- Не мешай, — отодвинулась Елена. — Снимай свою рубашку, я выстираю. А то тебя скоро перестанут пускать в приличное общество.
- Ты права, — усмехнулся Фиртич. — Меня и впрямь скоро перестанут пускать в приличное общество.
- Приличное общество не жалует неудачников, — смилостивилась Елена. — А ты удачлив, Костя.
- Да. Удачлив. И это крайность. А приличное общество, заметь, чурается крайностей. Ему по душе золотая середина... максималисты смущают покой. Что такое «приличное общество»? Это — покой.Максимализм, Костенька, от дурного воспитания. Неумение сдерживать нервы. Насмешка сердца над умом... А ты человек уравновешенный. Бывает, погорячишься, бывает...
Со стороны их разговор мог показаться пустым, если бы не тон, которым он велся, теплота, касание рук, взгляды. Вот что связывало их в единое целое. В семью! Это была духовная близость, может быть, еще более притягательная, чем близость физическая.
Он мог из-за этой женщины пойти на любые лишения, отдать ей жизнь. И в то же время... Как это совместить? По какому бесовскому наваждению он не мог справиться со своими страстями? Испорченность натуры? Нет, слишком поверхностное объяснение. И далекое от истины...
В чем-то любовь к Елене была его... тюрьмой. И он пытался вырваться из тюрьмы. А вырвавшись, понимал, что не из тюрьмы он бежал, а из Дома. И возвращался обратно с искренним и коротким раскаянием в душе. Так самые яростные грешники прятали себя в монастыри, проклиная бесовское наваждение, что не давало успокоения душе, обрекая на муки тех единственно любимых, память о которых преследует всю жизнь мучительным раскаянием...
Елена вытянула из таза тяжелый мокрый ком, протянула Фиртичу.
- Нужна мужская сила. Если ты в состоянии еще выжать белье.
- Я выпил самую малость. Не ожидал, что соберется такая прорва народу. Из управления набежали да своих человек шесть. На единственную бутылку коньяка.
Белье проворачивалось в ладонях, скользило. Вода шумно падала в ванну, выбивая сытые дождевые пузыри.
- Надеюсь, ваше совещание стоило той бутылки коньяка?
- Наше совещание стоило восемьсот тысяч инвалютных денежных знаков в пользу «Олимпа»! — Фиртичу не удалось сдержать торжественного тона.
Он опустил выкрученный жгут в таз. Елена старательно вытерла руки передником, не спуская глаз с лица мужа.
- Я так боялась тебя спросить. Значит, все в порядке?
- Еще предстоит утверждение в исполкоме. Но мнение есть, как у нас принято говорить... В сущности, так мало надо человеку для радости. Доверить дело, к которому он стремился. Не чинить препятствий, не водить за нос...
Елена была в курсе событий, так волновавших мужа в последнее время. Она варила кофе, пекла оладьи, а в соседней комнате Фиртич спорил с начальником орготдела Мезенцевой. До глубокой ночи.
«Вам незнакома психология женщин-покупательниц, — кипятилась Мезенцева. — Подавляющее большинство из них задерживаются в секции косметики. А вы хотите забросить секцию в закоулок!» — «Именно! — радовался Фиртич. — Они пройдут весь Универмаг. А это уже победа. Что-нибудь да купят. Или приметят на будущее». — «Лишняя толчея, — сопротивлялась Мезенцева. — Оборванные пуговицы, которые, кстати, они тоже купят чуть ли не на крыше «Олимпа» по вашему проекту». — «Другая цель, — увлекался Фиртич, — предусмотреть больше свободного места. Для товарооборота свободная площадь столь же необходима, как и торговая. Вот что мы будем требовать от проектировщиков!»
Иногда в арбитры призывали Елену, и Елена старалась быть объективной... Так что в целом она была в курсе дел. Она знала, что сегодня намечался визит начальника управления в Универмаг. Именно этот визит Фиртич и хотел использовать как повод для генерального сражения...
- Я решила, что у тебя неудача. И ты выпил по этому поводу, — проговорила Елена.
- Выпить можно и за удачу... Не знаю, с чего начать отчет. Язык уже не ворочается, честное слово!
В глазах Елены, смотревших доверчиво, с любовью и преданностью, он уловил какую-то горечь. С чего бы? Чепуха, просто ему показалось. Не стоит омрачать себе настроение. Что случилось — случилось, назад не вернуть...
