Бродили по галерее не меньше пяти минут, но никто не появлялся. Потом пластиковые полоски занавески, скрывавшей дверь, раздвинулись, и в комнату тихо вошел здешний смотритель.

— Вам что-нибудь понравилось?

Небольшой, бледный, с длинными волосами и большими темными глазами под нависшими усталыми веками. Почти нашего с Джиком возраста, но — хлипкий.

— У вас есть еще картины? — спросил я.

Он оценивающе посмотрел на нашу одежду. Мы с Джиком были в брюках и рубашках, в которых ходили на бега. Без галстуков и пиджаков. Такой вид производит на торговцев картинами более благоприятное впечатление, чем джинсы. Он, явно без энтузиазма, раздвинул пластиковые занавески, приглашая нас войти.

— Вот здесь.

Комната была полна света, лившегося с крыши, а стены сплошь увешаны десятками тесно прижатых друг к другу картин. У нас глаза на лоб полезли. Казалось, попали на какое-то невообразимое пиршество: голландские интерьеры, пейзажи французских импрессионистов, портреты Гейнсборо. Присмотревшись, можно было заметить, что хотя все написаны маслом — все-таки не первый сорт. Такие работы обычно идут за подписью «школа такого-то»; потому что сами художники не позаботились их подписать.

— Здесь все европейское, — сказал смотритель. В его голосе по-прежнему звучала скука. Он не австралиец, подумал я. И не англичанин. Может, американец? Трудно сказать.

— У вас есть картины с лошадьми?

Пристально, но спокойно посмотрел на меня.

— Да, есть, но в этом месяце в экспозиции работы местных художников и малых европейцев. — Он чуть заметно шепелявил. — Но если вам хочется посмотреть картины с лошадьми, то они там, на стеллажах. — Указал на вторую занавеску прямо напротив первой. — Вам нужно что-то конкретное?

Пробормотал имена каких-то австралийцев, запомнившихся по галерее в Мельбурне. В тусклых глазах загорелся слабый огонек.

— Да, у нас есть кое-что.

Провел еще через одну дверь — в третью, и, как мы поняли, самую интересную комнату. Половина ее была занята стеллажами, с двух сторон заставленными картинами. Остальное пространство — контора, отдел упаковки и окантовки картин. В самом конце комнаты — стеклянная дверь, выходившая в пыльный садик.

У этой двери стоял мольберт с небольшим холстом, повернутым обратной стороной. Над картиной работали, а работу только что прервали.

— Это ваше? — спросил Джик с любопытством.

Бледнолицый смотритель сделал запрещающий жест, но не успел остановить. На лице Джика появилось такое выражение, что я невольно подошел.

Гнедая лошадь подняла, прислушиваясь, точеную голову. На заднем плане — благородные линии особняка. Остальное пространство — гармоничное сочетание деревьев и лужайки. Картина, насколько мог судить, более или менее закончена.

— Здорово, — с восхищением сказал я. — Это продается?

После чуть заметных колебаний он сказал:

— Извините, работа делается на заказ.

— Жалко! Не можете эту картину продать, а потом написать такую же?

— Боюсь, что нет.

— Пожалуйста, назовите свое имя.

Не смог скрыть, что польщен:

— Харли Ренбо.

— Еще ваши картины тут есть?

— Есть… Картины с лошадьми в нижнем ряду, у стены.

Принялись вытаскивать их одну за другой, бросая непрофессиональные реплики.

— Какая прелесть, — сказала Сара, вертя в руках картину с толстым серым пони и двумя старомодно одетыми деревенскими мальчишками. — Вам нравится?

— Очень хорошо, — снисходительно сказал я.

Джик отвернулся, словно она его совершенно не заинтересовала.

Харли Ренбо стоял, не двигаясь.

— Ну и ладно. А мне она понравилась. — Поставила на место и вынула другую. — А как эта кобыла с жеребенком? По-моему, симпатичная.

Джик не мог больше вынести:

— Сентиментальная чушь!

У Сары опустились руки.

— Может, и не великое искусство, но мне нравится.

Нам удалось найти картину с размашистой подписью — Харли Ренбо. Покрытый лаком холст без рамы.

— О, — сказал я с уважением, — вот ваша.

Харли Ренбо наклонил голову. Джик, Сара и я рассматривали подписанную им работу.

