— Вот именно! В-третьих: джентльмен с маникюром, бриолином и всем остальным страдает от блох.

— Ей-богу, вы правы! Блошиные укусы. Мне это в голову не приходило.

— В этом нет никаких сомнений, старина. Следы их были слабые и старые, но несомненные.

— Конечно, раз вы это говорите. И тем не менее, это может случиться с каждым. На позапрошлой неделе я всю ночь отбивался от блох в лучшем отеле в Линкольне.

— Да, конечно, все эти вещи могут случиться с кем угодно, но — по отдельности. Четвертый пункт: джентльмен, который пользуется «Пармской фиалкой» при уходе за волосами и тэ дэ и тэ пэ, моет свое тело крепким карболовым мылом — таким крепким, что его запах висит в воздухе спустя 24 часа или около того.

— Карболовое мыло — хорошее средство от блох.

— Паркер, у вас на все готов ответ! Пятый пункт: у джентльмена с ухоженными, наманикюренными, хотя и обгрызенными ногтями оказываются отвратительные, черные ногти на пальцах ног, словно он годами не подстригал их.

— Это опять-таки дело привычки!

— Возможно, но, согласитесь, привычка странная. Далее, шестой, и последний, пункт: этот джентльмен с целым набором неджентльменских привычек прибывает в чужой дом в середине ночи под проливным дождем и к тому же, очевидно, через окно, будучи, напоминаю, мертвым уже в течение суток, и спокойно ложится в ванну мистера Типпса, одетый не по сезону в пенсне. На голове у него идеальная стрижка, будто бы он только что побывал у парикмахера, о чем говорит некоторое количество коротких волосков, прилипших к шее и стенкам ванны, кроме того, он совсем недавно брился — на щеке у него даже осталась полоска высохшего мыла...

— Уимзи!

— Подождите минутку — а также засохшая мыльная пена у него во рту...

Бантер встал и вытянулся перед детективом — с ног до головы почтительный вышколенный камердинер.

— Еще немного бренди, сэр? — пробормотал он.

— Уимзи, — сказал Паркер, — от вашего рассказа у меня мурашки бегут по коже.

Он опрокинул в себя содержимое рюмки, пристально посмотрел на нее, словно удивленный тем обстоятельством, что она вновь оказалась пустой, поставил ее на стол, встал, прошел к книжному шкафу, повернулся кругом, постоял, прислонившись к нему, и произнес:

— Послушайте, Уимзи, вы начитались детективных историй, вы говорите чепуху.

— Почему же чепуху? — сонно возразил Уимзи. — Великолепный сюжет для детективного романа получился, а? Бантер, мы его запишем, а ты проиллюстрируешь его своими фотографиями.

— Мыло у него во рту?.. Да ерунда это! — сказал Паркер. — Это должно быть что-нибудь другое...

— Э, нет, возразил лорд Питер, — там даже были волосы. Жесткие и довольно длинные — у него была борода.

Он вынул из кармана свои часы и вытащил из них пару волосков, которые были зажаты между внутренней и внешней крышками.

Паркер повертел их в руках, поднес к свету, чтобы рассмотреть внимательнее с помощью, лупы, передал их невозмутимому Бантеру и сказал:

— Вы хотите мне сказать, Уимзи, что живой человек, — он хрипло рассмеялся, — сбрил себе бороду с открытым ртом, а затем пошел куда-то и был убит с полным ртом волос? Да вы с ума сошли.

— Я вам этого не говорил, — возразил Уимзи. — Вы, полицейские, все похожи друг на друга — у вас в голове только одна мысль. Будь я проклят, если могу понять, как вас вообще назначили на эту должность. Он был побрит после того, как его убили. Ловко, не правда ли? Веселенькая работенка для парикмахера, а? Ну, сядьте, наконец, и перестаньте топать, как слон, по всей комнате. Во время войны происходят вещи и похуже. Это только старый дешевый бульварный ужастик. Но вот что я вам скажу, Паркер, мы имеем дело с необычным преступником — настоящим артистом с богатым воображением. Это настоящее, артистичное и законченное дело. Мне это нравится, Паркер.

