Ораторы, выступавшие в прениях, пытались ответить на вопрос, в чём причины подобных расправ, учиняемых под самыми нелепыми предлогами. Упомянув, что на Украине было много случаев исключений «по одной, ничего не говорящей анонимке», Косиор объяснял это тем, что «мы пережили очень бурный период, когда врагов обнаруживали и выбрасывали из партии пачками, большими и значительными группами, когда вопрос о том, чтобы разоблачить и вытащить наружу врага, стоял впереди других вопросов». Косиор признавался, что даже он, член Политбюро, зачастую опасается защитить исключаемого, хотя «фактов, по которым его исключают, и незначительно… У нас на местах бывает так: вот, скажем, пустили слух насчёт предстоящего ареста того или другого члена партии, ибо он был близко связан с арестованными. В организации рассуждали так: прежде чем его арестуют, мы должны исключить его из партии, потому что, когда его арестуют, то нас спросят, где вы были, почему проглядели» [35].
На пленуме речь шла о необоснованности исключений, но не арестов, которые, по словам выступавших, служили подтверждением правильности исключений. Более того, Багиров заявил о своей готовности «привести факты, когда и сейчас некоторые подлежат аресту, а ходят на свободе», на что даже Маленков счёл нужным отреагировать репликой: «Тов. Багиров, это не арестованные, раз они ходят на свободе» [36].
Касаясь клеветнических заявлений, Багиров рассказал, что в Баку действовала некая Морозова, «полуграмотный человек», которая при помощи других «врагов» строчил а доносы, в результате чего «не осталось ни одного ответственного работника (включая самого Багирова.— В. Р.), на которого она не написала бы заявления». В этой связи состоялся следующий диалог между Багировым и Сталиным:
Сталин: Авторы заявлений напугали партийных руководителей.
Багиров: Если бы это было так, тогда бы мы растерялись совсем… (Общий смех.)
Сталин: Они боятся авторов заявлений [37].
Несмотря на оглашение на пленуме столь неблаговидных фактов, его заседания проходили в привычной для пленумов ЦК мажорной тональности. Особенно бравурными нотами отличалось выступление Кагановича, который заявил: «Я думаю, что можно без преувеличения сказать, что последний год — год выкорчевывания врагов партии и врагов народа — для честных большевиков… оказался годом такого большевистского воспитания и такой закалки, которой мы в обычное время не получили бы за десятки лет». Каганович назвал «нашей великой сталинской победой» выдвижение за последний год более ста тысяч новых руководителей [38]. Столь же оптимистично расценивал перспективы «кадровой политики» Ярославский: «Не может быть, чтобы… нельзя было выдвинуть тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которые могли бы заменить врагов, оказавшихся в наших рядах» [39].
О существовании плана радикальной замены арестованных коммунистов «молодыми кадрами» свидетельствует выступление Косарева, рассказавшего, что в июне 1937 года было принято решение о вовлечении в партию 140 с лишним тысяч комсомольцев, «проверенных в борьбе с врагами» [40].
На пленуме рассматривались ещё два вопроса — о новом составе Совнаркома, который предстояло утвердить проходящей в эти дни сессии Верховного Совета, и о вредительстве в сельском хозяйстве. По вопросу об изменениях в Совнаркоме выступил Молотов, предложивший «укрепить Совнарком» новыми зампредами в лице Чубаря (первый зам.), Косиора и Микояна. Упомянув, что «председателя Госплана, как вы знаете, не существует на воле», Молотов сообщил о выдвижении на этот пост 35-летнего Вознесенского. Столь же радикальное «омоложение» предлагалось осуществить при назначении новых наркомов. Так, наркомом внешней торговли был выдвинут Чвялев, который несколькими месяцами ранее работал заведующим учебной частью Академии внешней торговли [41].
С докладом о вредительстве на селе выступил Эйхе, назначенный два месяца назад наркомом земледелия. Его сообщение о том, что «земельная система оказалась особенно засоренной врагами партии и народа» вызвало одобрение Сталина, подтвердившего: «в первых рядах стоит». Доклад Эйхе, опубликованный в центральных газетах, призван был заполнить брешь в цепи обнаруженного «вредительства», показать, что оно коснулось сельскохозяйственной отрасли не в меньшей степени, чем промышленности. Сталин положительно оценил старания Эйхе, заявив при сообщении об исчерпанности докладчиком времени: «продлить можно, доклад очень хороший» [42].
Постановление пленума по основному пункту повестки дня было опубликовано в печати уже 19 января. В нём давалось достаточное представление о масштабах новой фактической чистки партии, превзошедшей по числу жертв все предшествующие официальные чистки. Так, в Киеве первый секретарь горкома неизменно обращался к коммунистам с вопросом: «А вы написали хоть на кого-нибудь заявление?» В результате «компрометирующие заявления» были поданы на половину членов городской парторганизации. В некоторых сельских школах Украины было прекращено преподавание основных учебных дисциплин, поскольку большинство учителей были уволены.
Особенно поразительным было сообщение о том, что в партколлегию КПК по Куйбышевской области ‹…› «являются многие исключённые райкомами ВКП(б) как враги народа, с требованием либо их арестовать, либо снять с них позорное клеймо (курсив мой.— В. Р.)».
Постановление, не скупившееся на примеры беззакония и произвола, создавало впечатление, что несправедливость допускается, как правило, в деле партийных репрессий, но не арестов. Подкреплению широко бытовавшего тезиса о том, что органы НКВД «не ошибаются», призвано было служить сообщение: в ряде областей исключено из партии большое количество коммунистов, объявленных врагами народа, тогда как органы НКВД «не находят никаких оснований для ареста этих исключённых».
В постановлении напоминалось, что ещё в письме ЦК от 24 апреля 1936 года «Об ошибках при рассмотрении апелляций исключённых из партии во время проверки и обмена партийных документов» запрещалось снимать с работы исключённых из партии. Между тем во многих организациях ещё до разбора апелляций продолжали лишать работы и жилья не только самих исключённых, но и «связанных с ними» лиц — знакомых, родственников и т. д.
Постановление называло две группы участников клеветнических кампаний. К первой были отнесены «отдельные коммунисты-карьеристы, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путём применения огульных репрессий против членов партии». К этой, реально существующей категории клеветников была прибавлена другая, фантомная категория «искусно замаскированных врагов», пытающихся «перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах и отвлечь внимание партийной организации от разоблачения действительных врагов народа». Эти «вредители-двурушники», которые «в провокационных целях… добиваются исключения из рядов ВКП(б) честных и порядочных коммунистов, отводя тем самым от себя удар и сохраняя себя в рядах партии», плодили, согласно постановлению, ещё одну категорию врагов — людей, недовольных и озлобленных огульными репрессиями, которых «троцкистские двурушники… ловко подцепляют и умело толкают за собой в болото троцкистского вредительства». Постановление фактически нацеливало не на ослабление, а на усиление внутрипартийного террора, требуя «разоблачить и истребить до конца» «вольных и невольных врагов народа (курсив мой.— В. Р.)».
Как и в предшествующих массовых кампаниях по исправлению «перегибов», виновными в бесчинствах были объявлены местные аппаратчики, которые «подходят… преступно-легкомысленно к исключению коммунистов из партии» «вопреки неоднократным указаниям и предупреждениям ЦК ВКП(б)». Рядовым коммунистам, испытывавшим на себе «бездушно-бюрократическое отношение», противопоставлялись «некоторые руководители», которые «считают пустяковым делом исключение из партии тысяч и десятков тысяч людей» [43].