– Вы спланировали это еще тогда, когда Катя начала работать на Уильяма? – спрашиваю я, по-прежнему не в силах осознать масштаб ее двуличности.

– Вы меня неправильно поняли. На подготовку наживки ушли годы, но окончательно ловушка сформировалась лишь в самый последний момент. Многое из того, что я сделала, было импровизацией. У меня не было намерений впутывать Катю или Андрея. Лишь после того как Андрей сообщил мне о своей болезни и разъяснил, что он хочет совершить до того, как умрет, я разглядела возможность мести.

– Андрей никогда не одобрил бы убийства, – возражаю я, чувствуя необходимость высказать его точку зрения.

– Конечно, нет, – соглашается она. – Убедить его сделать то, что он в результате сделал, и так было очень тяжело. Андрей всегда весьма неохотно позволял цели оправдывать средства. Я убедила его воспринимать деньги Уильяма как свое наследство – наследство, которое лучше потратить на больных и обездоленных, чем на очередное крыло для Метрополитен-музея. Единственный плюс болезни Андрея состоит в том, что он так и не узнал об убийстве вашей жены. Чувство вины раздавило бы его.

– Вы обернули его добрые намерения на службу вашей мести.

– Нет, – решительно возражает миссис Жилина. – Я верно служила нам обоим.

– Согласился бы с вами Андрей?

– Толстой или кто-то из его последователей, возможно, написал бы великую и объемистую книгу на тему нравственности моего поведения. Я сделала то, что считала лучшим для своих детей и для наследия профессора фон Штерна. Я совершала ужасные поступки – даже хуже тех, о которых вам известно, – чтобы отстоять их интересы и отомстить за Bon papa. Я потеряла невинность в тот вечер, когда Уильям изнасиловал меня, и поступилась своими принципами в тот день, когда пришла умолять его о помощи. Возможно, мы с ним вместе будем гореть в аду, но я не жалею ни о чем.

Я не жалею ни о чем. «Je Ne Regrette Rien», название старой французской песни Эдит Пиаф, которую напевал мой отец, как только моя мать начинала укорять его за отлучки или измены, когда мы сидели за обеденным столом. Он начинал тихо, с нарочитым акцентом, слегка отбивая такт пальцем на столе, постепенно усиливая звук, пока его голос не начинал заглушать ее обвинения, а удары его кулака – сбрасывать посуду на пол. Я знал, что ему не следовало смеяться над ней, но у меня никогда не хватало мужества заявить ему об этом. Мать в рыданиях убегала в их спальню, а отец приказывал мне погрузить телескоп в машину. В такие ночи мы оставались вдвоем до рассвета, и мой отец время от времени отхлебывал виски из фляги, предлагая иногда и мне сделать глоток, и мы по очереди выли на луну. Я рад, что услышал голос Дженны, а не его, когда стоял, приставив пистолет ко лбу Лимана. В первый раз в жизни я рад, что не похож на своего отца.

– Вы ни о чем не жалеете, – повторяю я, снова чувствуя страстное желание привлечь миссис Жилина к ответственности. – Даже о том, что спрятали Андрея от Кати, хотя он умирает?

– Я согласна с тем, что Бог покарает меня, – ровным тоном произносит миссис Жилина.

– Это не ответ.

– Катя должна была работать в компании Уильяма. Я не могла рисковать, делая ее частью заговора против него. У меня не было другого выхода, кроме как разделить Андрея и Катю.

– И снова цель оправдывает средства. Ваша месть была для вас важнее, чем необходимость для ваших детей быть вместе и их душевный покой.

– Я выбирала из двух зол, – сердито заявляет она. – Все, что я делала, я делала ради них.

– Катя с вами не согласится. Она никогда не простит вам того, что вы спрятали от нее Андрея.

– Любовь требует жертв. Впрочем, вы, похоже, не разделяете этого убеждения.

– То есть?

– «Fondation l’Etoile» – ключ и к наследству Андрея, и к профессиональному счастью Кати. Если Андрей и Катя ваши друзья – если вы любите их – вы примете ту роль, которую я вам предлагаю, вне зависимости от вашего отношения к моим действиям. Я собираюсь выйти из состава совета директоров. Вы с Эмили станете содиректорами «Fondation l’Etoile».

