Изменить стиль страницы

Вечер был теплым и безветренным. Хуана надела черно-розово-зеленое в цветочек платье до колен, которое мне очень нравилось. Я думаю, что ей было позволено разок одолжить туфли у сестры. Во всяком случае, я никогда раньше не видел на ней этих туфель: блестящих, красных, лаковых, с ремешком вокруг лодыжки, на довольно высоких каблуках. Помню, что в тот вечер Хуана была красивой и сексуальной. Было так жарко и влажно, что платье прилипло к ее спине и бедрам еще до того, как мы дошли до танцплощадки, расположенной в большом прямоугольном дворе между 5-й улицей и проспектом. Мы пристроились к длинной очереди и целовались, стоя в ней. Перед тем как заплатить наши четыре песо и попасть внутрь, Хуана перегнулась через забор в соседний двор и сорвала белую орхидею. «Народная собственность», — прошептала она. Она заткнула цветок за ухо, и ее наряд стал совершенным.

Вопрос номер один: испытываешь ли ты чувство гордости, когда тебя видят вместе с ней? Несомненно, да.

На площадке находились самые разные люди. Дети на краю территории играли в мяч, беззубые старушки сидели парочками и сплетничали на безопасном расстоянии от веселья на сцене, компании мужчин среднего возраста пили ром и спорили о бейсболе или политике. Танцевальные вечера в Гаване в то время не были предназначены для какой-то определенной возрастной группы. На районных танцевальных вечеринках легко можно было встретить три поколения одной семьи. Старшие и дети обычно уходили домой первыми, но бывали и исключения. Отавным правилом было следующее: чем позднее вечер, тем жестче ритм и моложе публика.

Над сценой висел транспарант с лозунгом Че: «Hasta la victoria siempre!» [14], написанный от руки желтыми и зелеными буквами. Политическая агитация сопровождала все мероприятия. Ей не всегда одинаково радовались. Местный секретарь по вопросам культуры слишком долго призывал собравшихся обратить внимание на ситуацию в Африке, и в тот момент, когда на сцену вышли музыканты, кто-то там, в темноте, засвистел. Люди были в нетерпении. Многие начали разогреваться уже несколько часов назад.

Еще на таких вечерах читали стихи. Я радовался, что в тот вечер мне не надо было выступать, потому что свист усиливался. Люди пришли для того, чтобы развлекаться, чтобы раствориться в сексуальности и экстазе, и вели себя не слишком деликатно. Я немного переживал за тех, кто читал стихи. Но на самом деле — как я теперь вспоминаю — именно в тот вечер появились первые признаки нового направления в моем собственном творчестве. Если бы мои стихи не смогли выразить тот же ритм, экстаз и напряженность, что и музыка, которую мы ждали, они остались бы прежними.

Только в 1970-х годах кубинская музыка стала по-настоящему электрической. Молодые люди противились запрету на опасную капиталистическую заразу и настраивали свои радиоприемники на Майами. Там они обнаружили новые, радикальные мелодии — «Commodores», Стиви Уандер, «Sly And The Family Stone» и, возможно, самое важное — Сантана. Мексиканец Карлос Сантана играл музыку, которая по большому счету была кубинской. Когда кубинцы слышали, как Сантана исполняет «Oye Como Va» [15] Тито Пуэнте на барабане конга, плачущей электрогитаре и электрооргане, они словно заново открывали себя. Что эта музыка делает в Северной Америке? Разве мы не могли создать ее сами?

Именно это и было сделано. Музыканты увлеклись джазом, электроджазом, роком, соулом, регги и бразильской поп-музыкой, но самым главным стало исчезновение в музыке расовых различий. В пустоту вкатились барабаны. Ритмы Востока, церемониальных барабанов бата. Они гремели все громче и громче. Музыку назвали сонго, бата-румба, бата-рок, мозамбик, потом пришла тимба… но названия не так важны. Все они обозначали одно и то же: экстаз. Теперь на сцене могли одновременно находиться пятнадцать, семнадцать или даже двадцать музыкантов. Одна песня могла звучать полчаса и больше, припевы повторялись сотни раз, музыканты и танцоры впадали в исступление. Все это было очень похоже на церемонии сантерии, когда самые активные танцоры становились одержимыми своим ориша [16].

