились при тебе, в деньги. Но побоялись дознаний и бежали в Остиалу, когда тебе было два года. Так твоя настоящая мать ничего не могла больше о тебе узнать. Ты стал сыном бедного человека, он из нужды покусился на твою собственность и не осмеливался в том признаться. Я узнал об этом слишком поздно. Испытав огорчение, я ушел из того скита, в котором с тобой занимался.

— А моего отца ты не знаешь?

— Я надеюсь, тебе посчастливится обрести его.

— Ты не хотел остаться на Лампидозе?

— Я хотел, но не вышло. Варвары чинили помехи моему покою, и я избегал их преследований, подвергаясь серьезной опасности. Вот что побудило Меня покинуть Лампидозу. Корабль доставил меня к этому острову, а случай привел к скиту, в котором я все еще живу… Барон мой друг. Он почтил меня своим доверием, Изотта тоже доверяет мне.

— Добрые люди! Ах, среди вас стоит разбойник… — застонал Ринальдо.

— Изотта не должна этого узнать. Побереги мать! — посоветовал барон.

— Побереги мать, всех нас и себя самого. Мы не водим дружбу с разбойником. Мы любим нашего друга и ничего знать не знаем о его жизни, — сказал Онорио.

— Твоя мать считает, что ты в бегах из-за поединка, и поэтому же, думает она, ты должен покинуть остров. Она хочет уйти с тобой, — продолжал барон.

— Куда? — удивился Ринальдо.

— Вечная весна улыбается всем на счастливых Канарских островах, — сказал барон.

— Туда, туда! О, хоть бы мы уже были на море! Чтобы я с драгоценным грузом в своих объятиях радостно спрыгнул на берег и воскликнул: «О, райская обитель, счастливый сын ведет к тебе свою мать!..» Далеко за мной осталось бы место моих преступлений, и новая жизнь возродила бы меня для нового мира…

Онорио и барон на следующий день все обсудили с Изоттой. Она с радостью согласилась покинуть Сардинию с сыном. Поединок оставался предлогом, который Ринальдини должен был выставить. Изотта тоже оделась паломницей, и они делали вид, что хотят предпринять паломничество к чудотворной иконе Святой Девы Спасительницы в Бабато на Мальте.

Барон позаботился об одежде и пополнил кошелек сестры. И вот он уже нашел корабль, и день отплытия был установлен. Скорбным было расставание брата и сестры. Тусклые глаза Онорио блестели от слез. Все громко всхлипывали и не находили слов, кроме глухого «прощайте!»…

— Счастливого плаванья! — кричал барон, вырываясь из рук, его обнимающих.

— Счастливого плаванья! — повторил Онорио.

— Прощайте! — всхлипнула Изотта.

— Прощайте! — простонал Ринальдо.

Изотта и Ринальдо уже были на корабле. Якоря подняли, попутный ветер надул паруса. Корабль вылетел из гавани в открытое море.

И вот уже замок где-то вдалеке, башни стали маленькими, земля исчезла.

Остров подобно облаку лежал за спиной отъезжающих. Корабль, окруженный беспредельным морем, объятый сводом небес, весело скользил по спокойным волнам. Свежий юго-восточный ветер надувал паруса, киль быстро рассекал бурные волны.

Ринальдо взял гитару. В нем опять пробудилась любовь к пенью, он был в полном восторге, и вот он заиграл и запел.

— В самом деле, — сказал капитан, — песенка мне понравилась. Господин поет очень хорошо. Нам надобно распить бутылочку кипрского.

Так они и сделали. Капитан рассказывал о всевозможных приключениях на море. Команда на корабле была бодрой и веселой.

Радость эта, однако, длилась всего день-другой. Совершенно неожиданно вечером разразилась буря и сбила корабль с его пути. Корабль пролетел средь Липарских островов, мимо Пальмарии. Напрасно пыталась команда попасть в какой-нибудь порт. Три дня буря швыряла корабль из стороны в сторону. Наконец команде удалось с великим напряжением бросить якорь у Капо ди Каларо на Сицилии.