— Я люблю тебя, Ира.

Шаги, что раздавались все ближе и ближе, замерли. Вадим чувствовал ее взгляд на своем затылке, спине.

— Ты выбрал очень неподходящее время для этого сообщения.

— Я хочу быть сейчас с тобой.

— Вот что главное… К сожалению, этого уже нельзя.

— Тогда пошли ко мне. В общежитие.

— Ты меня не понял. Я говорю — этого уже нельзя.

— А полтора месяца назад было можно?

Вадим стоял растерянный и злой. Он понимал, что подобная фраза не сможет изменить настроения Ирины. Но он ничего не мог придумать. Желание, досада, злость захлестнули его, расслабили мозг. Наполнили его тоской.

— Ты высчитал? Полтора… Дай-ка мне пройти.

И прошла. Близко. Коснувшись холодной шубой бессильно опущенных рук. И ушла.

Вадим в злобе стукнул ботинком по стволу. Мир исчез за снежными перьями, слетевшими с дерева.

В гостинице проходила дуэль между тетей Женей и Борькой Гогуа. Вадим мгновенно оценил обстановку — он увидел в конце коридора женский силуэт, а в руках тети Жени ключи от своей комнаты.

Со второго этажа, вздыхая, сползали приглушенные звуки интимного блюза.

Вадим снял пальто и положил его на стул. Ему было жарко.

— Понимаешь, ключи отняла. Не старуха, а фельдмаршал. Как будто ее папы собственный дом. — Борька поправлял сбитый на сторону галстук. — А может, у меня есть дело?!

— В чужой комнате? — сокрушительно спокойно спросила тетя Женя.

— А что?! — брал горлом Гогуа.

— Здесь общежитие, а не дом свиданий, — ответила тетя Женя. — Решайте свои проблемы в официальном порядке.

— Бюрократка! — задыхался Гогуа.

Вадим взял ключи и пошел к себе, обжигаясь о горячие плечи разгневанного грузина, который шагал рядом. Темный силуэт у окна подался в сторону, и ночь осветила хорошенькое девичье лицо с наивными глазами и большим красивым ртом.

— Такое дело испортила, зануда старая, — шептал Борька и добавлял жесткие грузинские слова.

Близость девушки с красивым ртом подхлестнула Вадима, разжигая страсть, которую не могла охладить новогодняя морозная ночь. Или слепая жажда чем-то отомстить Ирине…

А сверху лилась музыка.

— Слушай, я вижу, у вас там весело, — как можно равнодушней проговорил Вадим.

— Иди, посмотри, — встрепенулся Гогуа. Он понял намерение Вадима. И чуть тише умоляюще прошептал — Только поднимайся по другой лестнице, а то старая сплетница тебя увидит и поймет, что я остался у тебя.

Вадим передал ключи Борису. Гогуа сразу повеселел:

— Дорогой! Вот теперь я вижу, что ты созрел для преступления. Поднимайся ко мне. Спроси Стеллу. Всю ночь тебя ждет. Только я тебя прошу — занеси свое пальто. А то старая зануда специально принесет, чтобы убедиться, что ты у себя. Английское воспитание, да…

Вадим вернулся в вестибюль. Пальто валялось на стуле. Тетя Женя, отвернувшись, смотрела в парк. Большие дверные стекла светлели — занимался рассвет.

Вадиму хотелось незаметно уйти, чтобы не привлечь внимания тети Жени. Но не удалось. Он понял, что старуха догадывается о сговоре с Борькой Гогуа.

— Знаете, Родионов, вы никогда не были порядочным человеком. Так, как я это понимаю. Вы просто одно время подавали надежды…

— С Новым годом, Евгения Михайловна, — Вадим перекинул пальто через руку.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ипполиту под лабораторию выделили комнату на третьем этаже. Почти каждый день, отбивая свежую краску на окнах, в комнату втаскивали новую аппаратуру. Деревянные решетчатые ящики ставились друг на друга. И в основном не то, что надо. Один контрольный стенд занимал половину лаборатории. Ипполит возмущался. Грузчики заявляли, что приказано в эту комнату. И все!

