— Вся полиция у него в кармане, — уверяли одни парсы.

— Англичане у него из рук едят, — хвастали другие.

И было чем похвастать — надменные, недоступные, высокомерные англичане редко допускали туземцев в свой круг.

Сегодняшний Фаредун Джунглевала, филантроп и удачливый делец, славился преданностью общине и друзьями. К нему приезжали издалека, надеясь с его помощью получить теплое местечко, лицензии, контракты, разрешения и всякого рода поблажки.

Ехали из Бомбея, за две тысячи миль, в надежде, что Фаредун сумеет выручить их. Приехал и Ади Содавала, у которого брат Поли сидел в лондонской тюрьме.

А сам Ади Содавала, бледный, робкий, исстрадавшийся, сидел напротив Фредди в его конторе.

— Расскажите мне все… без утайки, — потребовал Фредди.

Ади Содавала честно и скорбно поведал ему обо всем. Он изредка поднимал голову, смотрел в глаза, спрятавшиеся под нависающими веками, но не упускающие ничего, и черпал силы для дальнейшего повествования в доброжелательности, написанной на красивом лице Фредди.

Герой этой печальной повести, Поли Содавала, отправился в Англию и легкомысленно сдал чемодан, полный опиума, в багаж вместе с другими вещами. Багаж загрузили в пароходный трюм, но всякого рода формальности по прибытии так утомили путешественника, что он оставил вещи на таможне, а сам уехал отдыхать в отель. Явившись на другой день за багажом, он обнаружил, что чемодан, который бесцеремонно швыряли из угла в угол, порвался, раскрыв свой секрет.

Содавалу торжественно встретила депутация таможенников и полицейских, терпеливо дожидавшихся его. К Содавале был проявлен настолько большой и лестный интерес, что его арестовали и препроводили в тюрьму.

Вмешался Интерпол. Поли Содавале было гарантировано длительное пребывание в королевских тюрьмах.

Брат его, рассказывая Фредди о случившемся, особенно подчеркивал, как губителен для здоровья холод сырых английских темниц.

Выслушав рассказ, Фредди откинулся на своем вращающемся кресле, скрестил руки на груди и уставился в потолок. Ади Содавала с тревогой понял, что Фредди очень зол.

— Остолоп! Ленивый остолоп! — взорвался Фредди наконец.

В голосе его звучала неподдельная горечь.

— Вы хоть представляете себе, сколько он мог заработать, если бы не провалил все дело? Не меньше пятидесяти тысяч! Грудной младенец и тот прежде всего забрал бы багаж из таможни. А этот — нет. Ну что вы — его величество были утомлены… Ему, разумеется, было совершенно необходимо сначала поехать в отель, почистить перышки, поваляться на диванчике, потом вздремнуть… Правильно сделали, что посадили его!

— Вы правы, сэр. Я ему все зубы выбью, — пролепетал Ади Содавала и поднял для устрашения свой хлипкий кулачок.

— Я мог бы ему посочувствовать, — продолжал Фредди, — если бы попался чересчур бдительный таможенник или дело бы пахло доносом. Я готов помогать заблудшему или попавшему в беду, но я не в силах простить дурака!

— Но он мой брат! Я умоляю вас, я вас заклинаю, спасите его! Мать не переживет этого! Она как узнала, что случилось, так и плачет не переставая. И все время повторяет: мой сын замерзнет там насмерть, он заболеет воспалением легких и умрет в этой их тюрьме. У меня сердце разрывается от ее слез! Спасите брата — и вся наша семья будет в вечном долгу перед вами! Только вы можете спасти его!

Фредди поджал губы.

— Что-то, конечно, сделать надо, — согласился он. — Но не ради этого ленивого ублюдка, а ради доброго имени парсов. Нельзя же допустить сплетен о том, что парс — и попал в тюрьму за контрабанду наркотиками!

Содавала всхлипнул, вытер слезы громадным белым носовым платком и поднял благодарные, молящие глаза на будущего спасителя.

Содавалы были небогаты. Фредди из собственного кармана оплатил всю операцию по спасению незадачливого контрабандиста из английской тюрьмы. В Лондон был отправлен нарочный с документами. В дело были пущены высокие связи, уговоры и принуждение. Фаредун трудился не покладая рук, и на исходе второго месяца Поли Содавала покинул Лондон свободным человеком.