– Скажите мне кое-что, – прошу я; у меня голова идет кругом. – Откуда вы узнали обо мне и о Кате?

– Я прочла электронное письмо, которое она отправила Андрею, – отвечает миссис Жилина безо всякого видимого раскаяния. – Он уже был в больнице, и я начала вести дела вместо него. Катя была в смятении из-за того, как вы поступили с ней, и мучилась чувством вины, считая, что предала вашу жену.

– И тем не менее вы хотите, чтобы я занял эту должность, несмотря на то что я так сильно обидел вашу дочь.

– То, чего я хочу, недостижимо. Мой сын умирает, а моя дочь презирает меня. Мы уже выяснили, что я готова пойти на компромисс. Мне придется примириться с вашим членством в совете.

– Простите, – медленно говорю я, – но ответ остается отрицательным. Я не хочу участвовать в этом.

– Вы не верите, что я предоставлю вам полную свободу действий, – проницательно замечает миссис Жилина.

– Ни на йоту.

– Обсудите это с Эмили, – предлагает она. – Возможно, через несколько дней ваш взгляд на ситуацию изменится.

Я пожимаю плечами, не желая опускаться до спора.

– И еще одно, – добавляет она, наклоняясь, чтобы прикоснуться холодным пальцем к моей руке. – Пакет, который Андрей отправил вашей жене… Владимир нашел его. Хотите взглянуть?

– Что в нем? – спрашиваю я, дрожа от нетерпения.

– Книга, – коротко отвечает миссис Жилина.

Книга. На глаза у меня наворачиваются слезы, когда я получаю окончательное подтверждение тому, что Дженна умерла ни за что.

– Я принесу ее вам, – говорит миссис Жилина. – Она наверху.

– Я пойду с вами.

– Нет, – она встает с кресла. – Мне нужно перемолвиться словом с Эмили. Владимир поможет мне подняться по лестнице. Я спущусь через несколько минут. Можете подождать меня здесь или на кухне, как вам удобнее.

После ухода миссис Жилина я молча раскачиваюсь в кресле на холодном балконе, измученный горем и изумлением. Луна уже выше, а прибой сильнее, его прозрачные брызги сверкают на волнорезах. Скоро сюда приедет Катя. Я откидываю голову назад и закрываю глаза, пытаясь взять себя в руки. Сегодняшняя ночь будет очень тяжелой для нее.

Проходит какое-то время, и дверь в кухню открывается, вырвав меня из легкой дремоты. Это Эмили. У нее за спиной стоит Владимир.

– Вы не могли бы войти сюда, Питер? – просит она странным, приглушенным голосом.

– Что случилось? – спрашиваю я, заходя в кухню.

Эмили берет мои руки в свои. В ее глазах блестят слезы.

– Андрей ушел. Только что. Во сне.

– Значит, миссис Жилина…

– Да. – Она обнимает меня. – Время пришло.

Горе в моей груди сменяется гневом: миссис Жилина лишила Катю возможности повидаться с братом в последний раз, попрощаться с ним.

– Я хочу поговорить с ней, – заявляю я.

– С кем? – Эмили слегка отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.

– С миссис Жилина.

– Она оставляет это вам, – говорит Владимир, протягивая мне книгу.

Я отпускаю Эмили и беру у него тонкий томик. Это английский перевод «Исповеди» Толстого. Между страницами вложен листок бумаги. Я разворачиваю его и вижу записку, написанную старомодным каллиграфическим почерком:

– Где она? – спрашиваю я, глядя на Владимира. Будь я проклят, если позволю ей поставить меня перед свершившимся фактом.

– Идем, – говорит Владимир. Он раздвигает дверь на плоскую крышу и ведет меня за собой, показывая на дюны. – Там.

– Да где же? – не понимаю я. На пляже никого нет. Он снова делает знак рукой, и я поднимаю взгляд выше. В воде, в пятидесяти метрах от берега, видна голова человека, плывущего к горизонту. Я инстинктивно подаюсь вперед, но Владимир останавливает меня.