А в основе всегда маленький кирпичик, краеугольный камень афрокубинской музыки с древнейших времен. Это клаве,который является одновременно и ритмическим инструментом, и самим ритмом: две гладко отполированные деревянные колодки, которыми ударяют друг о друга: «КЛАКК-а-клак-клакк  КЛАКК клакк».Час за часом.

Такими были звуки моей молодости.

Мы с Хуаной в основном держались особняком. И она, и я встретили знакомых. Армандо пришел, чтобы послушать «Оркестр Монкада», и мы с ним немного постояли и поболтали у бара. Я откусил от его пирожного. Армандо кивнул на столик, где в одиночестве сидела Хуана:

— Это она?

Я улыбнулся и кивнул. Он поймал ее взгляд и помахал ей. Хуана помахала в ответ, она была просто великолепна.

— Скажи мне, когда она тебе надоест, — произнес Армандо.

Она мне не надоедала. Пропустив за разговором пару стаканчиков, мы с Хуаной пошли танцевать. Насколько я помню, это предложил я, потому что мне показалось, что наш разговор начал буксовать, а я в таких случаях нервничаю. Хуане очень хотелось танцевать. Не было сыграно и нескольких тактов, как я понял, что она танцует превосходно. Поначалу я был очень сосредоточен на собственных движениях, которые казались мне неуклюжими и лишенными плавности. Но благодаря Хуане я постепенно забыл об этом. Она была профессионалом в тайном женском заговоре: искусстве убедить мужчину в том, что это он ведет в танце.

После того как Хуана заставила меня расслабиться, она стала танцевать с закрытыми глазами, погрузившись в себя, в ритм и музыку. Казалось, что она превратилась в медиума, что музыка поселилась в ее теле и говорила через нее. Движения ног были очень просты, но гипнотический танец бедер придавал всему зрелищу ужасно современный вид.

Хуана закрывала глаза, но казалось, что она двигается, пользуясь радаром. Когда танцуют в кубинском стиле, который называется «казино», танцоры держатся вплотную друг к другу не больше половины танца. Этот стиль предоставляет много возможностей исполнять соло. Часто мужчина просто стоит на месте, а женщина использует его вместо шеста и танцует вокруг него и перед ним, будто дразня. Хуана закрыла глаза и начала описывать круги вокруг меня и вокруг своей оси, но ни разу ни на кого не натолкнулась благодаря своему встроенному радару. И когда я начал понимать, что она потеряна для этого мира, что она совершенно забыла о моем присутствии, она внезапно улыбнулась, медленно раскрыла глаза и сказала:

— Ты хорошо танцуешь, Рауль.

Она наверняка видела и меня на своем радаре.

На мне была грубая хлопчатобумажная рубашка и полотняные брюки, и после пары танцев с Хуаной я вспотел и стал мучиться жаждой. Я ошалел от всего этого: крутящиеся тела, блестящие белозубые улыбки на темных лицах, пульсирующий полифонический ритм, влажная жара, запах пота, табака, дешевых духов, раздавленных лаймов и пролитого пива. Зад Хуаны, ее бедра, груди и волосы, ее приоткрытый рот и опущенные ресницы. Казалось, воздух был перенасыщен феромонами: танцевальный вечер в Гаване всегда чем-то напоминает затянувшуюся сексуальную прелюдию. Я упросил Хуану передохнуть, она согласилась против воли, хотя и ее лоб, и ложбинка между грудями блестели от пота. Мы взяли выпить и нашли место за столиком. И вдруг перед нами возникла Миранда.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Хуана, когда ее сестра уселась за наш столик.

— То же, что и ты, по всей вероятности. Привет, Рауль, — сказала Миранда. — Ну как, музыка сегодня хорошая?

Мы оба кивнули, все еще потные. Миранда была одна — редкий случай, если верить рассказам Хуаны.

Сегодня вечером сестры были поразительно похожи. Может, оттого, что они встретились на танцплощадке, оттого, что Хуана принарядилась, а Миранда нет. Это была обычная танцевальная вечеринка, а не чопорный прием в шикарном отеле с партийными боссами и иностранцами. Миранда была в свободной белой блузке и зеленой юбке, белых туфлях, в ушах простые украшения. Волосы у нее были немного короче, чем у Хуаны, но такие же мягкие, волнистые, с выгоревшими на солнце прядями.

вернуться

14

Вперед, к победе! ( исп.)

вернуться

15

«Смотри, она идет» (исп.).

вернуться

16

Ориша — духи, эманации единого бога в религии йоруба.