Письма, письма, письма. Телеграммы. И снова письма. Почти все адресованы Галине Улановой.
«Великой госпоже Улановой и всей ее великой балетной труппе «Большого».
Попадаются и такие:
«Переводчице Большого, которая, конечно, есть».
«Переводчице» — то есть мне. В мои обязанности входит: прочитать всю (!) почту, ответить на все (!) письма и телеграммы хотя бы одной строчкой или телефонным звонком, попросить разрешения у авторов наиболее интересных откликов опубликовать их личные впечатления, их мысли и рассуждения.
Однажды дозвонилась в далекую (по английским понятиям) деревню. Автор письма спросил:
— Где и когда вы собираетесь напечатать? Ответила:
— В Москве... Откровенно говоря, еще не знаю когда.
Мой собеседник сказал, помолчав:
— Ну что ж, пусть даже через много лет... Пусть наши внуки узнают, какое нам выпало счастье.
— Это ирония? — настороженно спросила я, услышав в словах «много лет» тихую критику в адрес московской прессы.
— Перечитайте мое письмо и другие письма, и вы увидите, как англичане далеки от иронии, восторгаясь вашим балетом.
...Письма, письма, письма!
Одно из них, пользуясь давним-давним разрешением автора Адриенны Гринвуд (еле дозвонились мы тогда ей), я привожу сейчас почти полностью:
Ист Гринстед
Сассекс окт. 1956
тел. Ист Гринстед 929
С великой радостью в сердце я набралась смелости написать вам, дорогая госпожа Уланова. Поэтому простите эту вольность неизвестного друга и поклонницы — сорокашестилетней женщины из крохотной деревни в Сассексе. Было так чудесно услышать сегодня утром по радио, которое у меня есть, что вы и ваша труппа работали всю ночь напролет, чтобы сделать цветной фильм, и теперь у меня в сердце великое счастье и благодарность.
Пожалуйста, примите мою благодарную признательность за то, что вы отдали ваше время и вашу чудесную личность и даете нам, обыкновенным деревенским жителям, случайную возможность увидеть ваш танец.
Есть так много людей, которые любят хорошую музыку и балет, которые живут и работают в маленьких отдаленных деревнях, которые не могут найти ни времени, ни денег, чтобы поехать в город, стоимость проезда в автобусе и театральных билетов у нас гораздо выше того, что могут позволить себе большинство семей, а также, работая на фермах, надо кормить животных, а если содержишь сад для рынка, растения надо поливать и бороться с насекомыми, поэтому невозможно быть в отлучке целый день.
И в с е - т а к и е с т ь т а к м н о г о женщин и детей, которые отдали бы что угодно, лишь бы увидеть вас. И т е п е р ь, п о с к о л ь к у ф и л ь м с д е л а н, появилась возможность получить некоторую долю той красоты, которую вы дарите.
Я сама отдала бы что угодно, чтобы иметь возможность повезти моих дочерей, Кэрол — 1 1/ 2и Сюзанну — 16 1/ 2 — увидеть вас и вашу замечательную труппу, так же, как я видела многих великих звезд и балетные труппы в Лондоне, когда была молодая. А также моя мать танцевала в балетной труппе Ковент-Гардена, когда мой отец впервые встретил ее. Я много лет училась балету, но судьба была неблагосклонна ко мне: у меня слабое сердце, и пришлось отказаться... Обе мои дочки учились балету, не для сцены, а для красоты. А потом я уже не могла больше тратить на это деньги... Мы жили много лет на севере в Йоркшире, и все те годы я надеялась, мечтала снова увидеть балет. Больше всего мне хочется сидеть в солидном театре с моими девочками и наблюдать их лица, когда начнется музыка и балет развернет свое повествование перед их глазами. Я хотела бы почувствовать вместе с ними волнующее пробуждение, которое испытывают душа, ум и дух, когда вся музыка и красота движения увлекает человека из реального мира в сферу неведомого чуда, где только великие личности, как вы, могут выразить великую охваченность радостью, восторг и любовь. Только вам дай этот великий дар рождать в себе и доносить до других искусство, которое благодаря любви и тяжелой работе вы довели до совершенства.
