— Разве ты не читаешь газет? Завтра Энн выходит замуж.

— Я обычно не читаю объявлений о свадьбах. Кто жених?

— Бобби Вульф, ты его вряд ли знаешь, милый юноша, преподает в Дарэмском университете историю и пишет какую-то книжку о Нероне, — ответила леди Тория.

Мой друг перелистал справочник и вдобавок заглянул в свою картотеку.

— Вот, одна дурная мысль портит всю твою гениальную голову! — с негодованием вскричала леди Тория и пнула картотечный шкаф. — Бобби — чудесный мальчик!

— Мне уже приходилось иметь дело с чудесным профессором математики из Дарэмского университета, — флегматично ответил Холмс.

— Господи, так это же было так давно! Лет десять назад?

— Двенадцать.

— Вот видишь. Надеюсь, я не отрываю тебя от дел? Утром ты мне очень понадобишься. Надень ту бороду, в которой был в позапрошлый раз — та, в которой ты был в прошлый раз, ужасна. Ты походил в ней на карикатуру янки — мне пришлось выдумать, что ты только что приехал из Сан-Франциско и не успел привести себя в порядок.

— Хорошо, — мой друг наклонил голову и взял железнодорожный справочник. — Где и когда состоится венчание?

— Эдвард, я приехала в автомобиле — поездом ты уже не успеешь.

— Боже мой, Тау! Если ты проведешь всю ночь за рулем, ты будешь плохо выглядеть!

— Я приехала с шофером. Машина стоит на Кавендиш-сквер — я все-таки не дура, чтобы подъезжать к самому твоему дому. Иди собирайся, Эдвард, надеюсь, тебе получаса хватит?

— Эдвард… — пробормотал я в полном смятении. — Эдвард…

— Ватсон, — сказал мой друг. — Мое полное имя — Эдвард Шерлок Шеррингфорд-Холмс. — И скрылся в своей комнате.

— Когда я говорю знакомым, что мой муж — умнейший человек в Англии, — заявила леди Тория, — мне почему-то не верят. Правда, я не сообщаю, что мой муж — тот самый Шерлок Холмс. Слава Богу, мы в свое время не стали широко афишировать наш брак: из-за ваших рассказов, доктор, может сложиться мнение, что Шерлок Холмс — кастрат или педераст. — Она посмотрела на меня сурово. — Вы, конечно, не знаете всех его личных обстоятельств, но зачем подчеркивать так навязчиво его мизогинию? И нет у него никакой мизогинии! А что это вы выдумали об этой подлой авантюристке Ирен Адлер? Адлер, как же! Рахиль Кац, визгливая толстуха из Варшавы, выдававшая себя за сопрано. Внешность у нее, конечно, романтическая — сверкающие глаза, сочные губы — да мозгов только на то и хватало, чтобы выманивать у любовников подарки побогаче. Вульгарная шантажистка! Эдварду никогда не нравились брюнетки!

Я нашел в себе силы добраться до буфета и налил еще рюмочку бренди.

Леди Тория возникла рядом со мной и налила себе шерри.

— Позволю себе спросить, вы давно женаты? — сипло осведомился я.

— О, целую вечность! Лет, наверно, тридцать. Надо спросить у Эдварда, он знает точно. Ах, доктор, как мы были тогда молоды! Юноша и девушка, почти дети, Шотландия, вереск цветет… Ах, волшебная пора! Все было так невинно, так свежо — какие мы были тогда глупенькие. Эдвард сказал, что, как честный человек, должен жениться — я согласилась, дурочка. Тайный брак… Нас обвенчал сельский священник — в Шотландии, знаете, не так следят за формальностями. И мы на следующий же день разъехались — он в Кембридж, я в Италию. Я очень переживала потом, что вышла замуж — влюбленность в Эдварда прошла, а в Италии я встретила Марио. Какое счастье, что я так вовремя вышла за Эдварда! Марио этот был, конечно, сущим авантюристом, жиголо, как сейчас говорят, я бы доставила с этим Марио уйму хлопот моим родителям — если бы не брак с Эдвардом. Я ведь тогда думала, что брак — это нечто святое и нерушимое. И страшно мучилась, юная идиотка, что испортила себе жизнь.

С саквояжем в руке вышел Холмс. Он переменил костюм и, кроме того, обзавелся усами, бородкой и очками.

— Ватсон, если будет докучать Лестрейд, я уехал на континент. Выдумайте там что-нибудь правдоподобное, вы же умеете.