Плохое подражание Стаббсу. Вытянутые силуэты лошадей на фоне пейзажа в стиле Ланселота Брауна. Композиция — сносно, анатомия — плохо, исполнение — хорошо, оригинальность — ноль.

— Колоссально, — сказал я. — Где вы ее писали?

— А… тут.

— По памяти? — восхищенно сказала Сара — Какой молодец!

Харли Ренбо по нашей просьбе вынул еще пару своих картин. Они были не лучше первой, но одна — совсем малого размера.

— Сколько вы за нее хотите? — спросил я. Джик возмущенно посмотрел, но смолчал. Харли Ренбо назвал такую сумму, что я тут же отказался.

— Ужасно жаль. Нравится ваша работа, но… Долго и вежливо торговались. В конце концов, сошлись на обычной цене: выше, чем хотел покупатель, и ниже, чем надеялся художник. Джик неохотно дал свою кредитную карточку, и мы ушли, унося свой трофей.

— Господи! — взорвался Джик, когда удалились на порядочное расстояние. — Ты еще младенцем мог нарисовать гораздо лучше. Какого черта купил эту мазню?

— Дело в том, — с удовлетворением сказал я, — что Харли Ренбо делает копии.

— Но ведь это, — Джик указал на то, что было у меня под мышкой, — его собственная, неповторимая оригинальность…

— Как отпечатки пальцев? — спросила Сара. — Теперь сможешь по ней сверять другие картины его кисти?

— Все-таки жена кое-что соображает, — заметил Джик. — Но та картина, которую не захотел продавать, не похожа ни на одного Маннингса…

— Ты же сразу отворачиваешься, видя лошадь?

— Достаточно насмотрелся твоей жалкой мазни.

— А что скажешь насчет Рауля Милле? — спросил я.

— Господи!

Мы шли по раскаленной улице, почти не замечая жары.

— Я не знаю, как вы, — сказала Сара, — а я, пожалуй, куплю бикини и до вечера просижу в бассейне.

Мы пошли и купили себе купальные костюмы. Переоделись, потом плескались в бассейне, а затем распластались на сухих полотенцах. В тенистом садике было хорошо и тихо. Кроме нас — никого.

— Помнишь картину с пони, которая тебе понравилась? — спросил я Сару.

— Да, очень хорошая.

— Это был Маннингс.

Она рывком села.

— Почему ты сразу не сказал?

— Ждал, когда об этом скажет наш приятель Ренбо, но он молчал.

— Настоящий? — спросила Сара, — или копия?

— Настоящий, — ответил Джик.

Он лежал, прикрыв глаза от солнца, игравшего в пальмовых листьях.

Вяло кивнул:

— Мне тоже так показалось. Картина старая. Этот пони долго жил у Маннингса. Он рисовал его десятки раз. Кстати, тот же пони — в Сиднее, в «Надвигающейся буре».

— Какие вы оба умные, — сказала, вздохнув, Сара.

— Инженеры знают все о гайках и болтах, — промолвил Джик. — Интересно, здесь можно пообедать?

Посмотрел на часы. Почти два.

— Пойду спрошу.

Натянул рубашку и брюки на уже сухие плавки, лениво поплелся в прохладный холл.

— У нас не бывает обедов, — сказала дежурная. — Выпить? То же самое. Купите себе бутылку в винном магазинчике. У выхода к бассейну стоит машина, которая делает лед. Есть пластмассовые стаканчики.

— Спасибо.

— Рады вам помочь.

Выходя, посмотрел на машину для изготовления льда. Рядом с ней аккуратная табличка: «Мы не плаваем в вашем туалете. Пожалуйста, не мочитесь в нашем бассейне». Смеясь, подошел к Джику и Саре, объяснил ситуацию с едой.

— Пойду купить что-нибудь, — сказал я. — Чего хотите?

— Все равно.

— А выпить?

— Чинзано, — сказала Сара.

Джик кивнул.

— О'кей.

Поднял с травы ключ и отправился в свой номер за деньгами. Подошел к лестнице, поднялся на третий этаж, вышел на раскаленную галерею. Навстречу двигался человек примерно моего роста, сложения и возраста. Еще услышал, как кто-то поднимается у меня за спиной по лестнице. Не придал значения. Постоялец мотеля, что еще можно подумать?

Я был абсолютно не готов к нападению.