Вадим пробовал грибы, поддевал салат из крабов, сдирал сухую колбасную кожуру. От вина он отказался.
Ушли танцевать и Сашины друзья.
— Пойдем ко мне, Димка! Завтра прихватишь мотоцикл. Сколько лет мы не виделись? Как Ипполит? Сколько он получает? У тебя серьезные виды на Веронику? Ладите с Киреевым? Как твои дела? А Самсонов машину купил. Я тоже думаю… — Саша не выслушивал ответ, задавал новый вопрос. Он казался себе проницательным. И эта проницательность ему льстила.
— Неудачник ты… С твоей башкой сорок раз можно было бы стать кандидатом… Сколько ты стоишь?
— Девяносто восемь.
— Через пять лет после окончания? Негусто! У меня почти в два раза больше, и то считаю себя обойденным.
Вадим чувствовал себя провинившимся школьником. Встать и уйти? Неловко как-то.
— …И дело не в валюте. Честно говоря, Димка, я презираю валюту. На что только человек не идет ради нее! Но как-то, понимаешь, неловко, черт возьми, получать меньше других, когда тебя считают солидным человеком. Думаешь, Ипполит держался бы за обсерваторию, если…
Вадим налил немного вина. Ему хотелось что-то делать, просто сидеть было не по себе.
— Послушай, Саша, давай о другом?
— А о чем? — Саша злился. Как это бывает с человеком, которому, оказывается, не поверили, когда он думал, что верят.
— Я вот, Саша, думаю… Чем меньше человек способен дать науке, тем больше он объясняет свои поступки жизненными обстоятельствами. Нехватку таланта прячут за здравую практичность…
— Ты хочешь, чтобы бесплатно работали? — улыбнулся Саша.
— Нет. Не в этом дело. Ты меня не так понял. Я не хочу, чтобы меня жалели. И со своими заботами о моем благополучии можете идти к чертовой бабушке… И не надо меня оценивать. Я не тумбочка!
Вадим неловким движением опрокинул рюмку. Вино расплылось в ржавое пятно. Саша перевернул солонку и стал размазывать пальцем соль.
— Дикарь! Тебя нельзя впускать в приличные дома. Теперь проглоти вазу, — Саша вытащил салфетку и принялся вытирать пальцы. Ему была непонятна реакция Вадима. Он догадывался, что задел его больное место. И не знал, как повернуть назад. Сейчас любая фраза могла привести к неприятному разговору. Даже если просто вспоминать прошлое, студенческие годы. Этот ненормальный все начнет увязывать со своей персоной…
— Знаешь, я хочу сойтись с Лерой… Ты ведь в курсе, мы разошлись. Вот уже два года. Не знаешь? Как по-твоему…
И Зимин принялся рассказывать какую-то историю. Вадим слышал ровный Сашин голос, не пытаясь вникнуть в смысл. Потом он налил рюмку коньяка и выпил не закусывая.
Подошла Вероника. Она наклонилась к Вадиму и прошептала:
— Почему вы не приглашаете меня танцевать?
Вадим отодвинул стул…
У нее тонкая талия. Вадим обхватил ее рукой. Он чувствовал все тело, тонкое, упругое, горячее. Перекинутая через плечо красная сумочка касалась его локтя. Глаза, очерченные тушью, казались прозрачными. Он пытался всмотреться в них, но Вероника прикрывала ресницы или опускала глаза.
— Не прижимайтесь так, люди смотрят, — шептала она, едва раздвигая губы.
Вадим не отвечал. Он продолжал выделывать ногами ритмические движения, в то же время не слыша музыки…
— Уйдем. Здесь душно, — сказала Вероника.
Швейцар с желтыми лентами вдоль брюк толкнул перед ними дверь. Торжественно и как-то по-старинному. Вадим нащупал в кармане монету и протянул ему. Через прозрачную стенку кафе Вадим видел, как швейцар бросил монету в железную банку, что стояла на табурете.
Он чувствовал себя неважно и оттого, что ужина у них с Вероникой не получилось, и оттого, что уходит, даже не попрощавшись с Зиминым. Может, все-таки попрощаться? А надо ли?
— Кофточка очень идет вам, — произнес он и взял Веронику под руку. Нет, на «ты» не может. Тогда, во время танца, надо было, тогда он чувствовал близость к ней. А сейчас отошло. Прохладный воздух словно отделил его от нее.
Подошел к балюстраде. Вероника положила руки на шершавые перила и, подпрыгнув, села.
— Амазонка.
— Кто?
— Амазонка. Женщина-всадник, — пояснил Вадим.