Они уже давно ушли, оживленно переговариваясь, а я сидел, пил бренди и тупо смотрел перед собой, пытаясь привести в порядок рухнувшую вселенную. Вот так живешь бок о бок с человеком, знаешь, казалось бы, его досконально — и в конце концов получаешь подобный сюрприз.

Я внимательно изучил газеты, нашел скромное сообщение о венчании Роберта Вульфа и Энн Шеррингфорд, которое должно было состояться в небольшой деревенской церкви. Наверняка оно не было бы таким скромным, если бы кто-нибудь узнал, что безликий мистер Шеррингфорд и знаменитый моими усилиями Шерлок Холмс — одно и то же лицо. Я представил себе заголовок в «Дейли телеграф»: «Великий женоненавистник показывает свое истинное лицо! Человек-машина и его семья!..»

Получили объяснение все его таинственные отлучки якобы на континент и Великое Исчезновение, из-за которого так взъелись на меня издатели и читатели!

Поистине то была ночь моего великого позора! Если бы скандальная женитьба Холмса выплыла наружу, я стал бы посмешищем, на меня бы показывали пальцами. Муж леди Тории! Я вполне понимаю, почему они жили раздельно: Холмс явно не смог бы ужиться под одной крышей с ураганом, леди Тория не смогла бы вытерпеть в своем доме вопиющую безалаберность Холмса. Ни ей, ни ему не нужен был тот домашний уют у камина, который я так ценил в нашей совместной жизни с моей милой Мэри. Две незаурядные натуры должны были существовать отдельно друг от друга, и они прекрасно существовали врозь, уважая интересы каждого и сохраняя взаимную привязанность, а может быть, даже и любовь. Во всяком случае Энн Шеррингфорд было не тридцать лет, а всего двадцать два.

И не в силах терпеть потрясение в одиночку, я вышел на улицу и побрел по празднично освещенным улицам, среди возбужденных гуляющих людей. Ноги сами понесли меня в направлении южного Кенсингтона, и с первыми лучами солнца я обнаружил себя у дома, где жила моя Мэри. Было, конечно, еще слишком рано, и мне пришлось подождать до того часа, когда сонная служанка, возвращаясь с праздника, открыла дверь своим ключом. Я не стал ожидать, когда проснется моя милая Мэри, и поднялся к ней в спальню. Сел на низкую скамеечку у ее ног и стал смотреть на родное лицо. Она почувствовала, наверное, сквозь сон мой взгляд и открыла глаза.

— Мэри! Боже мой, Мэри, как я люблю тебя!

Она вздохнула, но в ее взгляде не было раздражения.

— Доброе утро, Джон. Ты, вероятно, выпил бочку бренди, — сказала она. — Тебя можно использовать вместо спиртовки.

Что я мог ответить?

— Мэри, — попросил я. — Прости меня, старого дурака. Я не могу жить без тебя!

И что там еще я мог бормотать, склонив поседевшую голову ей на плечо…

P.S.

Как ни странно, именно эта история и примирила меня с Мэри. Когда я рассказал о леди Тории, моя жена расхохоталась и, целуя меня, заявила, что если Холмс вел двойную жизнь, то такому выдумщику, как я, сам Бог велел.

Мы снова стали жить одним домом, одной семьей, душа в душу. Леди Тория заочно стала чем-то вроде родственницы, и я часто слышал за завтраком от Мэри, листающей газеты: «Леди Тория основала женский автомобильный клуб… Леди Тория учредила приз для женщин-яхтсменов… Леди Тория провела показ разработанных ею женских брючных костюмов»…

Роберт и Энн Вульф вскоре одарили мир ребенком, и, еще не рожденное, это дитя стало объектом душераздирающих ссор. Мистер Вульф мечтал назвать своего сына Нероном в честь незаслуженно обиженного историками римского императора. Миссис Вульф предпочитала простое имя Томас. Леди Тория никаких имен не называла, но возражала как против Томаса, утверждая, что Томасы сплошь зануды, так и против Нерона, так как ей были противны исторические и географические аллюзии: «Меня саму назвали в честь Таврии и всю жизнь донимали шуточками, что мой муж вынужден заниматься тавромахией. Эдвард дразнил меня Кримией и объяснял, что именно поэтому любит криминалистику. А если бы в год моего рождения шла не Крымская война, а война с папуасами, меня назвали бы Папуассией — разве не ужасно?»

Родилась, однако, девочка, которую почему-то никто не ожидал.