Фиртич увидел обведенные мелом масляные пятна.

- А я чисть! У меня уже порошка не хватает. Бригадир кричит, что я химикаты домой таскаю, не напасешься, дескать. Конечно, раньше за год столько не приносили, сколько сейчас за день... Или вот, пожалуйста! — Женщина оставила пиджак и выхватила из кучи серое шерстяное платье, на рукаве которого четко отпечатался жирный след ладони. — Разве его очистишь?

- И чем вы это все объясняете?

- Чем, чем... А тем! Разрешили продавать пирожки на этажах, этим и объясняем. Говорят, приказ директора... С улицы они хоть друг об дружку руки вытирали. А тут... Сколько директоров видела, никто не разрешал в Универмаге продавать пирожки... Значит, кому-то выгодно!

Женщины обомлели. Не ожидали они от Клавки такой прыти. В последнее время к Фиртичу несколько раз обращались озабоченные сотрудники. Особенно негодовал Антонян. Однако ворох дорогой одежды, подлежащей уценке, произвел на директора впечатление.

- Я распоряжусь запретить торговлю пирожками у секций самообслуживания...

Фиртич вышел из гладильни, миновал коридор и по запасной лестнице собрался было спуститься в торговый зал северной линии. На площадке второго этажа ему навстречу с хохотом выскочила из боковой двери Рита и две девушки в рабочих халатах. Заметив директора, девушки оробели.

- А у нас обед, — нашлась одна из них, с темной челкой над широким лбом. Ее Фиртич помнил — Юля Дербенева из кожгалантереи.

- Пять минут смеха заменяет по калорийности сто грамм мяса, — осмелела и вторая девушка с бледным лицом.

- Надо будет вместо столовой соорудить комнату смеха, — подхватил Фиртич. — Комсомольский секретарь одобряет? — Он остановил взгляд на Рите.

Рита кивнула. И предложила поделиться опытом с городским трестом ресторанов и кафе. Такая будет экономия...

Фиртич улыбнулся, оценив шутку, и попытался было обойти девушек, но Рита его остановила. Она пожаловалась, что коммерческий директор разрешил швейному отделу разместить на сцене ящики с товаром. И срываются репетиции к женскому празднику. В другом месте они репетировать не могут, девочки привыкли к сцене. Рига умолкла в ожидании, что скажет директор.

Фиртич повернулся к третьей девушке, ее он видел впервые.

- А как вас зовут? — спросил он.

- Неля. Павлова Неля, — цепенея от сладкого волнения, ответила девушка. — Я из обувного. Младший продавец.

- Давно работаете?

- Скоро год.

- И нравится?

- Очень! — воскликнула Неля.

- И когда народу много, и когда прилавок ломают?

- Тогда еще больше нравится, — засмеялась Неля и, выдержав недоуменный взгляд Фиртича, продолжила: — Знаете... Мне кажется, что... ну я им очень всем нужна, понимаете... Меня так ласково называют: «Доченька... Родная... Милая». Я как принцесса. — Неля умолкла. Мелькнула мысль, что ее слова сочтут неискренними. Она опустила глаза и покраснела.

Весь облик этой, видимо, болезненной девушки нес с собой чистоту и еще нечто такое, что Фиртич определял для себя словом «хрустальная душа». Он был другим человеком. Он знал жизнь и не строил иллюзий. Но перед такими вот «хрустальными душами» всегда испытывал благоговение и почему-то чувство вины. Вероятно, такое испытываешь, когда возвращаешься в родные места, покинутые по легкомыслию и молодости. Понимая, что в душе всегда оставался их человеком...

- Вот вы, значит, какая, Неля Павлова, — проговорил он. — А кто ваши родители, Нелечка?

- Мама почтальон. А отчим... он работает в Трансагентстве. Грузчиком.

В тоне, каким ответила Неля Павлова, звучала удовлетворенность своей родословной. И простота. Без тени жеманства или, наоборот, смущения. С пониманием истинной ценности вещей... Он вдруг вспомнил Елену, свою жену. Неуловимое сходство между ними: этой девушкой и Еленой. Не внешнее, нет. Их объединял какой-то внутренний разряд. Он чувствовал это, хотя видел девушку впервые. Словно Неля была дочерью Елены. Но не его дочерью, вот в чем вся штука. И сердце Фиртича дрогнуло от этой мысли, от жалости к себе. Мысли эти, вероятно, отразились на лице Фиртича. И Неля уловила смятение директора. Она перевела взгляд на щербатые перила лестницы.