— Может, они решили из лаборатории сделать склад?! — кричал Ипполит.

Грузчики с достоинством удалялись.

Ипполит снял картонную табличку с надписью: «ПРОБЛЕМНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ № 3» и приколотил ее к соседней двери. Деревянные ящики поплыли в соседнюю комнату. Первая проблема была решена. Вторая проблема — стол и стулья. Хотя бы пару стульев.

— Не выйдет, — вздыхал завхоз. — Приспосабливайте ящики. Сам Ковалевский сидит на табурете.

— У него такой вкус, — возражал Ипполит.

При выезде Институт радиофизики увез с собой все стулья, столы и шкафы. Хотя и оставил много различной аппаратуры. И Ковалевский действительно сидел на табурете за фанерным ученическим столиком.

Надо что-то придумывать.

Вскоре на доске приказов появились стишки. И на доске объявлений. И на афишах филармонии, что висели в коридоре института.

Стишки были отпечатаны на машинке. Под чернильным рисунком — какой-то тип наблюдает, как сотрудники сидят на полу. Тип смахивает на завхоза.

Ипполит ждал.

Через два часа завхоз притащил парочку стульев. Тяжело вытирая пот, сел и произнес:

— Писака! Тяжеловато будет нам сработаться.

— А что? Вас назначили ко мне в лабораторию? Инженером? — поинтересовался Ипполит, нахально усаживаясь напротив.

— Опозорил, да?

— А стол? — спросил Ипполит.

— Может, поэму сочинишь? Или песенку?

Вскоре нашелся и стол. Сотрудники соседних лабораторий появлялись в комнате, с недоверием оглядывая приобретение. Даже слегка двигали стулья, хотели убедиться, что не мираж. В их многодумных головах созревали коварные планы. И они тихо удалялись, чтобы привести эти планы в действие. Над завхозом сгущались тучи. А Ипполит приобретал славу пробивного парня. Подобное качество обычно закреплялось навеки, словно дворянский титул. И последующие малорезультативные поступки Ипполита могли вызвать только недоумение, но отнюдь не сомнение в личных качествах пробивного парня.

Ипполит был зачислен заведующим Проблемной лабораторией № 3. Чем будет заниматься эта лаборатория и какое у нее отличие от лабораторий 1, 2, 4, Ипполиту пока было неясно. Это знал лишь Ковалевский. А пока Ипполит совмещал и завлаба, и лаборантов, и механиков, и радиоинженеров. Все семь штатных единиц, включая уборщицу.

Он снял комнату недалеко от института. Хозяйка, женщина лет пятидесяти, работала вагоновожатой. Она уходила на работу в четыре утра, поэтому с вечера негромко стучалась в комнату квартиранта и предупреждала:

— Кефир за окном. А каша в малированной кастрюльке. И колбаса, свежая, без духа. Вы уж извините.

Хозяйка попалась очень экономная. Это устраивало Ипполита. Питаться в столовой было невыгодно. В институте он получал значительно меньше, чем в обсерватории. Пока! И дело не столько в штатных неурядицах в связи с организацией, сколько в самом Ковалевском. Он добился особых полномочий «сверху». При приеме на работу Ковалевский предупреждал:

— Пока я могу вам дать «базовый оклад». Все зависит от степени актуальности вашей темы и от эффективности ее разработки. Через шесть месяцев созовем «ассамблею» и будем коллективно обсуждать ту пользу, какую вы принесли науке. А пока, к сожалению, «базовый оклад». Вне зависимости от ученой степени. Вы же понимаете, что ученая степень еще не показатель степени учености… Устраивает? «Базовый оклад» завлаба — 120 рублей.

Многих это не устраивало. Уходили. Но на их место приходили другие. Ковалевский терпеливо объяснял. Так он подобрал четырех заведующих лабораториями. Молодых людей. Трое, в том числе Ипполит, были кандидатами наук.

Ковалевский хорошо знал Ипполита. Его возможности. Однако не желал отступать от принятого курса. Да и сам Ипполит не настаивал. И даже с интересом встретил это нововведение и ждал «ассамблею».