Тюремная жизнь была Байкалу не в новинку, и он ее не боялся. На этот раз речь шла об одном из современных комплексов, которые во множестве строились в последние годы, так как потребность в них постоянно росла. Здания состояли из ячеек, собранных в корпуса по новейшей технологии, которую сначала использовали для расселения рабочих на стройках, а потом стали применять и в строительстве недорогих гостиниц. Каждая ячейка была полностью независима от других, при составлении меню учитывались пожелания постояльцев. Проживавшие здесь граждане не обязаны были покидать центр после того, как отбудут срок наказания, и могли в любой момент вернуться, воспользовавшись льготным тарифом. Чтобы туда попасть, не было никакой нужды становиться преступником. Жилье в безопасных зонах стоило дорого, а потому всегда находилось много желающих поселиться в одном из таких центров. Министерство социальной адаптации, которое ведало этими учреждениями, надеялось, что благодаря совместному проживанию двух контингентов — добровольцев и осужденных — эти последние будут меньше страдать от изоляции. Было принципиально важно, чтобы эти люди осознали, что в свободном обществе ничто, даже такой антиобщественный поступок, как преступление, не способно поставить гражданина вне общества.

Естественно, столь грандиозный замысел мог осуществиться только при поддержке спонсоров. Это сотрудничество самым благотворным образом сказывалось на заключенных, которые убеждались, что именно экономическая деятельность в первую очередь способствует социальной адаптации. Теперь, благодаря рекламе, заключение больше не предполагало отказа от потребления. Напротив, оно способствовало перевоспитанию граждан, склонных пренебрегать этой основополагающей стороной общественных отношений.

В каждую из четырех стен камеры был вделан огромный экран, защищенный бронированным стеклом. Два из них заключенный мог по своему усмотрению переключать с помощью специального пульта, прикрепленного к койке. Два других работали постоянно: на одном шли спортивные программы, прерывавшиеся рекламными блоками, на другом — видеоклипы песен вперемежку с презентацией разнообразных товаров. Выключить их было нельзя, дозволялось убавить лишь звук.

Байкал, не сомкнувший глаз с тех пор, как его арестовали, сразу же повалился на койку и проспал несколько часов подряд. Проснувшись, он отключил все экраны, какие смог, улегся обратно и уставился в потолок, отводя взгляд от тех, что продолжали работать. Он знал, что подобное поведение, зафиксированное многочисленными следящими устройствами, будет истолковано не в его пользу. Считалось, что готовность жить по тюремным правилам говорит об улучшении адаптации к обществу и скором перевоспитании, и срок наказания за это могли сократить. А вот неприятие этих правил, при всей кажущейся парадоксальности, свидетельствовало о том, что лишение свободы пойдет гражданину на пользу.

Все это Байкал прекрасно знал, но ему было безразлично. Он думал о Кейт, снова и снова переживал последние минуты, проведенные с ней, силился понять, куда она могла исчезнуть. По дороге в тюрьму арестовавший его унтер-офицер уверял, что не видел на той тропинке никого, кроме Байкала. Но разве можно было верить этому лицемеру?

— Где же теперь Кейт? — спрашивал себя Байкал. Увидит ли он ее еще? Тяжелее всего было то, что они расстались, не успев помириться. Будь у него еще всего несколько минут, он бы обнял ее, они бы простили друг друга, и тогда их любовь уже ничто бы не омрачало. И сейчас Байкал не мучился бы от неизвестности и угрызений совести.

Ночь прошла. Подоспел завтрак, а с ним и два психолога. Весь персонал центра состоял из психологов, тем самым пребывание в подобных местах приобретало терапевтический характер. Один посетитель встал у двери с ключами в руках, а второй, одетый в светлый костюм, с широкой улыбкой водрузил поднос на прикрепленный к стене откидной столик. Байкал проголодался, но его едва не передернуло, когда, вскрыв стерильную упаковку, он обнаружил сероватые макароны, синтетический бифштекс, отдаленно напоминавший соевый, и подозрительную пасту неопределенного цвета.

Надзиратель присел к нему на кровать.

— Ну что, парень, все о’кей?

В ответ Байкал прорычал что-то нечленораздельное, и психолог продолжил с удвоенным энтузиазмом.

