Один из пожарных пальцами пощупал пульс у нее на шее.

— Она жива? — спросила Ребекка.

Пожарный кивнул.

— Успели вовремя. Вы с ней знакомы?

Ребекка покачала головой. Две женщины подняли девочку, положили на носилки и понесли к машине «скорой помощи». Ребекка молча двинулась прочь, оскальзываясь на кучах мусора, обходя обломки стен и покореженные машины. С удивлением обнаружив, что оказалась на Кромвель-роуд, она повернула к станции Южный Кенсингтон. Сумочка по-прежнему висела у нее на плече; она открыла ее и достала оттуда мелочь. Ребекка чувствовала себя до странности спокойной и очень удивилась, когда кассир в метро спросил ее, все ли с ней в порядке. «Да, благодарю, все хорошо», — кивнув головой, сказала она. Однако, выйдя на набережной Виктории, Ребекка замерла в растерянности, не зная, куда идти дальше; мысли у нее в голове разлетались в разные стороны, словно осколки стекла.

На вокзале Чаринг-Кросс, словно по волшебству, у платформы оказался поезд до Танбридж-Уэллз. Ребекка отыскала свободное место в одном из купе. Напротив нее сидела женщина примерно того же возраста в серой юбке, жакете и шляпке, украшенной искусственными вишнями. Она посмотрела на Ребекку и спросила: «С вами все в порядке, дорогуша?» — и Ребекка, на которую внезапно навалилась страшная усталость, снова ответила, теперь уже с раздражением: «Да, благодарю, все хорошо».

— Вы вся в пыли, — сказала женщина.

Ребекка опустила глаза и поглядела на себя. Она была покрыта густым слоем белой пыли: в точности как та девочка, которую извлекли из-под обломков.

— Я не заметила, — сказала она. — Там была бомба. Бомбардировка.

— Держите, — сказала женщина, протягивая Ребекке зеркальце и носовой платок.

Ребекка посмотрелась в зеркало. Вид у нее был пугающий, странный: на фоне белоснежных волос и лица выделялись только зеленые глаза.

— Боже, — смутившись, сказала она. — Я похожа на пугало.

Ребекка попыталась платком стереть с лица пыль, но ее руки так дрожали, что ничего не получалось. Женщина в шляпке взяла у нее платок и аккуратно вытерла Ребекке лицо. Ребекка вспомнила, как в детстве мать вытирала лица им с Мюриель, поплевав на носовой платок. Женщина в шляпке с вишнями плевать не стала.

Поезд плавно катился по зеленым просторам Кента. Ребекка прикрыла глаза и погрузилась в полудрему. Картинки, живые и объемные, мелькали у нее перед глазами. Мальчик, писающий в лужу… ее мать, со странным воодушевлением рассказывающая о медсестре из Шрусбери… женщина в кафе, накладывающая макияж. А потом, по какой-то непонятной причине, она вдруг вспомнила поездку в Лондон с Майло, когда купила себе два костюма, коричневый твидовый и красный.

Она подумала о девочке в голубом платье. Ребекка помнила, как важно ей было ее спасти. «Почему?» — спрашивала она себя. Чего ты хотела — уравнять счет? Думала, тебе станет легче, если ты спасешь жизнь девочки взамен той, отнятой? Раскапывала завал, чтобы искупить свою вину?

«Нет, — подумала она. — Ничего подобного — я просто хотела, чтобы она жила».

После падения Рима войска Вермахта отступили в Тоскану, преследуемые Пятой и Восьмой союзническими армиями. Линия фронта проходила в непосредственной близости от виллы Бельканто. Германская пехота реквизировала дом, установив орудия в амбарах и позади ограды. Капитан, оказавшийся достаточно цивилизованным, следил за тем, чтобы его люди не преследовали женщин, живущих в поместье.

