Эрленд с датчанином уже двенадцать лет живут вместе. Как-то странно об этом думать, два мужчины делят ложе и стол, как муж и жена. Удивительно и непонятно, но Турюнн, пожалуй, была права, когда сказала ему вчера в свинарнике, что Эрленду нужен кто-то, кто бы им руководил.

Когда он вылез из трактора, закончив работу, фьорд был по-зимнему черным, к берегу катились барашки волн. Снегопад закончился, зато поднялся сильный ветер. «Им предстоит непростой полет», — подумал он. Захотелось узнать, какая погода в Осло. Но Стовнер, где жила Турюнн, в прогнозе не упомянули, только Гардемуен. Он видел по телевизору новости из Стовнера, несколько пакистанских молодежных группировок стреляли друг в друга из машин на ходу. И многоэтажки — не дома, а монстры, — и на верандах в кадках, похожих на куски бетонных труб, растут целые елки.

Турюнн. Его дочь в комбинезоне среди свиней, в руках — ведра с кормом, которые она опустошает перед голодными рылами, и вся светится радостью. Он положил руки на капот трактора, греясь в тепле двигателя. Турюнн Брайсет. А не Несхов. Потому что ее матери не разрешили здесь поселиться. От одной мысли об этом ему становилось не по себе: сколько лет прошло, сколько возможностей упущено. Он посмотрел на стену сеновала. Он здесь, это — его место. Турюнн уехала. А там, где она живет, пакистанцы стреляют друг в друга, он вдруг вспомнил, как она рассказывала, что они посадили собаку в мешок, завязали его и играли с ним, как с мячом, в футбол. Впрочем, это был питбуль, но все равно… Животное. А с другой стороны — кто-то платит тридцать тысяч крон за операцию по замене суставов у собаки. Но ей нравится там жить. Далековато от центра, говорила она, но близко к работе и к лесу, где она подолгу выгуливает своих четвероногих пациентов.

Психотерапевт. Можно подумать, она лечит людей. Но ни разу за все годы, что они созванивались, он не сказал ни одного дурного слова о ее работе, только посмеивался над чувствительными хозяевами и ветеринарами, которые не в состоянии усыпить животное, чья жизнь стала бессмысленной. У нее не было диплома ветеринара, и при этом она стала совладелицей ветеринарной клиники, потому что умела усмирять дурных собак.

И ни разу он ничего дурного не сказал. Хотя у него с такими собаками разговор был бы короток. Дурную, непослушную собаку надо просто завести за сеновал и дать хорошенько обухом по голове.

И теперь она снова возвращается к своим лохматым шавкам, хотя прекрасно справлялась с его свиньями. Она бы вполне могла раздавать корм. Хорошие свиноводы на дороге не валяются. А она так замечательно умеет ладить с животными, ну прямо как он. Считается с их достоинством и с индивидуальностью. Понимает их потребности и видит, как животные ценят людей, которые отвечают за их жизнь и живут этим. Впрочем, живут — громко сказано. Скорее, выживают.

Он зашел в дом, снял куртку, стряхнул снег с деревянных башмаков. Надо пообедать перед работой в свинарнике. Отец включил телевизор и смотрит старую передачу о животных с Хардангера. Тур открыл холодильник и стал исследовать забитые продуктами полки. «Боже мой! — была его первая мысль. — Мы не успеем это съесть, и продукты испортятся». Но, приглядевшись, он понял, что большая часть продуктов — консервы, которым вовсе не обязательно стоять в холодильнике. Он вспомнил, как говорил Турюнн, что, когда голоден, всегда заглядывает только в холодильник и никогда не смотрит в шкафчике. Значит, она это запомнила. Он достал банку с горошком и мясом, открыл ее и бросил в кастрюлю. Отрезал хлеба, свежего, купленного в магазине. А в ящике для хлеба лежал домашний хлеб, который она переложила из морозилки на разморозку. И об этом она подумала перед отъездом! Покупной хлеб — сущий воздух, а грубый домашний хлеб, который пекла мама, — это настоящая еда. Интересно, сколько там еще осталось в холодильнике, пять-шесть буханок? Надо их экономить.

«Кто экономит на крохах, кормит мышей», — говорил Эрленд. Иногда он несет полную чушь.

— Я готовлю обед, — объявил он в дверной проем. Отец посмотрел на него. Они остались вдвоем. Тур с трудом взглянул ему в глаза. Вот — сидит его брат… Нет, об этом лучше не думать. Он отчаянно помешал еду в кастрюле, несколько горошин выпрыгнуло на стол.

— Готовлю и на тебя, — объявил Тур.

