— Слушай, ты, высерок гусиный, ты понимаешь, кого ты шантажируешь? — спросила Лисичка, и даже Мурат чуть отпрянул, такая у нее стала мордочка.

— А не надо так, Виктория Эммануиловна, — сказал он. — Именно что я это понимаю, и поэтому прошу много, чтобы не обижать солидную организацию.

— А за что тебе платить? Они уже и без тебя все знают.

— Знает, насколько я понимаю, пока только Кузякин, — сказал Мурат. — Да и то неточно, они еще будут проверять. Я понял, пока мы ехали из аэропорта, весь их план. У этого парня, который сейчас улетел в Токио, у него есть, вероятно, какие-то знакомые на Британских Вирджинских островах. Куда мы с вами тоже лета ли к Пономареву. Вчера Кузякин списал на флешку стоп-кадр. Сопоставим. Пока тот парень долетит до Токио и переправит фотографию по Интернету на Британские Вирджинские острова, да пока его там кто-то узнает, если вообще узнает, и пока он получит ответ и сообщит остальным, у вас есть еще недели две, вы много можете успеть. А я могу рассказать Марине или Кузякину, с которым теперь тоже познакомился, все это уже сегодня. Я же уже здесь.

Лисичка подумала и приняла какое-то решение, набрала номер:

— Отправьте ту сумму на счет… Ну да, как было оговорено… Да, сейчас.

— И еще двадцать процентов, — сказал Мурат и пояснил, улыбаясь: — Пеня.

— Обойдешься, — сказала Вика, уже выключив телефон. — Вообще, вы нарушаете даже не закон, а хуже: адвокатскую этику. Это уже по понятиям, этого делать нельзя, тут к вам могут быть уже серьезные претензии. Вы же летали к Пономареву консультировать его по бизнесу в Казахстане. Он ваш клиент, а вы его сдаете.

— Мой клиент умер, — ласково напомнил Мурат Исмаилович. — А с Пастуховым, в которого он, возможно, превратился, я не заключал договора. И с этими деньгами вы меня вообще здесь больше не увидите. Мало ли куда я могу уехать. Да хоть вон в Алма-Ату, там есть предложения, там хороший бизнес.

— Девочку свою не забудьте, — зло сказала Лисичка. — Боюсь, что она нам будет уже не нужна, как бы с ней здесь неприятностей каких-нибудь не случилось…

Понедельник, 31 июля, 14.30

В комнате присяжных первым навстречу Кузякину встал Зябликов, но, пока он хромал, его опередила Хинди. Ее Журналист обнял, как вернувшийся с фронта солдат обнимает сестру, но у нее за спиной обводил взглядом комнату, ища Ри. Ри сидела, отвернувшись к окну; она полезла в сумку, чтобы надеть на уши наушники своего плеера. Впрочем, Старшина уже тащил Журналиста за рукав в курилку, делая остальным знак, что за ними ходить не надо.

— Почему ты сразу не приехал в суд? Адвокат сказал Ри, что вы зачем-то ездили в аэропорт. Что ты там делал?

— Я передал Океанологу флешку с фотографией Пономарева, — сказал Кузякин. На него теперь навалилась усталость после бессонной ночи, напряжения встречи с Тульским и гонки за Океанологом. А теперь вот и Старшина ему опять не верит. Он стал объяснять: — Лудов считает, что Пономарев должен был весной две тысячи третьего года, уже после его якобы убийства, появиться на Британских Вирджинских островах. У Пономарева теперь паспорт на имя Пастухова, это Лудов сам рассказал сокамернику. Но, прежде чем уничтожить старый паспорт, он должен был появиться на островах еще как Пономарев, потому что переписать фирму на другого учредителя можно только лично. У Океанолога есть друзья на этих островах, он переправит им фотографию. Если они подтвердят, что видели там Пономарева после убийства, мы оправдаем Лудова. Твой друг Тульский тоже все это знает в общих чертах, я ему сегодня рассказал.

— Но мне-то ты ничего об этом не говорил, — сказал Зябликов. — И ты взял деньги.

— В том-то и дело, что ты тоже на них работаешь, — сказал Журналист. — Поэтому я тебе не все говорю. Так же, как, впрочем, и ты мне.

— Тульский мне друг, — сказал Зябликов, — но я ни на кого не работаю.