Здание, в котором когда-то находилась школа, превратилось в склад топлива и боеприпасов. Тесса с Фаустиной перенесли детские кроватки, одежду и игрушки в конюшню. Вечером они пошли за своими вещами. Тесса положила в чемоданчик немного одежды, пару туфель, записную книжку, кусок мыла, полотенце, щетку для волос и несколько шпилек. Что еще? Она выдвинула ящичек туалетного стола и окинула взглядом его содержимое, потом подняла глаза и посмотрелась в зеркало. За годы, прожитые в Италии, волосы у нее отросли и выгорели на солнце. Теперь она собирала их в узел на затылке. Лицо было загорелое, в веснушках, а старенькое платье из голубой хлопковой ткани, которое она сшила сама, выцвело и протерлось на швах. На руках розовели царапины — она не помнила, откуда они взялись, — вокруг глаз появились морщинки. Мама всегда говорила, что итальянское солнце вредно для английской кожи. Неудивительно, что солдаты, оккупировавшие виллу, не обратили на нее внимания. Тесса пошарила в ящичке рукой и вытащила оттуда маникюрные ножницы, пинцет и тюбик с губной помадой, красной, как мак. Потом защелкнула замки на чемодане и спустилась вниз.

Два дня назад во дворе фатторииупала бомба. Взрыв разрушил одну из стен фермерского дома, выставив напоказ находившиеся за ней комнаты; в окружающих постройках не осталось ни одного целого окна. На фасаде виллы, принявшей на себя основную силу удара, появились трещины. Виллы Бельканто, какой ее помнила Тесса, — места отдохновения, прохлады, красоты и покоя — больше не существовало. Полы усыпали осколки стекла. Дождь промочил шелковые портьеры из дорогих шелков Дзанетти, и они печально обвисли, поблекшие, в белесых подтеках. Солдаты растащили стулья, одеяла и дорогой фарфор по своим квартирам в фермерских домиках, а в салоттоустроили общую столовую. Они дремали, развалившись на диванах, или бродили по вилле в поисках еды и вина. На ковре валялась рассыпанная колода карт; в камине горели, съеживаясь и чернея в огне, какие-то бумаги.

На улице под деревьями стояли армейские грузовики, закамуфлированные ветками деревьев. Солдаты отдыхали в тени, курили или спали, кто раздетый до пояса, кто в расстегнутой нижней рубахе. Кто-то вынес из дома портативный граммофон, и в вечернем воздухе плыли мелодии квартетов Моцарта. В такт музыке издалека доносилась дробь пулемета.

Время от времени стрельба становилась громче, и тогда солдаты бежали к своим орудиям. Поднимался оглушительный грохот — как приливная волна из вибрации и звука. Неподалеку, в долине, в воздух поднимались столбы огня от разрывающихся снарядов.

В конюшне Тесса упаковала еще один чемодан, на этот раз для детей, положив каждому смену белья и носков. Она собрала теплые свитера и плащи, пеленки и рубашечки для малышей и сложила их в коляску. Убедившись, что все дети заснули, она пошла на кухню.

Фаустина паковала сыры и колбасы в корзины с соломой. Тесса вызвалась ей помочь. Они говорили о том о сем: о жаре, о путешествии по Марокко, проделанном Тессой много лет назад, о девушке, которую часто приглашали на обеды к миссис Гамильтон, и о том, как ужасно кормили на этих обедах — обо всем, кроме войны.

В одиннадцать Тесса отправилась спать. Лежа на узкой раскладушке, она гадала, смогут ли они раздобыть достаточно молока для малышей. А Оливия — достанет ли у нее сил на пеший поход? Как перенесут его младшие дети?

И самое главное — куда и когдаони пойдут? Эти вопросы не давали ей уснуть. Днем раньше Тесса переговорила с немецким капитаном. Он посоветовал ей увести детей с виллы, которая из-за возвышенного положения на холме являлась прекрасной мишенью.

Тесса никак не могла принять решение. Стоит ли рисковать жизнью детей, уводя их из относительно безопасной виллы? Сколько времени остается до того, как сама вилла окажется в эпицентре сражения? А если уходить, то куда и по какой дороге, ведь холмы простреливаются, а дороги заминированы?

«Решу завтра, — сказала она себе. — А сейчас надо поспать». Она думала о Гвидо — где он сейчас и что делает. Ей отчаянно хотелось услышать его голос, увидеть его улыбку, ощутить тепло обнимающих ее рук. Их любовь снова оказалась не ко времени, подумала она, у нее, как и раньше, не было будущего. Гвидо мог жалеть, что не поехал за ней в Англию, — Тесса не жалела ни о чем. Его место было во Флоренции. Ни в одном другом городе мира он не был бы счастлив. Он не был бродягой, странником, как она.

Тесса закрыла глаза и заставила себя заснуть.