— Слово из какой-то оперетты, не помню, — произнесла Вероника.
Волосы густым темным потоком лениво сползли с плеча и коснулись Вадима. Он слегка отстранил волосы и ткнулся губами в сухое, пахнущее духами лицо. Вероника отпрянула, и губы Вадима коснулись не то щеки, не то подбородка. Неловко и торопливо. Но в следующее мгновенье Вадим обхватил руками ее голову и поцеловал мягкие вялые губы.
Вероника не сопротивлялась. Не мигая, она смотрела куда-то поверх Вадима, придерживая сумочку.
«Пройдем вниз, тут занято», — послышался мужской голос.
Вероника выпрямилась и соскочила с перил. Вадим оглянулся.
Парень и девушка миновали площадку, направляясь к лестнице. Прежде чем сойти, они рассмеялись и посмотрели в сторону балюстрады.
Вадим улыбнулся и обнял Веронику за плечи.
— Идемте домой, поздно, — вывернулась Вероника.
Вадим провел ладонью по ее волосам.
— Вот еще. Вы это что?! — Вероника отбросила его руку.
Вадим отошел на шаг. Постоял. Почему-то достал из кармана платок и с силой встряхнул его. Затем смял и сунул платок обратно в карман. Он вел себя так, словно рядом никого не было.
— Вы меня проводите? — проговорила Вероника и, не дождавшись ответа, добавила: — Вот и выявились. Ученый… Скучно с вами. Нет чтобы поговорить о чем-нибудь… Сразу…
Она еще что-то говорила. Но Вадим не слышал. Ему было тоскливо. Невыносимо тоскливо. Мысли не принимали отчетливой формы. Сумбур, обрывки фраз… Ему хотелось побыть одному.
Вероника растерялась. Молчание Вадима выбивало ее из колеи. Она почувствовала равнодушие Вадима…
— А такие, как вы, никогда не нравятся девушкам, — произнесла она. Как маленькая обиженная девочка.
— Идемте, я вас провожу, — вздохнул Вадим. И пошел, не оглядываясь.
Следом заспешила Вероника. Одна через парк она боялась идти.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ипполит снял туфли и, мягко ступая, направился к своей кровати.
— Можешь дышать. Я не сплю, — произнес Вадим.
Ипполит включил настольную лампу. На столе валялись полурасстегнутая рубашка и брюки. Пиджак, свернутый вдвое, лежал на стуле.
Ипполит хотел кое-что сказать по этому поводу, но сдержался и принялся аккуратно все складывать в шкаф…
Вадим смотрел в потолок не мигая. И молчал.
Ипполит разделся, сложил и свои вещи. Погасил лампу, лег.
— Знаешь, Ковалевский уходит из обсерватории.
— Ну?! — Ипполит резко приподнялся на локте. — Хорошенькая новость…
— Сам сказал. Вместо него назначат Киреева.
— Вот оно что. Вообще, давно пора. И так фактически отделом руководил Киреев… Что ж, это неплохо. Наконец-то папа развернется.
— Уже развернулся, — угрюмо произнес Вадим. — Ты уверен, что именно мне передадут новую тему?
— Больше некому, — ответил Ипполит.
Вадим повернулся к стене, дав понять, что будет спать…
Сколько лет они знакомы? Вадим приходил к Ипполиту в большую чистую квартиру еще в школе, в Куйбышеве. И мать была очень довольна дружбой своего Вадима с сыном уважаемого в городе человека, депутата, директора крупного завода. Два старших брата Ипполита сейчас работали в Москве. Они и младшего пытались перетянуть. Но Ипполит пока держался за обсерваторию. Надо закончить докторскую. А стать доктором лет в тридцать пять — это ли не успех?
— Ты не спишь?
Вадим молчал. Он даже закрыл глаза.
— Я ведь знаю, ты не спишь, — повторил Ипполит.
— Что тебе? — глухо, словно со сна, пробормотал Вадим.
— Я решил на пару недель отложить свои наблюдения. Надо повозиться с шумами.
— Ну и что?
— Можешь воспользоваться моим антенным временем.
Вадим повернулся и посмотрел туда, где мерцала тлеющая папироса.
— А если не согласится Киреев? — проговорил Вадим.
— Судя по обстановке, не согласится. Он передаст инструмент кому-нибудь из аспирантов. И будет прав. Ребята зашиваются с графиком. — Ипполит затянулся. Казалось, пальцы словно насыщаются багровым светом. — Надо его провести. Во время твоих наблюдений я буду в аппаратной. На всякий случай.