Но если Фаредун ни гроша не взял с семейства Содавалов, то Катрака, торговца бриллиантами из Карачи, он со спокойной совестью облегчил на пятьдесят тысяч.

Катрак, мужчина демонического облика, но с благообразной бородой, сидел против Фредди, держась трясущимися руками за золотой набалдашник трости.

Его сын Бобби сидел рядом, повесив голову. Бобби был здоровенным парнем лет двадцати пяти, который сейчас, однако, вел себя без малейшего намека на обычное нахальство. Фредди нравилось его открытое, красивое лицо, и он думал, что Бобби мог бы стать неплохой парой для Ясмин.

Бобби Катрак был обладателем «Серебристого призрака» — сверкающего «роллс-ройса» с элегантными подножками, с двумя замысловатыми сигнальными рожками, изгибавшимися по обе стороны ветрового стекла как две серебряные кобры, и всякими другими украшениями. Бобби обожал гонять по городу как бешеный и кончил тем, что сбил нищего на людном перекрестке. Незадачливый гонщик струсил и удрал с места происшествия, но пятеро свидетелей запомнили номер, а кроме того, в 1920 году в Карачи был один-единственный «Серебристый призрак».

Старик нищий на следующий день скончался в больнице.

— Сколько раз я говорил ему: не езди так быстро! — сокрушался старший Катрак. — Сколько раз повторял: не больше пятнадцати миль в час! Так нет же! Фр-р-р — и не меньше сорока! Вот и доездился. Мне так неудобно вас беспокоить, Фаредун.

Фаредун покачал головой и с добродушной укоризной посмотрел на Бобби:

— Отца надо слушать, Бобби. Наставлять тебя — его долг. Я думаю, тут дело не только в превышении скорости. Первое правило в жизни — уважай законы. От закона не уйти, хотя можно обойти его! Ты должен был остановиться и подыскать себе парочку свидетелей. Наверняка там были люди, которые могли бы подтвердить, что ты не виноват, ну, может быть, за небольшую мзду. Тогда ты имел бы право обратиться в полицию. А ты ничего не предпринял, и теперь положение осложнилось.

Я беседовал с одним моим другом, вы знаете, о ком я говорю, — продолжал Фаредун, обращаясь к Катраку-папе. — Сказал ему, что этот юноша мне все равно как сын. Он обещал посодействовать. Я убедил его, что Бобби не виноват, но поскольку Бобби не обратился в полицию, теперь против него выдвигаются серьезные обвинения… Ну, как бы там ни было, мой друг обещает помочь… Может получиться, что ему самому придется съездить в Карачи и раздобыть там для Бобби одного-двух свидетелей, подложить в полицейский участок соответственно датированный протокол и так далее. Но!

Фредди перешел на высокий шепот и, будто сам изумляясь невероятности произносимого, объявил:

— Сукин сын требует пятьдесят тысяч!

Катрак-старший побелел и глянул на сына, который совершенно поник. Переведя взгляд на Фредди, он без звука выписал чек.

Фредди выплатил Гиббонсу — теперь уже генеральному инспектору полиции — десять тысяч, о которых они и договаривались, а остальные отложил особо — на благотворительность. Бывало, однако, что Фредди пользовался этими деньгами и для собственных нужд.

Хотя деньгами не всякой беде поможешь…

Когда в контору зашел старый друг Пивовала пожаловаться на своего младшего сына, в очередной раз впутавшегося в некрасивую историю, Фредди так странно повел себя, что Пивовала даже немного обиделся: вместо того чтобы, как всегда, отчитать юнца, он потрепал Пивовалу по плечу:

— Счастья своего не ценишь! Джал у вас, конечно, малый с характером, англичане о таких говорят «черная овца». Но что твой Джал по сравнению с нашей «черной овцой», с нашим Язди! Знал бы ты, сколько неприятностей он мне доставляет!..

Фредди вздохнул, вспоминая дурацкий тетрадный листок в своем кармане.

— И по всему видно, что так он «черной овцой» и останется. В чем, в чем, а в этом я могу на него положиться, как и ты на своего Джала.

Пивовала не верил собственным ушам.

А Фредди проникновенно смотрел на ошарашенного друга.