С удовольствием дочитал Добрынин второе письмо, совсем успокоился и даже обрадовался. Все-таки Родина любит его и ценит, и о семье его заботится. А значит надо еще больше для Родины делать, еще больше любить ее.

Товарищ Тверин все не возвращался. А за окном уже темнело.

Решил народный контролер попробовать самому отыскать своего друга и товарища Волчанова. Для смелости, да и для успокоения взбудораженных мыслей налил он себе в стакан еще вина из бидончика, выпил и пошел к двери.

Уже выйдя в коридор, Добрынин столкнулся с возвращавшимся товарищем Твериным.

— Уходишь? — спросил Тверин.

— Да вот… хотел Волчанова увидеть…

— Товарищ солдат, — обратился тут Тверин к охранявшему его кабинет красноармейцу с автоматом. — Проводите товарища Добрынина к товарищу Волчанову, а то еще заблудится!

— Слушаюсь! — рявкнул солдат, и тут же гулкое коридорное эхо разнесло слово-выстрел в звуковые клочья.

— Да, Паша! — остановил Добрынина голос товарища Тверина. — Война скоро кончится! Только что решено было победить в апреле-мае будущего года! Позвони мне завтра!

— Хорошо, — пообещал народный контролер. Волчанов, увидев Добрынина в дверях кабинета, просиял, вскочил из-за стола, вышел навстречу.

И они обнялись, как друзья, не видевшие друг друга долгие годы.

— Посылку получил? — сразу же спросил младший лейтенант.

— Да, и посылку, и письмо… товарищ Волчанов…

— Ну ты что, — младший лейтенант сделал шаг назад. — Какой я тебе товарищ, я же друг твой! Или забыл, как мы тогда договорились? Я.Тимоха! А ты — Паша! Вспомнил?

И тут же Тимофей Волчанов рассмеялся, заметив, что его деланная строгость была Добрыниным воспринята всерьез.

— Голодный? — спросил младший лейтенант.

— Ну… чай я уже пил с товарищем Твериным.

— Ага, — Тимофей кивнул. — Значит ничего не ел! Старик никого не кормит! Ну, погоди!..

И Волчанов вышел в коридор, что-то кому-то сказал и вернулся.

— Счас сделают! А ты пока садись, рассказывай, что делал, кого видел!

Только начав рассказывать, понял народный контролер, что отяжелел его язык после вина. Трудно было проговаривать слова, особенно длинные. Но, к своей радости, заметил Добрынин, что даже если и выговорит только полслова — все равно Тимофей кивает, мол, понял. На рассказе про японцев Волчанов перебил Павла.

— Не вышло… — сказал он грустно. — Ни хрена не вышло… Поторопились они, вот их всех арестовали и казнили…

— Как казнили? — удивился народный контролер.

— Головы всем отрубили…

— И той японке? — с испугом в голосе спросил Павел.

— И ей… — Тимофей кивнул.

— Что ж они, сволочи… бабе… голову рубить? — голос Добрынина притих. — Не могли по-человечески? Ну расстреляли бы или повесили… А голову зачем?..

— Да ладно, — Волчанов махнул рукой. — Что плакать-то? Я сам, когда узнал, честное чекистское — плакал. Такая уже у меня и мечта была, чтобы вот жила рядом с нами Японская Советская Социалистическая республика… А теперь… война помешала… если б…

В кабинет без стука вошел солдат с железным подносом. Поставил поднос на стол. На подносе чайник, два стакана в подстаканниках, тарелка с бутербродами: с сыром и колбасой.

— Ну все, успокойся! — сказал Волчанов. — Им не поможешь, а нам еще жить и работать!.. Память мы их увековечим. Будут теперь и улицы, и переулки, и корабли… Давай поедим!

Вино размягчало Добрынина изнутри. Даже жевать бутерброды было ему трудно, но вкусный сладкий чай помогал поглощению пищи, смывая единым потоком все застревавшие во рту крошки в желудок.

Разговор время от времени возобновлялся, и в эти моменты Павел старался как можно короче пересказать последние события из своей жизни и работы.

— Дашь мне ту «кожаную» книгу посмотреть? А? — попросил в один момент Волчанов. Добрынин пообещал. Снова жевали, запивали чаем, вставляли в паузы слова.

— Да, ты орден свой получил? — вспомнил вдруг младший лейтенант.

Павел отрицательно мотнул головой.

