Ингрид встала, подняла с пола деревянные башмаки и постучала ими три раза. Потом вдела в них ноги.

– Зачем ты так делаешь? – поинтересовался он.

– Просто старая привычка, – улыбнулась она. – Из Сомали.

– Но ведь у нас тут нет змей и скорпионов?

– Это становится своего рода навязчивой идеей, – рассмеялась она, – от которой я не могу избавиться. К тому же у нас есть осы и гадюки.

– Ты думаешь, гадюка может залезть в ботинок?

– Не имею ни малейшего представления.

Он прижал внука к себе и понюхал ямку у него на затылке.

– Покачай еще, – попросил тот.

– У меня устали ноги. Если ты найдешь книгу, я тебе ее почитаю.

Матеус спрыгнул с коленей деда и бросился внутрь дома.

– А вообще как дела, папа? – вдруг спросила дочь тонким, детским голосом.

«Вообще», подумал он. Это означает на самом деле,как дела на самом деле,что у него глубоко внутри, в глубине скорлупы? Или Ингрид просто интересуется, не произошло ли с ним чего-нибудь. Не нашел ли он себе, например, подружку или, может быть, влюбился в кого-то. Нет. Он не мог себе этого позволить. Это отняло бы у него все силы.

– Ничего, спасибо, – ответил он, стараясь выглядеть как можно более невинно.

– Тебе не кажется, что дни становятся длиннее?

Почему она настолько осторожна? Он начал понимать: она пытается на что-то ему намекнуть.

– У меня много дел на работе, – сказал он. – К тому же у меня есть вы.

Эти последние слова почему-то заставили Ингрид перемешивать салат энергичнее.

– Да, – сказала она наконец. – Но знаешь, мы подумываем о том, чтобы снова поехать на юг. На какое-то время. В самый последний раз, – быстро добавила она и взглянула на отца с нескрываемым чувством вины.

– На юг? – Казалось, он смакует это слово. – В Сомали?

– Эрик получил запрос. Мы еще не ответили, – быстро сказала она, – но мы серьезно об этом думаем. И о Матеусе. Мы бы так хотели, чтобы он немного посмотрел страну и, может быть, выучил язык. Если мы поедем в августе, то будем дома к началу школьных занятий.

Три года, подумал он. Три года без Ингрид и Матеуса. Домой только на Рождество. Письма и открытки, а внук каждый раз намного выше, на год старше, резкими рывками.

– Я не сомневаюсь, что вы должны поехать на юг, – ответил он, четко расставляя ударения, стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Ты же не считаешь меня помехой? Мне еще не девяносто лет, Ингрид.

Она слегка покраснела.

– Я думаю еще и о бабушке…

– Я о ней позабочусь. Ты скоро превратишь салат в мусс, – предупредил он.

– Мне не нравится, что ты останешься один, – тихо сказала она.

– У меня же есть Кольберг.

– Но ведь он всего лишь собака!

– Будь счастлива, что он не понимает твоих слов. – Сейер поискал глазами пса, который, ничего не подозревая, спал под столом.- Мы отлично справляемся. Я хочу, чтобы вы поехали, если вам этого хочется. У Эрика проблемы со слепой кишкой и распухшие миндалины?

– Там на юге все по-другому, – попыталась объяснить она. – Больше всего полезного.

– А Матеус? Что вы будете делать с ним?

– Он пойдет в американский детский сад, вместе с массой других детей. Дело еще и в том, – добавила она задумчиво, – что у него на юге есть родственники, которых он никогда не видел. Мне это не нравится. Я хочу, чтобы он знал все.

– Американский? – переспросил он недоверчиво.- Что ты имеешь в виду, когда говоришь «знать все»?

Он подумал о настоящих родителях малыша и об их участи.

– С матерью мы подождем, пока он не вырастет немного.

– Езжайте! – сказал он уверенно. Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Как ты думаешь, что сказала бы мама?

– То же, что и я. А потом немного пошмыгала бы носом в кровати.

– А ты не будешь?

Матеус прискакал с детской книгой в одной руке и яблоком в другой.

– «Была темная штормовая ночь». Это не слишком мрачно? – с сомнением спросил Сейер.

– Ха,- засопел малыш и вскарабкался к деду на колени.

