поют дети и потом снова занимают место в конце. И снова сплетаются в арку поднятые кверху руки.

Для Марии Лопе не какой-то Фердик Огнетушитель, для Марии Лопе — партнер. Он сжимает ее пальцы, она отвечает тем же… После этого пожатия новые, непривычные мысли начинают кружиться в голове у Лопе, словно вспугнутые мухи.

Игра в ручеек закончилась. Снова заиграла капелла. На звезде осталось всего несколько лучей. Лопе простреливает своими стрелами воздух. Потрясающая мысль: попасть бы ему в третий луч и войти в деревню среди увенчанных королей праздника…

— Уж до того ты нескладно держишь лук… Как бы ты у нас в солнце не угодил, — говорит ему Венскат и поправляет его изготовку.

Но и третья стрела летит мимо цели, зато Клаус Тюдель добывает и третий приз, который в одиночестве висел на средней части звезды.

— В ряды стройсь! — командует учитель и после трудов праведных закуривает сигару.

Капелла исполняет марш. Учитель ходит вдоль ребячьей колонны взад-вперед и командует: «Ать-два-левой, ать-два-левой».

— Всякий раз, как ударит барабан, ты должен шагать левой ногой. — Так Орге Пинк наставляет Лопе.

В голове колонны маршируют победители. Альберт Шнайдер с перевязью из дубовых листьев вокруг плеч и на поясе. А Клаус Тюдель с двумя призами — тот вообще весь в листьях, будто в лесу. Даже у Труды есть венок — она победила в беге с яйцом.

— Велика хитрость, — ехидничает одна из девочек, — у нее была здоровенная ложка, яйцо лежало в ней все равно как в миске.

В трактире их ждут кофе и пирожные. Капелла расположилась на эстраде и наяривает «Были мы, были мы, были мы моложе». Дети болтают, причмокивают, а самые ретивые из девочек уже танцуют.

«Это было, это было много лет тому назад». Они беззаботно вальсируют под грустный напев.

Когда кофе допит, в зале образуется какая-то бурлящая каша. Мальчики похрабрей танцуют с девочками постарше. Остальные девочки, обхватив друг друга за шею, танцуют неуверенно, как для пробы. Мальчики обнялись и, пыхтя, топочут то назад, то вперед, словно двигают ящики, матери прижимают к груди младшенького либо младшенькую и, покачиваясь в такт и с улыбочкой грозя пальцем, пробираются через зал. Лопе танцует с Пауле Венскатом, а сам косится на Марию Шнайдер, которая нерешительно стоит позади двух девочек.

— Три белых танца! — возглашает учитель. — Приглашают дамы.

Одобрительный визг. Матери приглашают сыновей, дочери отцов. Лопе сидит и дожевывает последний кусок пирожного. Матери здесь нет, и почему только она вечно отсиживается дома? Не явилась на панихиду, не пришла на детский праздник…

Начинается второй «белый» танец. Лопе готов забиться под стол, выпрыгнуть в окно. Через весь зал к нему направляется Мария Шнайдер. Она учтиво делает книксен и спрашивает:

— Пойдешь со мной, Лопе?

— Ты обязан идти, — говорит Пауле Венскат и опрокидывает стул. Лопе на заплетающихся ногах подходит к Марии. Они топчутся на танцевальной площадке, не решаясь поднять глаза.

— По-моему, это вальс, — робко говорит Мария, и они начинают усердно кружиться. Лопе видит, как мимо пролетает Альберт Шнайдер с Тиной Фюрвелл. Только они почему-то висят на потолке, а бронзовая люстра, наоборот, растет из пола.

— У тебя тоже кружится голова? — спрашивает Мария.

— Да еще как! — отвечает Лопе.

Они останавливаются, они держатся друг за друга, их толкает пролетающая мимо пара, и они снова кружатся, кружатся, и весь зал с пестрыми платьями и раскрасневшимися лицами, с учителями и родителями вертится волчком…

Отцы, вооружившись спичками, колдуют над лампионами.

Малыши держат пестрые фонарики на вытянутых руках. Лунные блики, освещенные шары листьев, мерцающие звезды и пестро расцвеченные котелки раскачиваются и смешиваются перед трактиром. Наконец из хаоса возникает четырехрядная колонна. Учитель рассыпает приказания, девочки визжат, малыши плачут.