— Он, наверное, приличный мужик, — задумчиво сказал Журналист, доставая сигарету из пачки, которую машинально вытащил и так и держал в руке Зябликов. — Насколько это вообще возможно у них. Ну да, я взял деньги. Даже не для себя, вернее, черт, не только для себя, ну, это тебе необязательно знать. Но дело не в деньгах, а только в том, как мы будем голосовать. Тебе самому-то как надо, чтобы я голосовал?

— Да мне никак не надо, — наконец закуривая и давая прикурить Журналисту, сказал Зябликов. — Я хочу, чтобы все было по-честному, вот и все.

— Ну, все и будет по-честному. Я тебе обещаю.

— Ну ладно, — сказал Зябликов. — Только Роза нас всех уже сдала.

Понедельник, 31 июля, 15.00

В зале у стола судьи тем временем собрались адвокатесса, прокурорша и Лисичка, а Лудов смотрел на них из своего аквариума с беспокойством, не понимая, что происходит и когда начнется наконец процесс.

— Мы не можем возобновить заседание, пока не выясним, где был Кузякин, — Прокурорша говорила тихо, но ее слова Лудов все же расслышал.

— Я не понимаю, какая разница, почему он опоздал, — сказала адвокатесса вслух.

— По моим сведениям, он мог заниматься собственным расследованием в связи с нашим делом, — тихо, так что этого подсудимый расслышать уже не мог, сказала Лисичка. — Если это так, то это безусловное основание для отвода.

— Хорошо, когда они выйдут и сядут на скамью, я спрошу согласно процедуре, — сказал судья в голос, — не оказывалось ли на них давление и не получал ли кто-нибудь из них сведений, которые могут как-то повлиять на их беспристрастность.

— Так он вам и скажет, — сказала Лисичка и еще понизила голос: — Вам надо поговорить с ним в кабинете наедине. Я понимаю, что нет такой формы, но мы закроем на это глаза, если адвокат тоже с этим согласится, не правда ли? Вы ведь не скажете, Елена Львовна?

— Ну, пожалуй, лучше так, чем это потом выяснится, — согласилась адвокатесса.

— Хорошо, я так и сделаю, — сказал судья и, повысив голос, сказал секретарше: — Оля, пригласите присяжного Кузякина ко мне в кабинет. Только не так, чтобы они все об этом знали, вы меня поняли?

Понедельник, 31 июля, 15.00

— Роза? — не мог прийти в себя Журналист. Он приоткрыл дверь из курилки, чтобы видеть, что происходит в комнате. — Кто-то точно подслушал наш разговор с Океанологом у Ри, иначе Тульский и Шкулев никак не могли оказаться в воскресенье вечером на студии, да еще вдвоем. Я, честно говоря, сначала думал, что это ты. Но почему Роза?

Они оба увидели сквозь приоткрытую дверь, как в комнату зашла секретарша Оля и стала, нервно вертя зайцем, озираться, видимо, в поисках Журналиста.

— Потому что я вспомнил: на ней был мокрый костюм, когда я говорил тост у Ри, — сказал Зябликов, не вдаваясь, за отсутствием времени, в подробности.

— Кузякин! — сказала секретарша, увидев приоткрытую дверь курилки и направляясь к ним. — Вас просит срочно зайти Виктор Викторович. Только тихо…

— Ты можешь сейчас позвонить Тульскому и спросить: Роза — его человек? — медля идти к судье, спросил Кузякин.

— Нет, — сказал Зябликов. — Во-первых, он не имеет права этого сказать, а во-вторых, она не его человек. Роза говорила в коридоре с Лисичкой, их видела Хинди…

Журналист кивнул и пошел к судье.

Понедельник, 31 июля, 15.15

Лудов, похожий в аквариуме на рыбу, теперь хватающую ртом воздух на берегу, с беспокойством смотрел, как присяжный зашел в кабинет судьи.

— Кузякин, — сказал судья, не предложив ему сесть, — я вынужден вас спросить: где вы были утром? Учтите, это вопрос серьезный. Оля, выйди.

— Давайте начнем уж тогда со вчерашнего вечера, ваша честь, — сказал Кузякин, — Вчера вечером, в воскресенье, я поехал на студию, чтобы найти и скопировать кадр с изображением Александра Пономарева, который считается по нашему делу убитым. На самом деле есть основания думать, что он жив. И я сейчас пытаюсь это проверить.