Когда он говорил — гримаса исчезала. Вадиму очень хотелось, чтобы Савицкий заговорил.

— О моих неприятностях никто не знает. Даже в семье. Никто… Кроме вас, Вадим. И я очень прошу, чтобы это осталось между нами. Дайте мне слово.

— Но, Валентин Николаевич, это как-то не вяжется…

— Дайте мне слово, Вадим Павлович.

— Ну, хорошо… Я никому не стану рассказывать.

— Вы еще молоды. И многого не понимаете… Когда я был безработным, мне хотелось уйти из жизни. Так бы и случилось, если бы не жена… Я не хочу, чтобы это повторилось…

В комнату постучалась Люба. Она предупредила, что настало время приема лекарств.

Вадим воспользовался этим и встал. В дверях он задержался:

— Скажите, Валентин Николаевич, для чего вы мне все это рассказали?

Савицкий стащил полотенце со спинки кровати и обтер лицо.

— В наших судьбах, Вадим, много общего. Не на поверхности, а где-то там, — Савицкий слабо качнул рукой. — Мне кажется, Киреев и вас использует как серую лошадку. И вы также будете бояться его. И презирать себя… Мы с вами слишком неподходящие люди для нашего сложного века. Мягкие, что ли… Вы бы уж защитились поскорей. Смотрите, упустите время и окажетесь таким же неудачником. И все вас будут считать чудаком. А так, защитившись, все же крепче стоять на ногах…

Обратно Вадим шел по глубокой, проложенной кем-то лыжне. Стоило слегка оступиться, как в туфли попадал снег. В первую минуту снег прижигал холодом ногу, а потом подтаивал, и даже становилось теплее. И уютней как-то.

Вскоре Вадиму надоело держать равновесие, чтобы не ступить в сугроб. Он решил повернуть обратно и пройти аллеей. Но разворачиваться было неудобно — слишком узкая колея. Теперь хочешь не хочешь, а надо идти по скрипучей лыжне.

Постепенно Вадим перестал обращать внимание на лыжню, мысли его вновь вернулись к тому же… Он думал о Кирееве, о Ковалевском… Как могло случиться, что Петр Александрович вдруг решился на плагиат? Нет, тут недоразумение. Возможно, совпадение. Вадим был уверен, что намекни он Кирееву о подозрениях Савицкого, как Петр Александрович немедленно оповестит всех об экспериментах Савицкого… И потом Валентин Николаевич использовал теорему Соболева, а у Киреева совершенно иной подход… Савицкий, например, рассчитывает на узкую полосу приема. В то же время у Киреева… Вадим вспоминал основной ход рассуждений Савицкого, он еще держался в голове… Надо пересмотреть работу Киреева, тогда можно сравнивать… Почему многие из тех, с кем считался Вадим, с такой настороженностью относятся к Петру Александровичу? Например, Ипполит… Сколько доброго Киреев ему сделал, хотя бы в качестве научного руководителя диссертации! Или самому Вадиму? Вспомнить — на что только не шел Киреев, чтобы дать ему, Вадиму, наблюдать по внеплановой теме… А сколько усилий Киреев прикладывает сейчас к постройке нового инструмента. В технической документации он подписывался где-то в конце, после других. После Горшенина, Родионова, Бродского… А руководителем проекта как был, так и остался Ковалевский. Хотя истинным руководителем был Киреев, а Ковалевский тогда лишь заведовал отделом. Но все почему-то считали, что именно Киреев воздвигает себе памятник. Почему Петр Александрович так реагировал, когда узнал, что Савицкий продолжает работать на своем «агрегате»? И зачем он предлагал Савицкому свою помощь?

Вадим вдруг вспомнил, как застал Киреева в лаборатории за «агрегатом» Савицкого. Он хорошо запомнил этот воскресный день: тогда с бочки унесли в лабораторию его, Вадима, установку… И все-таки почему Киреев не воспользовался теоремой Соболева? Это куда проще, чем строить свою теорию. Не мог же он не знать эту теорему…

— Ты что, заблудился?

Вадим повернул голову и увидел Ипполита. Тот стоял на краю аллеи. Встреча была столь неожиданной для Вадима, что он и не удивился.

— Здорово, Ипп… Я вот, понимаешь, в гостиницу иду.

Вадим огляделся. Он только теперь заметил, что сбился с лыжни куда-то в сторону. Его следы, глубокие, колодезные, четким пунктиром уходили в сторону запорошенных снегом деревьев.