В то же время он не мог вычеркнуть из памяти третий этаж затерявшегося в ночном городе дома. Возможно, оттого, что в его сознании образ Анны сейчас был неотделим от Гарусова. Вспомнилось выступление Гарусова на обсуждении проекта. Фиртич улавливал общий тон выступления Гарусова, не вникая в сущность,— вина перед Гарусовым сковывала его. Он боялся чем- нибудь выдать себя, избегал прямого взгляда. Ему даже хотелось, чтобы Гарусов нападал на проект. Но Гарусов не нападал. Гарусов был его единомышленник.
Интересы «Олимпа» защищал и сам начальник управления. И его заместители, все еще переживавшие «мясорубку», в которую попали на третьем этаже северной линии... Разумность затеи Фиртича была очевидна и не вызывала сомнения. Но кто знает — не проведи он большой предварительной работы, как бы все повернулось!
Тебе звонила какая-то женщина. Сказала, что позвонит позже, — вдруг произнесла Елена и добавила с усмешкой: — Она была не очень вежлива. Или мне показалось. — Елена вышла в прихожую.
Фиртич прижался к кафелю спиной. Холод пронизывал каждую клетку тела, проникая все глубже и глубже. Так, вероятно, ощущает глубину оседающая в воду лодка с пробоиной в днище... Подозрение, что звонила Анна, превращалось почти в уверенность. Задержись Елена сейчас в ванной комнате, Фиртич не выдержал бы и все рассказал. И об Анне, и о Гарусове...
Фиртич рывком стянул с себя рубашку и бросил в ванну.
- У нас прошел слух, что в «Олимп» поступили дубленки, — произнесла Елена, раскладывая по тарелкам жареную колбасу. — Все уступают мне дорогу.
- Скажи им, что дубленки будут переданы на предприятия.
- Ой ли... Если их пометить, то через неделю можно будет купить у спекулянтов.Это уже не моя забота. — Фиртич придвинул тарелку.
- Твоя, Костя, твоя... Господи, как мне жалко своих девочек. Красивые, умные, образованные. А голова занята только тем, как раздобыть себе приличную вещь. Выкручиваются, экономят на всем. Чтобы втридорога купить у спекулянтов... Я знаю женщин, которые ни одной вещи не покупают в магазине. Годами!
- Ну и дуры, дуры...Брось, Костя, брось. Взгляни на себя, на меня, на вещи вокруг нас... А все почему? Потому что достать можем. И без всякой доплаты. Сашка, мальчишка, студент, письмо прислал, куртку просит, только чтобы фирма. А ты, отец, и не мыслишь, что пошлешь ему изделие Володарки... Не хочу тебя обидеть, но бесполезно требовать от других того, чего не делаешь сам.
- Я такой же дурак, как и твои сотрудницы. Не могу перепрыгнуть через условность, общественное мнение, всякую чушь...
- Тем более что это нетрудно сделать, — перебила Елена. — Ты можешь покупать то, что выпускают у нас небольшими партиями. На выставки. По персональным заказам.
- Да. Я сторонник небольших партий. В массе любая вещь теряется... Завали завтра все магазины зарубежным барахлом — и мы обнаружим существование своих товаров. И гораздо лучших, чем импорт. Модницы наклеят ярлык «а-ля рюс» — и завертится машина... Дефицит — это во многом вопрос количества.
Фиртич взглянул на телефон.
Ему показалось, что и Елена ждет этого звонка. Только тем и можно объяснить нервный тон их разговора. Надо придумать что-то. Позвонить кому-нибудь, чтобы овладеть телефоном. И не мешкать. Он встал, сделал несколько шагов и поднял трубку.
...
Главный бухгалтер Михаил Януарьевич Лисовский был явно озадачен внезапным звонком директора.
- Хочу известить, что разрешение на продажу ресторану шерсти я получил. — Фиртич видел, как в черном глянце стекла отражается профиль жены.
- Сейчас без четверти одиннадцать вечера. — Лисовский старался справиться с кашлем.
Фиртич понимал, что звонок его выглядит нелепо.
- Я хотел вас успокоить, — произнес он после паузы.
- А я спокоен. Я принял снотворное. И совершенно спокоен. Это вам надо беспокоиться. — И, мстя за беспардонный звонок, Лисовский добавил: — Видимо, вы очень заинтересованы в этом Кузнецове, директоре ресторана «Созвездие».