– Угли уже раскалились, – сказала Ингрид и скинула с себя ботинки. – Я положу бифштексы.

– Положи бифштексы, – согласился он.

Она переложила мясо на решетку, все четыре куска, и пошла в дом за напитками.

– У меня есть зеленый резиновый питон в комнате, – прошептал Матеус. – Положим ей в ботинки?

Сейер помедлил.

– Не знаю. Ты думаешь, это будет забавно?

– А ты так не думаешь?

– Вообще-то нет.

– Старики вечно всего боятся, – с досадой сказал малыш. – Ведь это будет моя вина.

– О'кей, – тихо сказал Сейер. – Есть черный ход.

Матеус снова спрыгнул, принес резиновую змею и, старательно свернув ее, положил в деревянный ботинок.

– Теперь читай.

Конрад с ужасом подумал об отвратительной змее и представил себе, что можно почувствовать, когда резина коснется голой ноги. Потом начал читать глубоким трагическим голосом: «Была темная штормовая ночь. В горах прятались разбойники и волки». Ты уверен, что это не слишком мрачно?

– Мама читала мне ее много раз. – Матеус запустил зубы в яблоко и начал с аппетитом жевать.

– Не такими большими кусками, – предостерег его Сейер. – Ты можешь подавиться.

– Читай уже, дедушка!

Видимо, я действительно становлюсь старым, грустно подумал Сейер. Старым и трусливым.

– «Была темная штормовая ночь»,- снова начал он, и в этот самый момент Ингрид снова вошла, с тремя бутылками пива и одной колой. Он остановился и посмотрел на нее. Матеус тоже.

– Что вы на меня смотрите? Что это с вами?

– Ничего,- кротко сказали они хором и снова склонились над книгой. Она поставила бутылки на стол, открыла их и поискала глазами ботинки. Подняла их, постучала три раза. Ничего не произошло.

Крепко сидит, подумали оба радостно. А потом произошло много всего одновременно. Зять Эрик внезапно появился в дверях, Матеус спрыгнул с коленей и бросился к нему. Кольберг выполз из-под стола и забил хвостом, так что бутылки опрокинулись, а Ингрид сунула ноги в ботинки.

Сёльви стояла в своей комнате и доставала вещи из коробки. На мгновение она выпрямилась и выглянула в окно. Фритцнер из дома напротив стоял у своего окна и глядел на нее. В руках у него был стакан. Он поднял его и кивнул, как будто пил за ее здоровье. Сёльви молниеносно повернулась к нему спиной. Конечно, она ничего не имела против того, чтобы за ней наблюдал мужчина. Но Фритцнер был лысый. Представить себе, как она живет с лысым человеком, было настолько же немыслимо, как представить себе жизнь с толстяком. Такого в ее мечтах не было. Она не думала о том, что Эдди был и лысым, и толстым. Другие мужчины могли быть лысыми сколько угодно, но только не те, с которыми она будет гулять. Она презрительно фыркнула и снова взглянула наверх. Он уже исчез. Наверняка сел опять в свою лодку, сумасшедший.

Она услышала дверной звонок и просеменила к двери, в голубом спортивном костюме с серебряным ремнем вокруг талии и балетках на ногах.

– Ох! – воскликнула она радостно, – это вы! Я убираюсь в комнате Анни. Вы можете войти, мама и папа совсем скоро вернутся.

Сейер прошел вслед за ней в гостиную и поднялся в комнату рядом с комнатой Анни. Она была намного больше и вся выдержана в пастельных тонах. На ночном столике стояла фотография сестры.

– Я кое-что унаследовала, – улыбнулась Сёльви, словно извиняясь. – Немного мелочей, одежду и тому подобное. А если я уговорю папу, мне разрешат пробить стену к Анни, и тогда комната у меня будет еще больше.

Он кивнул.

– Будет действительно здорово, – пробормотал он. Он пришел в ужас от ее слов и почти сразу же ему стало стыдно. Он не имеет права никого осуждать. Людям свойственно прилагать усилия к тому, чтобы продолжать жить, и они вправе делать это, как умеют. Никто никому не указ. Нечего советовать другим, как они должны горевать. Он сделал себе выговор и огляделся. Ему никогда еще не приходилось видеть комнаты с таким количеством украшений, фигурок, мелочей и всяких безделушек.