— Смотрел вчера футбол? Вот это матч! Правда, Рикардо?

Опиравшийся на дверной косяк второй психолог радостно закивал и улыбнулся, выставив напоказ такие же ровные белые зубы, как у первого. Определить возраст этих людей было почти невозможно. Оба они давно оставили позади детство и зрелость и достигли той долгой поры в жизни, когда человеческие органы один за другим заменяются искусственными. Тело превращается в странный коллаж, новенькие аксессуары сияют на фоне несущей конструкции, в которой все же угадывается некоторая поношенность.

— Я знаю, ты здесь уже бывал, — опять заговорил психолог, сидевший на кровати. — Но я бы все равно тебе посоветовал внимательно прослушать эту информацию.

Экран под потолком, где без остановки — несмотря на все безуспешные попытки его выключить — мелькали рекламные ролики, замигал, засветилась надпись: «Добро пожаловать, Байкал». Ее сменил главный глобалийский лозунг, начертанный зелеными буквами на лиловом фоне: «Свобода. Процветание. Безопасность». Зазвучала музыка, появился еще один психолог, все с той же широкой белозубой улыбкой, только на этот раз на экране. Он с места в карьер принялся зачитывать тошнотворное пропагандистское воззвание, которое Байкал знал чуть ли не наизусть.

Ему хотелось закричать, отшвырнуть поднос с едой. Но он знал, что делать этого нельзя. Нельзя было терять контроль над собой. Проявления физической агрессии подавлялись медицинскими средствами — с помощью транквилизаторов.

— Нет! Только не это, — вскричал он, затыкая уши.

— Глобалия, где нам посчастливилось жить, — вещал психолог, — идеальное демократическое государство. Здесь каждый волен делать все, что хочет. Однако человеку свойственно злоупотреблять своей свободой и покушаться на свободу других. САМАЯ БОЛЬШАЯ УГРОЗА ДЛЯ СВОБОДЫ - ЭТО САМА СВОБОДА. Как же защитить свободу от нее самой? Нужно обеспечить безопасность всем и каждому. Безопасность — это свобода. Безопасность — это защита. Защита — это постоянный надзор. ПОСТОЯННЫЙ НАДЗОР - ЭТО СВОБОДА.

— Хватит! — простонал Байкал.

Он уже столько раз слышал эти увещания, что его от них тошнило. Текст сопровождался видеорядом: виртуальный человечек блаженно улыбался, а когда звучало слово «свобода», с идиотским старанием изображал на лице сначала ужас, затем возмущение и наконец благодарность.

Защита — это границы. ГРАНИЦЫ — ЭТО СВОБОДА.

Эта часть программы подбиралась индивидуально для каждого конкретного заключенного, в данном случае она была обращена к Байкалу. На экране, представленная с высоты птичьего полета, проплывала бесконечная череда безопасных зон с их небоскребами, великолепными садами, огромными торговыми центрами, огороженными участками рек и морских берегов. Весь этот подвижный виртуальный макет являл собой воплощение спокойствия и упорядоченности. В следующую секунду зритель неожиданно переносился в тревожный сумрак. Буйная растительность едва пропускала свет. В темноте шевелились какие-то бесформенные тени; пугающее впечатление усиливали кадры с взрывами и пожарами, воспринимаемые на уровне подсознания. И вот, когда вами вот-вот готов был овладеть настоящий ужас, появлялась спасительная завеса. Между кишащими во тьме невидимыми чудовищами и мирной жизнью городов, между Глобалией с ее упорядоченным устройством и царящими в антизонах насилием и анархией вырастала прочная и одновременно легкая стеклянная стена, и страх отступал.

ГРАНИЦЫ, — повторял голос, в то время как мультяшный человечек безбоязненно приближался к прозрачной стене, — ЭТО СВОБОДА.

Байкал в конце концов смирился с тем, что ему придется выслушать эту проповедь до конца. Он знал, что за ней последует перечисление правил содержания заключенных, напоминание о гражданских правах и телефоны государственных адвокатов на тот случай, если у задержанного нет своего собственного. Все произошло именно так, как он предполагал, а затем без всякого перехода на экране снова замелькали рекламные ролики.