Зима. В лесу я не чувствую холода, потому что держу за руку Юкико. Тишина сегодня особенно глубокая. Слышен только шелест наших шагов по опавшей листве. Прохожих нет. Юкико, кажется, погружена в свои мысли. После долгого молчания она вдруг останавливается и говорит:

— Странно.

— Что странно?

— Мы ведь здесь совсем одни. И никто, кроме нас, об этом не знает.

Оглядевшись вокруг, я отвечаю:

— Надеюсь, что одни. Если нас увидят тут вдвоем, то сразу сделают выговор и станут кричать: «Хикокумин! Подумайте о солдатах, которые сражаются на фронте!»

— Нет, Юкио, я совсем не об этом…

Она поднимает глаза к небу.

— Я думаю о том, что происходит после смерти с памятью. Со всем тем, что человек когда-то сказал, подумал, узнал… Куда все это девается после смерти?

— Вряд ли после смерти наступает другая жизнь, — говорю я. — Наверное, память исчезает в момент смерти.

— Но как узнать, что память исчезает? — спрашивает Юкико. — Известно, что тело, сожженное в пепел или похороненное в земле, перестает существовать, потому что оно материально и имеет форму. Но у памяти нет формы: как же доказать, что она исчезает?

Я не знаю, что сказать в ответ. Я молчу. Возможно, она права. Всю оставшуюся прогулку Юкико по-прежнему задумчива.

— Я думаю, наша память, твоя и моя, будет вечно жить в этом лесу.

Крепко сжимаю ее руку. Мы садимся на высохшее бревно. Я придерживаю Юкико за талию, чтобы она не упала. Она смотрит на меня, словно хочет что-то сказать. Ее лицо совсем близко. По моему телу пробегает дрожь. На мгновенье наши взгляды встречаются.

Я говорю:

— Я люблю тебя, Юкико. Мне хочется жить только вместе с тобой. Я не могу без тебя.

Ее глаза блестят. Они мокрые от слез. Она опускает ресницы. Я целую ее прикрытые веки, ее губы. Мои слезы смешиваются со слезами Юкико.

На улице я встречаю господина С. Он кричит мне:

— Сайпан, Гуам и Тиньян капитулировали! Теперь в войну вступили камикадзе. Происходят ужасные вещи! Пилотов-камикадзе набирают из офицеров, получивших блестящее образование. Для нас это большая потеря.

Несколько недель спустя господин С. получил по почте ака-гами и уехал на фронт.

Начался новый учебный год. На тихоокеанских островах Япония терпела одно поражение за другим. Американцы заняли остров Иво и затем начали бомбардировки Токио и Осаки. Потом они высадили десант на Окинаве. Линия военных действий стала приближаться к острову Кюсю, на котором мы живем. Ходят слухи, что некоторые люди пытаются достать яд, чтобы совершить гиокусай.

Настало лето. В полях стрекочут цикады. Прошло два года с тех пор, как папа уехал в Маньчжурию. От него нет никаких вестей, в лаборатории потеряли с ним связь. Нам с мамой остается только надеяться, что он все еще жив.

Объявили воздушную тревогу. Американские бомбардировщики Б-29 атакуют Нагасаки. Шум мотора, взрыв, тишина. В городе пахнет смертью.

Но на наш маленький квартал, расположенный в трех километрах от центра города, никогда не сбрасывают бомбы. К нам едут люди со всего Нагасаки и даже из других городов.

Все устали от войны. Повсюду голод. Но нужно продолжать работать на заводе. Комендант часто дает мне пощечины: он говорит, что во время его выступлений у меня несерьезный вид. Он даже подозревает, что я — ака.

— Нам сообщили, что твой отец пропал без вести в Маньчжурии, — говорит он. — Возможно, он действует заодно с коммунистами.

Я знаю, что все это только ложные слухи, но не отвечаю ничего. Дома тщательно прячу все книги, которые дал господин Хорибе.

