Поэтому нет ничего удивительного, что на упомянутом празднике присутствовала Юлия, как и прочие римские матроны, пришедшие сюда под предлогом чествовать вышеописанными церемониями Венеру-родительницу, а на самом деле для того, чтобы предаться потом разнузданному разврату.

Спустя некоторое время наша влюбленная парочка вновь появилась близ храма Венеры и Купидона. Религиозные песни давно уже смолкли, но миртовые рощицы были оживлены более прежнего, и поклонники богини, но уже не Венеры Гамелии, а Венеры Эпитрагии,[120] усердно приносили ей пламенные жертвы, повсюду, где только могли!

– О моя божественная Юлия, – говорил Деций Силан, – эти празднества будут длиться три ночи: согласна ли ты и в две остальные дарить меня таким блаженством, каким подарила меня сегодняшняя ночь?

– О мой Деций, я желала бы этого, – отвечала она, – но тебе известно, что жестокая Ливия зорко следит за мной, и как знать, быть может, и в эту ночь она приказала своим шпионам следовать за мной повсюду; я беспокоюсь за тебя, за твою жизнь; я боюсь, чтобы Август не узнал о том, что ты провел эту ночь со мной.

Говоря это, Юлия опускала свой головной покров все ниже и ниже, так что трудно было бы постороннему узнать ее под ним.

– Дело в том, что по прошествии этих дней я должен уехать из Рима; это необходимо для того предприятия, которое я поклялся выполнить.

– Так скоро?

– Необходимо: время бежит, Луций Авдазий назначил шестимесячный срок для приведения к концу своего предприятия, а между тем для осуществления его нужно еще совершить далекое и опасное путешествие. Не в Риме приходится искать необходимых нам людей. Именно сегодня утром мы с Авдазием окончательно составили наш план, и ты, Юлия, можешь во многом помочь нам.

– Каким это образом?

– Не приобрела ли ты на днях молодую и красивую невольницу-гречанку?

– Да, только вчера, и я уже полюбила за многое Неволею Тикэ.

– Эта-то, именно, невольница Должна служить наградой за нашу экспедицию.

– Так ты любишь ее? – спросила Юлия быстрым и резким тоном ревности, освобождая свою руку из-под руки Деция Силана.

– Нет, нет, божественная Юлия; я даже не знаю ее. Помпейский навклер, привезший ее на своем судне из Греции, вот кто в отчаянии от разлуки с ней; и он так ее любит, что готов приобрести ее за какую бы то ни было цену; я уверен, что он даже женился бы на ней, если бы не принадлежал к роду патрициев, а она не сделалась бы невольницей; но, не делая ее своей законной женой, он охотно возьмет ее вместо жены.[121] Этот-то навклер мог бы свезти нас, меня, Авдазия и еще нескольких наших друзей, к тем далеким берегам, где бы мы могли приготовить средства к похищению твоей матери; в вознаграждение же за это он получил бы, чего он и требует, твою невольницу Тикэ.

Юлия взяла вновь под руку Деция Силана.

– Пусть будет так, – отвечала она. – Хотя я рассчитывала иметь эту милую и образованную девушку постоянно при себе и сделать ее поверенной всех моих тайн. Если бы мать моя потребовала от меня еще больших жертв, то и тогда я согласилась бы, не задумываясь.

– А для брата?

– Также и для него.

– Но навклер, прежде нежели отправиться с нами, потребует гарантии.

– Разве ему будет недостаточно слова внучки Августа?

– Он купец и к тому же моряк. Подумав немного, Юлия отвечала:

– Послушай меня. Здесь не место продолжать разговор об этом. Посмотри: вот там, в тени, стоит пара, которая, как будто, подозрительно наблюдает за нами, и нам следует разойтись. Ты иди к ним навстречу и постарайся узнать, кто они такие; я же пойду в противоположную сторону, где ждут меня мои слуги. Жди от меня скорой вести, а до того видайся почаще с помпейским навклером и дай ему понять, что он получит обратно свою возлюбленную.

С этими словами, сильно пожав ему руку, Юлия оставила его и тайком скрылась за храмом.