«Надо ль мне, надо ль мне ехать на чужбину» — наяривает капелла. Пестрая, светящаяся процессия катится по улицам деревни. Заключительная речь учителя перед зданием школы. Благодарственное слово попечительского совета. Зевота разевает усталые рты, пахнет стеарином от гаснущих свечей, детский праздник окончен.

— Дай нам бог всем здоровья, чтобы мы и через год могли справить такой же прекрасный праздник для детей, — возвышает голос для завершающей фразы член попечительского совета.

Теплый августовский ветер задувает над вересковой пустошью. Ночные мотыльки трепещут крылышками вокруг последних лампионов.

Откормленные и пушистые птенцы второго помета покидают ласточкины гнезда. Кругленькие комочки перьев улетают прочь. Коньки крыш и телеграфные провода унизаны птицами. Дым костров, на которых горит картофельная ботва, разъедает утренние туманы. Из телег картофелины перекатываются в погреба. Дети копают клубни на учительском огороде. В награду за усердие жена учителя печет пирожки из темной муки грубого помола и покупает для них дешевый кофе еще из запасов Крампихи.

На землю падает мороз. Трава седеет. Лопе зарабатывает кой-какие гроши на уборке брюквы. Сведенные от холода пальцы он либо сует в карманы, либо дует на них, чтобы хоть как-то согреть. Дыхание белыми облачками вырывается изо рта уборщиков.

И снова зима с нахохлившимися воронами в саду и заячьими следами вокруг домов. Лопе старается приносить посильную пользу, помогать, где только может: помогает вязать веники, притаскивает из лесу елку для торговца, носит навоз в садик Фердинанда, крошит на чай сушеные травы для овчара Мальтена. Но сколько он ни трудится, ему все равно не хватает сказок и разных историй.

Фердинанд говорит:

— Ты должен теперь приложить силы и — как бы это сказать — постараться читать без посторонней помощи. Когда я был в твоем возрасте, я уже прочел всю Библию от корки до корки, вот я какой был. Кстати, а где у тебя книга, которую дал его милость? Мы ведь могли бы… Не могли бы мы поступить так: ты сам читаешь из нее какую-нибудь историю, а потом пересказываешь ее мне. Право же, мы могли бы так сделать.

Лопе решает попытать счастья у овчара Мальтена, но и там не имеет успеха:

— Господи, парню жениться пора, а ему сказки подавай! Клянусь синей бородой рыцаря-разбойника, жизнь — она и вся-то как сказка. Может, ее и вообще нет, может, она просто привиделась нам во сне. Черт его знает, может, мы так и спим весь свой век.

Лопе от этих разговоров ни холодно, ни жарко. Он достает из тайников книгу его милости. Вечером он сидит на лежанке и читает вслух.

— Да перестань ты бубнить, — сердится мать.

— Ты что, не умеешь читать про себя? — спрашивает отец. — Вот я могу прочитать целую книгу, ни разу не шевельнув губами.

— По тебе и видно, — язвит мать, — ты ж у нас грамотей.

Лопе пробует читать про себя. Сперва, когда он складывает слова не вслух, а потихоньку, он не понимает, что прочел, но через несколько дней дело идет на лад. Лопе приятно удивлен: теперь ему никто больше не нужен, чтобы рассказывать сказки. Он похож на настойчивого путника, что покинул родной дом и открыл незнакомую ему доселе часть света.

Вот, например, история про человека, которому сказали, что он получит во владение столько земли, сколько успеет за день объехать с конем и плугом. Этот человек был бы рад таким манером заполучить целую провинцию. Но он надорвался и умер. И понадобилось ему ровно столько земли, сколько нужно на одну могилу.

— Не пойму я, — допытывался Лопе у Фердинанда, — наверно, его милость ездил на плохой лошади, когда делили землю?

— То есть как? С чего ты взял?

— Я просто хочу сказать, что на хорошей лошади он мог бы объехать гораздо больше, чем есть у него сейчас.

— Ах, вот ты про что. Ну, это не везде одинаково. И вообще это происходило в России, а там у них все по-другому. У нас землю получают в наследство.