— Ну, я старику напомню! Забыл он, наверно. Завтра будешь здесь?

— Ага.

— Сына уже видел?

— Нет еще, — ответил Павел.

— Счастливый ты человек, Паща! — младший лейтенант заулыбался широко и зубасто. — С первого раза и сын! А я вот так детей люблю, а не получилось, не повезло…

— Что, нету?

Волчанов скорбно мотнул головой.

— Своего покажешь? — спросил он.

— Давай. Сегодня можно. Няня должна вечером принести.

— Уже вечер! — сказал Волчанов, поглядев на свои часы. — Скоро восемь.

— Да? — Добрынин удивился скоротечности времени. — Так, может, ко мне пойдем, Гришутку увидишь.

— Можно. — Тимофей кивнул. — Мне сегодня уже все, ничего делать не надо. А на случай ЧП — дежурный есть.

— У меня там и переночевать есть где, — продолжал приглашать народный контролер уже согласившегося на поездку младшего лейтенанта.

Вышли. Темное низкое небо, тяжелое и беззвездное, висело над Кремлем и над всей столицей. Было покойно и мирно в этой темноте, и только откуда-то слева доносились два мужских голоса и треск костра, да виднелся искристый красный огонек.

Волчанов тотчас повернулся в сторону голосов, прислушался.

— Вот сволочь! — прбговорил он негромко. — Опять!

— Что там? — спросил припьяневший, но все еще бодрящийся народный контролер.

— Пошли, покажу!

Пройдя метров двести, Волчанов и Добрынин остановились за росшими тут в большом количестве елями. Замерли, пока глаза привыкали к тому, что высвечивали блики пламени.

Двое мужчин возились у костра, вырывавшегося из большой железной бочки, метрах в семи от младшего лейтенанта и народного контролера.

— Дай еще солярки! — прозвучал грубый голос одного из них.

Зазвучала льющаяся в жестяное ведро жидкость. Потом один поднял ведро и вылил солярку в бочку. Искры и пламя тут же подпрыгнули, на мгновение разогнав над собою темноту. В этой вспышке Добрынин разглядел немного одного из них: был он крепко сбитый, почти квадратный мужик в кожаной куртке с широким небритым лицом и «щеточными» усиками.

— Кто это? — спросил шепотом Павел.

— Говорил тебе, надо авиатоплива выписать! — вклинился тут грубый голос из-за елей. — А теперь что, до утра тут торчать?

— Сволочи! — так же шепотом ответил Волчанов. — Поэт кремлевский Бемьян и его дружок, комендант Смальцев…

— А что они там делают? — поинтересовался Павел. — Греются?

— Хе-э, — громко выдохнул младший лейтенант. — Женщин приговоренных жгут… А может, и не приговоренных, их же никто не проверяет, сук!

— Как это — женщин?! — уже в который раз за этот день опешил Добрынин.

— А так… — выдохнул Тимофей.

— Живых, что ли?

— Нет, сначала расстреливают…

— Ну что? — снова долетел из-за елей грубый мужской голос.

— Что-что, надо еще солярку нести! — ответил второй, сиплый и постарше.

— Ну и иди! — проворчал первый.

Добрынин почувствовал, как в животе что-то неприятно забурлило и на язык вылилась неприятная горечь. Он закрыл рот ладонью правой руки и сделал шаг назад.

— Ты чего? — спросил Тимофей. Павел что-то промычал.

— Пошли, что ли? — спросил шепотом Волчанов.

Контролер кивнул.

У Спасских ворот на выезде стоял военный «газик». Прильнув спиной к закрытой дверце, курил солдат-шофер.

— Ты дежурный? — спросил его строгим голосом Волчанов.

— Так точно! — отрубил солдат, бросив папиросу под ноги.

— Поехали! — скомандовал младший лейтенант. — Садись! — сказал он, повернувшись уже к Добрынину. Сели. Поехали.

— Приедешь сюда завтра в восемь ноль-ноль! Ясно? — приказал Волчанов шоферу.

Тот козырнул и уехал.

В животе у Добрынина восстановился мир, и даже вино из его головы немного выветрилось.

Поднялись они на третий этаж. Добрынин позвонил.

Открыла Мария Игнатьевна.

Разделись, прошли.

Добрынин мысленно хмыкнул, заметив, что его служебная жена поздоровалась с Тимофеем, как со старым знакомым.