Деций Силан быстрым шагом пошел навстречу к той паре, на которую указала ему Юлия и которая стояла в конце аллеи. Это были известные уже читателю Процилл и Ургулания. Хотя они поспешили зайти за миртовый куст при приближении к ним Силана, но, тем не менее, последний разглядел их своим зорким взором.

– Клянусь Венерой! – воскликнул Силан, узнав их. – Я думал, что только мы, патриции, охотимся за красавицами из простого народа; оказывается, однако, что и рабы охотятся за нашими матронами. Ха, ха, ха! – и он продолжал хохотать, проходя мимо них.

Процилл и Ургулания не могли припомнить, встречали ли они прежде этого господина. Застигнутые им врасплох, они не произнесли ни слова в ответ на его оскорбление, так как Ургулания, желая избежать еще большего скандала, приказала молчать своему спутнику.

Между тем оскорбительные слова Деция Силана убеждали Ургуланию, что подозрения ее, будто женщина, с которой он только что находился вместе, была ветреная жена Луция Эмилия Павла, были несправедливы и что все, ею самой достигнутое в эту ночь, было лишь ее сознание в том, что с настоящей минуты она находится во власти неизвестного ей патриция, подстерегшего ее тут вместе с Проциллом. Теперь ей приходилось опасаться и гнева Ливии, имевшей основание быть недовольной ею и Проциллом за неудачное выполнение ими ее последнего поручениями еще более страшиться наказания от самого Августа, который не простил бы ей сегодняшнего поведения ее, что на самом деле случилось, как мы увидим впоследствии.

Но более хитрый и дальнозоркий невольник был ближе к действительности; хотя и он не мог рассмотреть полузакрытого лица женщины, бывшей с Децием Силаном, тем не менее он был почти убежден, что это была никто иная, как Юлия. Он заключал это по росту и изяществу манер незнакомки, по ее осторожности, так как он заметил, что она, как только вышла на открытое место к храму, тотчас же позаботилась скрыть свое лицо под покровом; наконец, по таинственному ее виду и боязливости, то есть по той поспешности, с какой она скрылась после того, как увидела, что за ней наблюдают посторонние лица; а потому, чтобы успокоить свою любовницу того вечера, Процилл поспешил сказать ей следующее:

– Напрасно, моя повелительница и владычица моей души, ты не хочешь верить, что это была жена Луция Эмилия Павла; говорю тебе, что это она, а следовательно в ее собственном интересе будет молчать о нашем свидании. Но я не умолчу о том, что видел, и первой моей заботой будет уверить Августа в том, что его внучка сегодняшнюю ночь вела себя подобно своей матери, и завтрашний день не пройдет без того, чтобы я не узнал имени ее счастливого возлюбленного.

– А что будет с нами…

– Ни Ливия, ни Цезарь, – перебил Ургуланию Процилл, – не станут подозревать нас, когда будут достаточно заняты новым срамом, причиненным их фамилии одним из ее членов.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мистерии в храме Изиды

События развивались быстро; Ливия Друзилла стала думать о том, что наступил уж удобный час для действия и что пора поторопиться разрешением ее давних зредположений.

Прибытие Клемента в Рим, принятая им тут предосторожность и участие посторонних лиц, давших ему возможность обойти козни, какие она строила против него, принимая его за Агриппу Постума; его неожиданное исчезновение, так что ей остались неизвестными цель и результаты его пребывания в столице; тайные совещания младшей Юлии со своими друзьями, сильными при дворе; приезд в Рим с острова Пандатарии самой Скрибонии для переговоров с Клементом; наконец, удаление от двора некоторых лиц, ходатайствовавших перед Августом о детях Марка Випсания Агриппы, и война в Паннонии, веденная победоносным образом Тиверием, – все это, казалось, очистило Ливии поле действия, помогая осуществлению давно задуманного ею плана.

В ночь, описанную нами в предшествовавшей главе, Ургулания и Процилл отправились в священную рощу по приказанию самой Ливии. Зная хорошо склонности младшей Юлии, не отличавшейся от склонностей ее матери, Ливия была уверена, что внучка Августа не упустит случая воспользоваться оргией, дозволенной к тому же самой религией. И в эти праздничные дни Ливия не хотела терять Юлии с глаз, чтобы иметь новое доказательство ее безнравственности и, таким образом увеличить сумму данных к ее обвинению и погибели.