Мне кажется, не такими уж глупцами, наивными гуманистами или недальновидными политиками были царь и его советники. Дело в другом. Не было в стране достаточного количества «здоровых сил», готовых решительно защищать существующий строй и лично императора с его супругой. Потому-то и был обречен тот строй, олицетворением которого являлся царь: разных противников было много, а сторонники оказались слишком слабы и малочисленны, подчас не отличавшиеся ни честностью, ни умом.

Шамбаров отмечает, что 28 февраля «стихийный бунт и погромы начали приобретать черты революции. К Думе пошли гимназисты, интеллигенция, пошли рабочие. Пошли и войска — и уже не группами и толпами, а частями. С офицерами, с оркестрами. Моряков Гвардейского экипажа привел к Таврическому дворцу великий князь Кирилл Владимирович — с красным бантом на груди. Вслед за Питером и в Москве люди и воинские подразделения стали стекаться к городской Думе».

В том-то и дело, что солдатские массы отказались стрелять в граждан, а полицейские кордоны были сметены. Даже личная гвардия царя и многие казаки предпочли сохранить нейтралитет или примкнуть к демонстрантам. Они понимали: правда на стороне рабочих.

Подобно современным русским монархистам (их ловко использовали в своих целях сторонники Горбачева и Ельцина, в частности, Гайдар и Чубайс) Шамбаров — яростный ненавистник революций. Таких толкователей истории в наше время появилось немало. 20 последних лет их воспитывали в духе ненависти к революционным переворотам, атеистам, большевикам, Красной армии и т.д. Хотя феномен революции требует трезвого осмысления, а не эмоций.

Подчеркнем три обстоятельства. Во-первых, социальные бури бывают разные: одни освобождают народ, другие его порабощают. Во-вторых, надо учитывать, какой стала страна после переворота. В-третьих, революции свершаются не потому, что кому-то этого хочется. Если тот же Шамбаров боится подобных стихий, то может отсидеться дома. Каждому — свое.

Нынешним, как говорится, не нюхавшим ни пороху, ни трудового пота людям было бы полезно знать и понимать: противником самодержавия, революционером был бывший камер-паж императора Александра II, его личный знакомый князь Петр Алексеевич Кропоткин — одна из самых светлых, благородных, мужественных личностей в истории человечества. Он был выдающимся путешественником-исследователем и ученым. Неужели Кропоткин хуже разбирался в тех событиях, свидетелем которых был, и хуже знал ту царскую Россию, в которой жил, чем современные «царисты» (слово Сталина)?

Хочется вразумить их: друзья мои, неужели вам не понятно, что вами манипулируют те же самые «закулисные» деятели и прочие ненавистники России, которые обогатились и вознеслись к вершинам власти благодаря горбачевско-яковлевской «перестройке» и ельцинско-гайдаровским «реформам»?!

Впрочем, любые исторические явления каждый человек воспринимает субъективно, по литературным данным, личному опыту, своему образу мысли и жизни, по тем идеям, которые внедряются в его сознание и подсознание извне, общественными группами и организациями, а в последние десятилетия преимущественно СМРАП.

История страны зависит, помимо всего прочего, от общих закономерностей развития науки и техники, производства и технологий, не говоря уже о состоянии природной среды. Сочетание множества не поддающихся сопоставлению и логическому анализу факторов мы привыкли называть судьбой. Она порой проявляет себя неотвратимо и непредсказуемо.

Например, определенную роль в обострении февральских стачек и манифестаций в Петрограде сыграло то, что солдаты стоявших в городе резервных частей не желали отправляться на фронт. Более существенно другое: они вынуждены были стремиться к превращению манифестаций в революционный переворот. По свидетельству В.В. Шульгина, Н.Д. Соколов сказал:

— Перед тем как должна была собраться Государственная дума, произошло совещание революционных организаций Петрограда, как рабочих, так и солдатских. Представители рабочих предложили организовать уличные демонстрации. Солдатские же представители ответили: «Для чего вы нас зовете? Если для революции, то мы выйдем на улицу, но если для манифестации — то не выйдем. Потому что вы, рабочие, после уличных манифестаций можете вернуться к себе на фабрики, а мы, солдаты, не можем — нас будут расстреливать!» Представители рабочих признали эти соображения правильными и заявили, что для революции они не готовы…

«Они — революционеры — не были готовы, — продолжал Шульгин, — но она, революция, — была готова. Ибо революция только наполовину создается из революционного напора революционеров. Другая ее половина, а может быть, три четверти, состоит в ощущении властью своего собственного бессилия».

Вот некоторые из факторов, которые сказались на превращении демонстраций, митингов, уличных беспорядков — происшествий достаточно тривиальных — в революцию. Немало зависело и от личного мнения каждого солдата и рабочего, решивших выйти на улицы столицы с требованиями изменения существующего государственного устройства.

Ученые исправно стараются выстроить умственную конструкцию, показывающую в максимальной полноте и четкости, как механический процесс, ход исторических событий, объясняющую их причинно-следственные связи. Так создаются мифологемы. Хотя проявляются в истории, порой с чрезвычайной силой, духовные явления (не путать с более узкими — религиозными), коллективное сознание и подсознание — феномены, до сих пор недостаточно изученные.

Во всяком живом организме, в каждом из нас ежесекундно совершаются миллионы различных биохимических и нервно-психических процессов, восстановить которые сколько-нибудь адекватно нет никакой возможности. Нечто не менее сложное происходит в общественной жизни, не говоря уже об окружающей природе — биосфере.

Любое объяснение крупных исторических событий (предмет историософии, философии истории) имеет признаки мифа. Вопрос лишь в том, насколько эта концепция приближается к реальности, к той самой правде, которая не всегда достижима, тем более без серьезных исследований, напряжения мысли и, главное, предельной честности.

С этими понятиями связано немало споров и предрассудков. И не удивительно. Они имеют не только теоретический, но и практический интерес, ибо во многом определяют жизнь общества и влияют на судьбы людей. А политики используют их в своих целях так бесстыдно, что вносят лишь смуту в общественное сознание.

Мятежи, бунты, перевороты существуют тысячи лет — с тех пор, как возникло государство. Их можно считать социальными катастрофами. С не меньшим основанием они претендуют на роль сильных толчков, стимулов, а то и движущих сил, определяющих развитие общества, культуры, науки и техники, человеческой личности.

Революция — показатель кризиса системы: не обязательно социальной, но также интеллектуальной, экономической, природной. В некоторых случаях противоречия могут разрешиться более или менее спокойно, мирными преобразованиями. Однако нередко происходит катастрофа.

Русский ученый и мыслитель А.А. Богданов, заложивший основы общей теории систем и кибернетики (он назвал открытую им науку об организации — тектологией) выделял два главных типа кризисов. В одном случае система, пройдя период нестабильности, переходит на более высокий уровень сложности, организованности, энергоемкости. Во втором — деградирует или разрушается.

Этот закон помогает понять, что происходит с человеческой личностью, обществом, окружающей средой. Надо четко классифицировать революционный переворот. И учесть, что по времени результаты могут сказаться быстро (скажем, у человека) или через годы, если речь идет о таком крупном объекте, как общество, государство.

Подлинные социальные перевороты расшатывают сложившиеся устои общества и обычно вызывают гражданские войны, террор, бедствия значительной части населения. Но те, кто в результате выгадал, непременно называют свершившиеся перемены прогрессивными. Это еще в XVI веке отметил англичанин Джон Харрингтон (перевод С.Я. Маршака):