Рита почувствовала себя обиженной: она специально остановила директора, а тот спрашивает Нельку о какой- то чепухе, забыв о важных делах. Да и Юльку Дербеневу тронула досада. Еще никогда директор так запросто не интересовался ею, а ведь Юлька человек заметный в Универмаге, на хорошем счету.

- Константин Петрович интересуется жизнью наших девочек, — с легким ехидством произнесла Рита, словно обращаясь к Юльке Дербеневой.

- Да, да, — рассеянно пробормотал Фиртич.

Неля почувствовала, что Фиртич уже в иных мыслях. И продолжать разговор о своих заботах сейчас неуместно и бестактно.

- Да, что-то я совсем отошел от ваших комсомольских дел, Рита. — В голосе Фиртича звучало искреннее сожаление.

- Конечно, с этой перестройкой, — пришла на помощь Рита.

- Да, да. И с этой перестройкой... Но даю слово, только вздохну посвободней... Честное слово...

- Да понимаем мы, Константин Петрович. Только без нашего участия вам не обойтись. Большинство нас в Универмаге, сами знаете. — Рита сейчас корила себя за мелочную обиду. Конечно, директор, столько забот, а тут она со своей досадой...

- Да, без вашего участия мне никак, — улыбнулся Фиртич.

- А что, так и есть, — простодушно вставила Неля.

Фиртич покачал головой и засмеялся. Девушки переглянулись — может быть, директор их не так понял?

Озорство овладело Фиртичем. Вдруг вспомнилось, как он в далекие времена, солдат-первогодок, хаживал на танцы в сад отдыха имени Бабушкина. И там, в поросшей кустами можжевельника укромной аллее, рисовался перед фабричными девчонками. Столько прошло лет, а память все хранит эти бездумные минуты ушедшей юности. Куда более значительные события начисто преданы забвению, а эти вот держатся, острее проявляя с годами какие-то случайные детали.

- А вы тоже ходите на танцы после работы? — спросил Фиртич.

Рита удивленно вздыбила брови.

- Почему «тоже»? — Юлька учуяла в голосе Фиртича непривычное лукавство. И это ее озадачило. — Или вы, Константин Петрович, после работы танцы... посещаете?

- Юлька! — Неля обомлела и потянула подругу за рукав.

А директор сложил ладони, касаясь вытянутыми пальцами подбородка, точно индус.

- О! — произнес он тихим голосом, подавляя смех.— Это были прекрасные вечера. Годков эдак тридцать тому я служил в армии. Когда мы получали увольнительную, всем взводом торопились в парк, на танцы. Едва начистив сапоги. Туда же приходили наши Дульсинеи. В парке играл джаз-ансамбль под управлением Александра Крыщука, толстого аккордеониста со свирепым лицом. В провинциальных городках, знаете, какая-то особая прелесть...

- Только танцев нам не хватает, — окончательно рассердилась Юлька. — За целый день так натанцуешься вокруг покупателей...

Но Фиртич ее не дослушал. Он молодцевато подмигнул вконец потерянной Неле и заспешил по лестнице.

...

Главный администратор Универмага Павел Павлович Сазонов заметил директора на экране телевизора, когда проводил инспекторский обзор третьего этажа. Среди одетых по-зимнему покупателей человек в костюме бросался в глаза...

Поначалу Сазонов наблюдал за одной дамочкой, не в первый раз привлекающей внимание главного администратора. Распущенные черные волосы придавали ей сходство с какой-то известной киноактрисой. Дорогое фирменное полупальто, брюки и большая сумка через плечо. Сазонов обратил внимание на ее бегающие глаза, когда проходил по залу полчаса назад. Потом он приметил ее на телеэкране внутренней службы. И продолжал бы следить за ней, если б не мелькнула вдруг фигура директора... «Интересно, куда он направляется?» — подумал Сазонов и переключил камеру на крупный план...

С тех пор как Универмаг оснастили телевизионными камерами, Сазонов многое для себя открыл. Например, он обратил внимание, что лица людей в жизни и на экране совершенно разные. И не только потому, что телеглаз застает человека врасплох. Контрастное сочетание черного с белым проявляет, делает рельефнее не одни лишь черты лица, но и мысли... И сейчас, рассматривая лицо директора — тщательно выбритые щеки, лоб, несколько сдавленный с висков, рубец на щеке, — Сазонов видел честолюбца, одержимого страстями, знающего себе цену. Он перешагнет через что угодно ради своих целей. И вместе с тем лицо Фиртича было наивным — другого слова Сазонов подобрать не мог, — по-детски наивным и добрым.