— Задумался. Шел по лыжне. Размечтался и сбился…

— Жми сюда.

Теперь идти стало значительно трудней. Собственно, и раньше было трудно, но тогда Вадим не замечал. Хорошо, что до аллеи было метров десять, не больше…

Потом Вадим долго стучал туфлями о плотный наст аллеи. Возможно, хотел успокоить возникшее волнение.

Ипполит курил, брезгливо придерживая сигарету большим и указательным пальцами…

— Ну, как живете? — спросил он. Слова вылетали, окутанные дымом.

— Ничего. А ты как? — стучал туфлями Вадим.

— Тоже ничего… Заехал за книгами…

Врет. Вадим мог точно сказать, когда Ипполит врет. У него появлялись особые ноты в голосе. Да и книги он все забрал. Еще тогда, месяца два назад.

— Закуришь?

— Давай.

Вадим взял сигарету и принялся старательно разминать. Затем прикурил от красивой перламутровой зажигалки Ипполита.

— Ну и где ты сейчас? — Слова Вадима тоже вылетали, окутанные синим дымом.

— У Ковалевского. Заведую проблемной лабораторией… У тебя что-нибудь случилось?

— Нет. А что?

— Так. Странный вид.

— Давно не встречались. У меня всегда такой вид, Ипп.

— Да нет, Димка… Тебя измотал снежный переход.

— Вполне возможно.

— Надо тренироваться. Продай мотоцикл, купи лыжи… Ну, как себя ведет наш дорогой папа Петя? Все строит свой инструментик? По щепочке, по винтику. Муравьиный труд.

— Куда нам до ваших масштабов, — Вадиму не хотелось говорить на эту тему. — Мы собрались отослать твой материал в бюллетень. Савицкий считает, что искажения в распределении радиояркости вызывает несветящаяся плазма.

— Может быть, может быть, — Ипполит уходил от разговора на эту тему. — Слушай, что нового с твоей Венерой? Заглохло?

— Включили в план.

— Ну да?! — Ипполит сбросил сигарету далеко в снег. — Ученый совет утвердил?

— Пока нет, но…

— И не утвердит, — перебил Ипполит.

— Почему?

— Киреев устроит.

— Тогда зачем же ему выставлять тему на Совет?

— Ты все такой же неисправимый дурак, — раздраженно сказал Ипполит и вытащил еще одну сигарету. — Когда Совет?

— Завтра. Но я выставлен на следующий. Завтра доклад Устиновича.

— Ого! Очередной хипеш в тихой обсерватории?!

Их длинные вечерние тени ощупывали деревья, переползали на павильоны, метнулись к крыльцу спектралки, но не дотянулись и вновь взобрались на белые деревья…

До гостиницы оставалось два поворота.

— Послушай, Димка, есть гениальное место. У Ковалевского.

— Ты ради этого пришел?

— Да!

— Честно говоря, я так и полагал…

— В отделе технических исследований. Перспектива! Если ты ознакомишься с тематическим планом ОТИ…

— Ипп, я не могу уйти из обсерватории. Сейчас не могу.

— Боюсь, что потом уже не сможешь… Нет, ты не лорд, ты рядовой любитель первача, — Ипполит остановился и стал шарить по карманам, разыскивая зажигалку. Так и не нашел. Вадим протянул свою сигарету. Ипполит наклонился и прикурил. — Тебе надо порвать с Киреевым, Дима. Уйти.

— Но мне здесь интересно. Я увлечен постройкой нового инструмента. И он будет не так уж плох, как вы его представили на Совете… Я хочу закончить тему по Венере. Защититься.

— В последний раз мы с тобой расстались врагами. Но я пришел к тебе сам. Но и теперь мы не расстанемся друзьями, Дима… Когда уходит ближайший автобус? Сейчас ровно пять.

— Через три минуты.

Ипполит повернул к обсерваторским воротам. Не оглядываясь. Когда он поравнялся с будкой вахтера, Вадим его окликнул.

Они сошлись на полдороге, сливая тени в причудливую ломаную фигуру.

— Как ты думаешь, Ипп, Киреев мог заняться плагиатом?

— Исключено! В этом я убежден… А что? — Ипполит с любопытством посмотрел на Вадима.

— Смотри, автобус уже развернулся.

— Черт с ним.