— Очень старая — это не слишком убедительный мотив.

— Человечеству такие вещи известны с давних пор. Вы думаете, что люди не могут продолжать ревновать в течение двадцати и более лет? Ну, может быть, не той первобытной, грубой ревностью, но тайно, страдая не от боязни потерять любимого человека, а от унижения, уязвленного самолюбия. У каждого из нас есть свое больное место, и мы не любим, когда его задевают. У меня оно есть, есть и у вас. Один старый зануда сказал, что даже ад не знает той ярости, на которую способна отвергнутая женщина. Но ведь это касается не только женщин. Секс — слабое место любого мужчины. Не смущайтесь, вы знаете, что это правда: мужчина выдержит разочарование, но не унижение. Я знавал одного человека, который получил от ворот поворот — не слишком деликатно — от девушки, с которой он был обручен. Он говорил о ней вполне достойным образом. Я спросил его, что с ней сталось. «О, — ответил он, — она вышла за другого парня». А затем разрыдался — не мог сдержаться. «Господи, да! — кричал он. — Подумать только, выскочила замуж за шотландца!» Я не знал, что он не любит шотландцев, но именно это задело его за живое. Посмотрите на Фрика. Я прочел его книги. Его нападки на оппонентов просто дики. А ведь он ученый. И все же он не выносит никаких возражений, даже в научных спорах, то есть именно там, где любой специалист чувствует себя уверенно и имеет полное право отстаивать свое мнение. Неужели вы думаете, что такой человек способен стерпеть пусть даже самую незначительную обиду? Знаете, ведь люди чрезмерно самоуверенны и своевольны, когда дело касается именно незначительных вещей, — я, например, зверею, как бык от красной тряпки, если кто-нибудь оспаривает мои суждения о книгах. А Ливи, который двадцать лет назад был ничем, легко выигрывает соревнование и увозит девушку Фрика из-под его носа. Фрик страдает не из-за девушки, а из-за того, что какое-то маленькое еврейское ничтожество прищемило ему его аристократический нос.

У Фрика есть еще одно слабое место — его влечет преступление как таковое. Я прочел его книгу по криминологии и заметил, что между строк там просто просвечивает его восторг всякий раз, когда он пишет о жестоком, но успешном преступнике. Он не скрывает своего презрения к жертвам, или отбывающим свой срок в тюрьме, или к людям, которые, совершив преступление, потеряли голову и потому были найдены. Среди его героев есть некий Эдмон де Поммерэ, убедивший свою любовницу быть соучастницей ее же собственного убийства, а также Джордж Джозеф Смит, который ночью мог предаваться страстной любви со своей женой, а утром хладнокровно убить ее. В конце концов, Фрик считает, что совесть — это что-то вроде червеобразного отростка. Отсеки ее и выбрось — и ты будешь только лучше себя чувствовать. Фрика не тревожат обычные барьеры со стороны совести. Об этом он сам свидетельствует в своих книгах. И вот опять же. Человек, который пришел в дом Ливи вместо него, знал этот дом. Фрик знал этот дом. Это он был тем рыжеволосым человеком, чуть ниже ростом, чем Ливи, поскольку одежда сэра Рубена оказалась ему почти впору. Вы видели Фрика, знаете его рост — думаю, что около пяти футов одиннадцати дюймов, — и его каштановую гриву. Вероятно, на преступнике были хирургические перчатки — Фрик, напоминаю вам, хирург, он мог прихватить их в госпитале. Это был человек методичный и смелый — хирурги обязаны быть методичными и смелыми. Теперь возьмем другую сторону. Человек, тащивший нашего покойника до самого Бэттерси, должен был и раньше иметь дело с трупами. Он должен был уметь обращаться с трупами, то есть быть хладнокровным, проворным и достаточно черствым. Все хирурги таковы. Он должен был быть сильным человеком, чтобы пронести труп по крышам и запихнуть его в окно ванной комнаты Типпса. Фрик — человек мощного телосложения и к тому же член Альпийского клуба. Вероятно, на нем были хирургические перчатки, и он спустил тело с крыши на хирургических бинтах. Это снова указывает нам на хирурга. Несомненно, что преступник должен был хорошо знать район. Фрик живет в соседнем доме. Горничная Типпса, которую вы допрашивали, слышала топот на крыше соседнего дома. Обратите внимание, всякий раз, когда мы беремся за Фрика, обнаруживается его связь с преступлением, тогда как подозрения в адрес Миллигана, Типпса и Кримплсхэма не дали нам ровным счетом ничего.

