Неожиданная смена темы разговора удивила Офелию, но она внимательно слушала.
— В нашем городке произошло убийство. Меня заподозрили и арестовали. Я никого не убивала, но защищали меня плохо; казенный адвокат пил не просыхая. Даже во время процесса… — Она откашлялась. — В то время я была беременна, но не знала этого. Когда это обнаружил тюремный врач, поднялся страшный шум. Это случилось в очень религиозном округе. Присяжные страшно возмутились. Меня признали виновной и посадили в тюрьму.
Эбби сделала паузу и выпила глоток воды. Офелия ждала продолжения, недоумевая, какое отношение эта история имеет к ней.
— Моя дочь родилась в тюрьме, и… — Эбби встретила взгляд Офелии и попыталась взять себя в руки. — Ее отобрали у меня и продали на черном рынке.
Она немного помолчала, давая собеседнице время переварить это известие. Теперь взгляд Офелии выражал не вежливое терпение или удивление, а глубокое сочувствие.
— Это ужасно, — сказала молодая женщина, думая о собственном ребенке, прожившем всего несколько недель, но уже обладавшем личностью и душой.
— Когда я вышла из тюрьмы, то начала искать ее. Много лет поиски вели частные сыщики. Это стоило очень больших денег. Я не раз шла по ложному следу, не раз оказывалась в тупике. Собирала факты, даты и имена и вводила их в базу данных. Подписывалась на вырезки из газет, в которых упоминалось о нелегальных усыновлениях и подпольной торговле детьми, об усыновленных, искавших своих родных матерей, о матерях, искавших отнятых у них детей. У меня скопились горы информации, но ничего не навело меня на след моей дочери.
Она сделала еще один глоток.
— Однако последнему из нанятых мной детективов вдруг повезло.
Эбби отставила бокал, встала с кресла в стиле Людовика Четырнадцатого и подошла к окну. Оно было закрыто, но рев ветра слышался и по эту сторону стекла. Казалось, мир рушился. Ее драгоценный, ухоженный курорт оказался во власти стихии.
— Он отыскал бывшую начальницу тюрьмы, в которой я сидела. Прежние сыщики пытались побеседовать с этой женщиной, но она не хотела говорить о прошлом. Однако теперь, — Эбби повернулась лицом к Офелии, — она умирала от цирроза печени и уже сама желала исповедаться. Она долго служила в техасских тюрьмах, участвовала во многих незаконных сделках и на пороге смерти решила облегчить свою совесть. Эта женщина дала моему сыщику ниточку.
Пока Офелия пыталась понять, куда она клонит, Эбби продолжала рассказ о том, как частный сыщик вышел на некоего Спенсера Будро. Этот человек жил в захудалой гостинице и был не прочь поболтать за бутылкой красного вина. Он признал, что в шестидесятых и начале семидесятых действительно «занимался детьми». Хотя подробностей этот Будро не помнил, но сказал, что у его напарницы хорошая память и она сможет кое-что рассказать. Мой сыщик нашел эту женщину, и она назвала другие имена. Сведения, полученные от этих людей, позволили сузить область поисков до трех детей, родившихся ночью 17 мая 1972 года.
Затем Эбби умолкла. Сердце билось так, что звенело в ушах. Еще можно было остановиться, уйти и скрыть от Офелии истинные обстоятельства ее рождения. Если бы не беременность Офелии и ее страх за ребенка, Эбби так и поступила бы. Но Офелии было нужно знать правду. Знать, что она не еврейка, а потому не может быть носительницей мутантного гена.
Офелия нахмурилась.
— Я тоже родилась семнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят второго года…
— Знаю, — ответила Эбби. Она достала из сумки папку с документами, которые прихватила на всякий случай. — Моя дочь родилась рано утром семнадцатого числа, а вечером семнадцатого ее доставили вот по этому адресу. У меня есть причина считать вас моей дочерью.
— Что?! — Офелия схватила папку, открыла ее и пробежала глазами текст.
— Мы знаем, что когда Будро приехал в тюрьму Уайт-Хиллс, в его машине уже находились два ребенка, — сказала Эбби. — Только до сих пор не могли определить, кто из трех был взят из тюрьмы. Я проверила две другие кандидатуры и обнаружила, что это не они. Так что остаетесь вы.
Офелия уставилась на нее во все глаза.
— Вы думаете, что я ваша дочь? — Она положила папку. — Это ошибка. Я знаю, кто мои родители.
— Доктор Каплан, никакого конкурса вы не выигрывали. Это был способ пригласить вас сюда…
— Мисс Тайлер, меня никто не удочерял. Ваш частный сыщик ошибся.