Кастрюля и тарелки были уже на столе, Тур убрал рождественскую скатерть, аккуратно ее сложил и спрятал подальше, на улице уже было слишком темно для птиц. И все равно оба они сидели, уставившись в окно, разглядывая сеновал, дерево на дворе, а время от времени бегло посматривали на ложки и тарелки.

— Вкусно, — сказал отец.

— Дать бумажную салфетку?

— Нет, — ответил он, обстоятельно порылся в кармане и достал носовой платок, которым вытер подбородок и рот, а потом уж и высморкался. Бумажные салфетки стояли на подоконнике в нарядной рождественской коробке, три стопки разноцветных салфеток, сложенных вместе, — красная, зеленая и белая посередине. Салфетки на каждый день, как назвал их Эрленд. До болезни матери и приезда всей родни они пользовались туалетной бумагой, разницы никакой, если ты не слишком щепетилен. Теперь нарядные, плотные рождественские салфетки пылились в буфете в закрытой комнате с камином. А простые салфетки лежали на подоконнике, рулон бумажных полотенец стоял на шкафчике, а туалетная бумага была в туалете.

— Эти надо, наверное, поберечь, — сказал Тур и кивнул на салфетки. — Новых я покупать не буду. От них только мусор, бумага повсюду. Эх, горожане!

— Да, — согласился отец.

Тур почувствовал облегчение. Они сходятся во мнении. Говорить надо о салфетках, а не о том, другом.

Она позвонила как раз перед его уходом в свинарник. Он не успел добежать до кабинета, пришлось брать трубку на кухне, и отец все слышал из гостиной.

Она сказала, что только что вошла домой, в квартиру.

Домой.

— A-а! А мы вкусно пообедали. Спасибо тебе, Турюнн. Ты так много всего купила.

Не стоит беспокоиться, она только хотела, чтобы у них была вкусная еда. Она не заметила скрытого упрека, мол, раньше они ели Бог знает как, пока она с Эрлендом и датчанином не захватила кухню.

— Как долетела? — спросил Тур и откашлялся.

— Довольно сильно трясло, и какую-то женщину вырвало прямо на сиденье за мной. Воняло страшно, — сказала она и засмеялась.

— А вы с Эрлендом и датчанином вылетели одновременно?

Нет, их самолет до Копенгагена вылетал на полчаса позже. Но все вылетали по расписанию.

— Ну, теперь ты можешь отдохнуть.

Как раз сегодня вечером она и собиралась отдыхать.

А завтра и перед Новым годом надо на работу, наверстывать упущенное, к тому же, на середину января назначен новый курс по дрессуре, так что тут не до каникул. Голос ее звучал радостно, а в трубке раздавался звон бокалов и какая-то возня в комнате.

— У тебя гости?

— Подруга Маргрете, она живет на той же лестничной площадке, только что зашла с кофе, рождественским пирогом и коньяком, едва Турюнн успела снять куртку. Она сказала это и снова засмеялась.

— Хорошо, что ты не одна. Ну, мне пора в свинарник. Сегодня надо забрать поросят у Мари и Миры.

Она сказала, что с удовольствием бы поучаствовала в процессе, но… Зато она расскажет Маргрете, как это интересно.

Они договорились созвониться, но не договорились, когда. Она пожелала ему удачной работы в свинарнике, и оба повесили трубку.

Натянув на себя комбинезон и сапоги, он снял с гвоздя второй комбинезон, в котором ходила Турюнн. Приложил к лицу и долго вдыхал его запах, потом повесил на место и заперся в свинарнике, в тепле и хрюканьи скотины. Постоял, опустив руки и прислонившись к двери. Свиные головы с нетерпением обернулись к нему, они хрюкали, сопели и ждали. Здесь, внутри, все было по-прежнему. А там, снаружи, все стало по-другому. И тут же он понял, как сильно устал. Устал не спать, устал думать. Вдруг он осознал, что ни за что в жизни не сможет сегодня отселить поросят. Когда свиноматки переселяются из своих родильных загонов в общие, начинается настоящий ад. Сперва они переживают, что у них забирают поросят, а потом им надо заново выстраивать иерархию. Они толкаются и дерутся, иногда с такой яростью, что могут даже друг друга прикончить. Поэтому он обычно переселял свиноматок вечером, когда те уже уставали. Потом тушил свет и надеялся на лучшее, потом стоял за дверью и слушал, а потом не спал всю ночь. На утро они почти всегда были в царапинах, а при серьезных ранениях приходилось вызывать ветеринара. Нет, лучше подождать до завтра, ничего смертельного не случится, а сил совсем нет. Может быть, он заболевает, а работа в свинарнике в одиночку требует ужасного напряжения.