Глава 3

Лорд Питер закончил играть сонату Скарлатти и задумчиво посмотрел на свои руки. У него были длинные сильные пальцы с широкими плоскими суставами и прямоугольными концами. Когда он играл, обычное довольно жесткое выражение его глаз смягчалось, но зато его большой нерешительный рот приобретал жесткость. Он никогда не старался выглядеть красавчиком — его лицо портил длинный узкий подбородок и высокий покатый лоб, подчеркнутый приглаженными, зачесанными назад паклеобразными волосами. Лейбористские газеты в своих карикатурах, смягчая характерность его подбородка, изображали его как типичного аристократа.

— Какой чудесный инструмент, — заметил Паркер.

— Да, он не так уж плох, — сказал лорд Питер, — но для Скарлатти требуется старинный клавесин. Фортепиано слишком современный инструмент — он слишком выделяет все колебания и обертоны. Это не годится для нашей работы, Паркер. Ну как, пришли вы к какому-нибудь выводу?

— Человек в ванне, — методично стал излагать свои соображения Паркер, — никоим образом не был состоятельным человеком, очень заботившимся о своей внешности. Он был рабочим, безработным, но только недавно потерявшим работу. Он бродил по городу в поисках работы, когда нашел свою смерть. Кто-то его убил, вымыл, надушил и побрил, чтобы изменить его внешность, после чего, не оставив никаких следов, уложил его в ванну Типпса. Вывод: убийца был очень сильным человеком, поскольку он прикончил его одним ударом по шее, человеком с холодным умом и весьма высоким уровнем интеллекта, поскольку он проделал все эти отвратительные манипуляции не оставив никаких следов, человеком богатым и утонченным, поскольку все необходимое для элегантного туалета было у него под рукой, и человеком со странным, почти извращенным воображением, о чем говорят такие отталкивающие детали, как то, что он раздел его, уложил в ванну и к тому же украсил пенсне.

— Да, он просто поэт преступления, — заметил Уимзи. — Кстати, ваше недоумение относительно пенсне можно прояснить: очевидно, пенсне никогда не принадлежало убитому.

— Ну, это только создает новую загадку. Можно предположить, что убийца оставил его столь любезно как ключ к собственной личности.

— Вряд ли можно принять это: скорее всего, у него есть то, что отсутствует у большинства преступников, — чувство юмора.

— Довольно мрачный юмор.

— Верно. Но человек, который может позволить себе демонстрировать чувство юмора при таких обстоятельствах, ужасен. Интересно, а что он делал с телом в промежутке между убийством и размещением трупа в ванне у Типпса? И здесь возникает еще ряд вопросов. Как он его туда донес? И зачем? Втащил ли он его через дверь, как предполагает наш горячо любимый Сагг, или через окно, как полагаем мы на основании не очень убедительной улики в виде пятна на подоконнике? Были ли у убийцы сообщники? Участвовал ли в этом малыш Типпс или его служанка? Не стоит пренебрегать этой версией только потому, что Сагг склоняется к ней. Даже идиоты иногда высказывают истину — случайно. А если это не так, то почему именно Типпс был выбран жертвой этого отвратительного розыгрыша? Разве у кого-нибудь может быть злоба на Типпса? Что за люди живут в других квартирах этого дома? Все это мы должны выяснить. Может быть, Типпс играет на пианино по ночам над их головами или портит репутацию подъезда, приводя домой женщин легкого поведения? Существуют ли архитекторы-неудачники, жаждущие его крови? Черт возьми, Паркер, должен же быть где-нибудь мотив для этого преступления? Вы ведь знаете — нет преступления без мотива.

— Может быть, убийца — сумасшедший?.. — с сомнением произнес Паркер.

Вы можете представить себе, чтобы сумасшедший действовал столь разумно? Он не совершил ошибок — никаких, если не считать ошибкой то, что он оставил волосы во рту жертвы. Итак, во всяком случае это не Ливи, здесь вы правы. Как бы там ни было, но ни ваш гипотетический сумасшедший, ни мой убийца-артист не оставил нам никаких настоящих улик, с помощью которых мы могли бы продвинуться дальше, так? И нет никаких очевидных мотивов, объясняющих его действия. И еще не хватает двух костюмов, которые исчезли минувшей ночью: сэр Рубен уходит, не прикрывшись даже фиговым листочком, а таинственный тип оказывается в пенсне, совершенно неуместном с точки зрения благопристойности. Черт побери! Если бы только у меня был какой-нибудь повод взять это тело для обследования официально...