— Здесь все факты. — Эбби показала на папку. — Мне очень жаль. Я ничего не собиралась вам рассказывать. Зачем? У вас своя жизнь. Какое я имею право портить ее и жизни дорогих вам людей? Но обстоятельства изменились. Вы — не потомок ашкенази. Мои предки были шотландцами. Так что вашему ребенку никакая опасность не грозит.
— Это невозможно, — поднимаясь на ноги, — промолвила Офелия. — Мать бы мне рассказала… — И тут комната внезапно наполнилась ароматом белых нарциссов. Молодая женщина пошатнулась.
Эбби тут же вскочила.
— Что с вами?
Офелия ухватилась за стул.
— О боже…
Эбби ждала, затаив дыхание.
— Я кое-что вспомнила, — вдруг сказала Офелия. — То, что не вспоминала много лет. Но вчера я была в одном из ваших садов, ощутила запах белого нарцисса, и он пробудил мою память. Я пытаюсь вспомнить. Это было как-то связано с моим дедушкой. Я сидела у него на коленях…
Мне было семь лет. Вся семья собралась на какое-то торжество. Я помню, что пыталась обнять дедушку за шею. Но он отстранил мои руки, снял меня с коленей и поставил на пол. А потом сказал маме… — Взгляд Офелии стал безумным. — Он сказал: «Она не наша и никогда не станет нашей».
Она посмотрела на лист бумаги, лежавший на журнальном столике. «Ребенок женского пола доставлен 17 мая 1972 Розе и Норману Капланам по адресу 644 Дос-Падрес-драйв, Альбукерке, штат Нью-Мексико. Они назвали ее Офелией. В 1995 году закончила Калифорнийский университет по специальности «Антропология»…»
Часы на каминной полке негромко зазвонили. Подняв взгляд, Офелия увидела побелевшее лицо и полные боли глаза Эбби Тайлер.
Молодая женщина подошла к телефону, набрала номер и стала ждать ответа. Казалось, прошла целая вечность. Снаружи доносился треск и истошные крики птиц в вольере.
— Привет, папа, — наконец сказала Офелия и облизала пересохшие губы. — А мама далеко? Да, все в порядке. У меня странный голос? Да нет, просто связь такая. Я понимаю, уже поздно, но… Мне нужно минутку поговорить с мамой.
Дожидаясь, когда к телефону подойдет мать, Офелия положила руку на живот. Запах нарциссов душил ее. «Она не наша». Имена и адрес, приведенные в отчете частного сыщика, были неопровержимым фактом. Но это невозможно!
— Мама? Мне нужно спросить… Да, я в порядке. Слушай. Мне нужно спросить… Мама, я сказала, все в порядке. Так что слушай. Мне нужно кое о чем тебя спросить. — Она сделала глубокий вдох. — Мама… меня удочерили? — Она слушала. — Это не глупый вопрос, мама. Тут находится женщина, которая утверждает, что это она моя мать. У нее даже документы есть.
Офелия слушала. И хмурилась.
— Что там? — прошептала Эбби.
— Мать говорит, что нам нужно поговорить. Но не по телефону.
— Пригласите их прилететь сюда. Я пошлю за ними самолет.
— Мама, это правда? — сказала Офелия в микрофон и стиснула трубку так, что побелели костяшки. — Меня удочерили?
Она слушала и молча кивала. Увидев, что Офелия проглотила слюну, и вспомнив ее жалобу на сухость в горле, Эбби налила в бокал воды и протянула ей.
— Мама, она хочет послать за тобой и папой самолет. — В голосе Офелии послышались слезы. — Вы сможете… Вы сможете прилететь немедленно? Первым утренним рейсом? — Она посмотрела на Эбби, и та кивнула. Потом Офелия добавила: — Да, я знаю, что ты меня любишь. И я тебя тоже, мама. — Она протянула трубку Эбби. — Моя мать хочет поговорить с вами.
Эбби сделала паузу для храбрости и приложила трубку к уху.
— Миссис Каплан, это Эбби Тайлер, — спокойно сказала она. — Ваша дочь Офелия сейчас со мной. Я думаю… У меня есть причины считать, что она — моя дочь. Документы, которые мне передали… Прошу прощения, что вы сказали? — Она посмотрела на смертельно побледневшую Офелию. Да, Май семьдесят второго года. Через человека по имени… — Эбби закрыла глаза. — Да, Бейкерсфелт. Тот самый человек. Прошу прощения? Поняла, миссис Каплан. Мы поговорим об этом, когда вы прилетите. Моя помощница через несколько минут забронирует вам места. Спокойной ночи.