Н е т б а р ь е р о в д л я И с к у с с т в а, Музыки, Танца и Оперы. В этом мире Музыки и Балета Красотой наслаждаются, Красоту любят люди разных стран, рас и вероисповеданий. Все это кажется несущественным, когда мы все разделяем великое чувство счастья и радости как равные, когда наши ум, душа и дух едины.
Вы, дорогая госпожа, и ваша замечательная труппа дали такое великое счастье многим здесь, в Великобритании, и многие будут с гордостью говорить своим детям, что они видели ваш танец.
Как чудесно с вашей стороны, что вы поехали в Кройдон, там будет очень много жителей Сэррея и Сассекса, которые получат возможность увидеть вас... А мое сердце тоскливо сжимается потому, что я не смогу увидеть вас, ведь из-за моего больного сердца я не смогу стоять в очереди, а на предварительный заказ билетов нет средств. И вот мне грустно, потому что вы так близко и все-таки недосягаемы для меня. Значит, еще одна мечта так и останется неосуществленной... И все же есть считанные просветы на моем ограниченном горизонте существования. Я еще могу видеть, слышать и еще могу двигаться. Хотя каждое наступление зимы почти убивает меня...
Как я хотела бы, чтобы однажды в солнечный день вы сели в машину и совершили прогулку по прелестным местам Сэррея и Сассекса, полюбовались бы нашими милыми старыми деревнями, с их коттеджами и церквами, постояли бы на холмах, чувствуя на щеках легкое прикосновение ветра и видя вокруг вспаханные поля и деревья, наполненные веселым щебетом наших малиновок... Здесь истинная красота Англии...
С глубоким уважением, добрыми мыслями и хорошими пожеланиями хорошего здоровья, счастья и счастливых воспоминаний, да хранит Вас Бог,
искренне Ваша
PS. Надеюсь, вы воспримете мое письмо как проявление симпатии и признательности. Это очень личное письмо, никто не знает, что я написала вам, но я так благодарна Вам за Ваш фильм и Вашу многочасовую работу для его создания.
Кручусь как белка в колесе: из Ковент-Гардена с почтой к Улановой, от нее — на телеграф, передаю в Москву ежедневную корреспонденцию о гастролях Большого, из телеграфа — в наше отделение ТАСС посмотреть сообщения из Москвы... В этом кручении нет возможности почувствовать, или, вернее, прочувствовать, необычность обстановки. Но вот вдруг проняла меня эта необычность и, казалось бы, в самые будничные минуты дня: я торопилась со сцены в кафетерий для артистов по лабиринтовым коридорам Ковент-Гардена, по святая святых, недоступному даже лондонцам — любителям балета. Бежала, что называется, как дома, по почти подземным ходам, которые кто-то из нас в шутку назвал «траншеями». Узкие коридоры выкрашены по-модному, в разные цвета: одна стена — белая, другая — зеленая, низкий потолок — красный. Аккуратно закрашены и трубы отопления, идущие вдоль стен, и какие-то толстые тяжелые провода, обвившие стены и потолок. Но все равно трубы и провода напоминают ушедшие глубоко в землю корни деревьев, а к самим лабиринтовым коридорам плотно пристала кличка «траншеи».
Навстречу мне шел англичанин в синей спецовке. Дружелюбное «хелло» и вежливый, но глубоконастойчивый вопрос:
— Почему ваша примадонна Карельская не сделала сегодня «фуэтэ» в 3-м акте «Лебединого»?.. Все рабочие сцены заметили, что она вместо 32 поворотов на месте пошла по кругу!..
Пришлось пообещать — полушутя-полусерьезно, — что в следующий раз Карельская сделает «фуэтэ» — 32 поворота на месте.
Рабочий, с которым я встретилась в «траншее», как и многие его товарищи, явно любил танцы. «В каждом народе живет любовь к танцам», — подумала я.
Наверху грохотало так, словно там разыгрывалось сражение! Я остановилась. Где-то далеко-далеко в памяти хранилось: человек с красной ленточкой на сюртуке с дочкой на руках — мой отец; и оружейные залпы революции 1917 года, и красноармеец, который, сорвав с головы кепочку, швырнул ее на белесую мостовую и с разлета пошел вприсядку.