— Великолепно, Уимзи, но все не так просто, как вы обрисовали. Что делал Ливи у Фрика в ночь на понедельник, появившись там с такими предосторожностями?

— Ну, у вас есть объяснение Фрика.

— Вздор это, Уимзи. Вы сами сказали, что его объяснение никуда не годится.

— Превосходно. Оно не годится. Значит, Фрик лгал. А лгал он для того, чтобы скрыть правду.

— Ладно, но зачем ему было вообще упоминать об этом?

— Потому что Ливи, вопреки всем ожиданиям, видели на углу той улицы. Для Фрика это был крайне неприятный инцидент. Ему показалось, что лучше всего заранее дать этому объяснение — некое подобие объяснения. Без сомнения, он рассчитывал, что никому не придет в голову связывать исчезновение Ливи и инцидент в Бэттерси.

— Хорошо, но это снова возвращает нас к первому вопросу. Зачем Ливи в ту ночь отправился к Фрику?

— Не знаю, но каким-то образом он все же попал туда. Зачем Фрик скупил все акции перуанской нефтяной компании?

— Не знаю, — сказал Паркер в свою очередь.

— Во всяком случае, — продолжал Уимзи, — Фрик ожидал его и собирался сам открыть ему дверь, чтобы Каммингс не смог увидеть посетителя.

— Но ведь посетитель опять ушел в десять часов.

— Ну, Чарльз, от вас я такого не ожидал. Похоже, Сагг на вас дурно влияет. Кто видел, как он пришел? Кто-то сказал: «Добрый вечер» — и пошел дальше по улице. И вы верите, что это был Ливи, только потому, что Фрик не потрудился признаться, что это был не он?

— Вы хотите сказать, что Фрик беззаботно прогулялся до Парк-Лейн, оставив Ливи — живого или мертвого — у себя дома, не заботясь о том, что того может обнаружить Каммингс?

— У нас есть свидетельство Каммингса, что он ничего подобного не делал. Через несколько минут после того, как затихли шаги вышедшего из дома, Фрик позвонил в колокольчик из библиотеки и приказал Каммингсу закрыть на ночь наружную дверь.

— Значит...

— Ну конечно, ведь есть же еще один боковой вход в дом, так я предполагаю, вы даже знаете где, об этом рассказал Каммингс, — через госпиталь.

— Ну хорошо, но где был Ливи?

— Ливи вошел в библиотеку и больше никогда из нее не выходил. Вы были у Фрика в библиотеке. Где бы вы на его месте спрятали труп?

— В спальне — это соседняя комната.

— Значит, именно там Фрик его и спрятал.

— Но предположим, что кто-нибудь из слуг зашел туда, чтобы постелить постель?

— Этим занимается экономка не позже десяти часов.

— Так... Но Каммингс всю ночь слышал шум, который производил Фрик.

— Он слышал, как тот два или три раза входил и выходил.

— Вы хотите сказать, что Фрик провернул дело до трех часов ночи?

— Почему до трех? Каммингс ни разу не видел его, пока тот не позвал его в восемь утра, чтобы принесли завтрак.

— Но ведь в три часа Фрик принимал ванну.

— Я не говорю, что он не возвращался с Парк-Лейн до трех часов. Но я не думаю, что Каммингс пошел наверх и поглядел в замочную скважину, чтобы убедиться, что это именно его хозяин принимает ванну.

Паркер снова задумался.

— А как насчет пенсне Кримплсхэма? — спросил он.

— Вот это загадка, — ответил лорд Питер.

— А при чем здесь ванна Типпса?

— Чистейшая случайность, вероятно, или дьявольское совпадение.

— И вы думаете, что весь этот сложнейший замысел мог оформиться в голове у преступника за одну ночь?

— Никоим образом. Он был задуман, как только в работный дом поступил этот человек, имевший некоторое поверхностное сходство с Ливи. У Фрика было в распоряжении несколько дней.

— Понимаю.

— Фрик проговорился во время расследования. Он разошелся во мнениях с Гримбоулдом относительно времени, прошедшего после смерти этого человека. Если средней руки специалист вроде Гримбоулда осмеливается не согласиться со светилом, то это значит, что он чувствует твердую почву под ногами.