Сегодня комендант снова ударил меня. Я ослушался рабочего, хотя и был младше него. Между тем я знал: объяснения этого рабочего по поводу устройства одного из механизмов совершенно бессмысленны. И я попытался рассказать ему, как механизм работает на самом деле. Он разозлился и продолжал настаивать на своем. Тогда комендант закричал: «Нам нет дела до теории. Подчиняйся приказу! Сейчас не время для разговоров».

В лесу прохладно даже летом. Лежа на спине, мы с Юкико смотрим в небо сквозь листву бамбуковых деревьев. Сегодня не слышно ни шума ветра, ни шелеста крон, ни стрекотания цикад.

Полная тишина.

— Когда-нибудь я познакомлю тебя кое с кем, — говорю я.

— С кем? — спрашивает Юкико. — Наверное, это очень важный для тебя человек. Надеюсь, ты не имеешь в виду свою подружку.

Она дразнит меня. Я улыбаюсь:

— Я не такой жестокий, как ты. Это моя младшая сестра.

Она приподнимается и удивленно смотрит на меня:

— Сестра? Я думала, у тебя нет ни братьев, ни сестер, как и у меня.

— Это моя сводная сестра. У нас один отец. Но я не видел ее с тех пор, как мы уехали из Токио.

Мгновенье я молчу, а потом продолжаю:

— Когда мне было четыре года, меня усыновили.

И объясняю Юкико, почему мои родители решили переехать в Нагасаки. Рассказываю о своем детстве в Токио, о маме, которая была сиротой и встречалась с женатым мужчиной.

— Я называл этого человека Одзисаном и не знал, что он мой настоящий отец. Он заходил к нам, но никогда не оставался на ночь. Если мама готовила на ужин что-нибудь вкусное, это значило, что он должен был прийти. Но часто не приходил. И мы с мамой подолгу ждали его за накрытым столом. Ужин остывал. Я засыпал, так и не поев.

Юкико слушает, держа меня за руку.

— Наверное, твоей маме жилось тяжело и она чувствовала себя одинокой.

— Да. До сих пор не могу забыть ее грустного лица. А ведь она встретила того человека еще до его свадьбы. Но его родители не захотели, чтобы он женился на маме — сироте без денег и без образования. Когда мама родила, ей было всего восемнадцать лет. И мой настоящий отец отказался признать меня своим сыном. Соседские дети называли меня тетенашиго. А у него была дочка, и я часто играл вместе с ней.

— Так, значит, она твоя сводная сестра, — говорит Юкико.

— Да, моя сестра.

— Когда ты узнал, что это твой отец и твоя сестра? — спрашивает она.

— Когда мне было семь лет. Точнее, как раз в тот день, когда мне исполнилось семь. Я вспомнил, как мы гуляли в парке, и вдруг все понял. Потом попросил, чтобы мама рассказала мне правду. Она сказала, что я угадал, и прибавила: «Между нами все кончено». Мой папа — тот, который меня усыновил, — до сих пор думает, что мой настоящий отец исчез еще до моего рождения: так объяснила ему мама. Мама хотела забыть обо всем, что произошло в Токио. Она даже не называет мне их имен. Не знаю, как я смогу найти их. Но мой отец навсегда останется моим отцом, а сестра — сестрой. Я не могу их забыть.

Юкико слушает и гладит мою руку. Потом мы долго молчим.

— А как выглядела твоя сестра? — спрашивает наконец она.

— Я уже не помню ее лица, — отвечаю я. — Когда мы виделись в последний раз, мне было только четыре года.

— У тебя даже нет ее фотографии?

— Нет. У меня нет детских фотографий. Ни одной.

— Жалко. Но ведь наверняка у тебя сохранилось о ней хоть какое-то воспоминание.

— Не то чтобы воспоминание… Правда, есть одна вещь, которой я никогда не забуду. Только одна.

— Что же это? — поинтересовалась Юкико.

— Я обещал жениться на ней, — улыбнулся я.

Юкико смеется:

— В четыре года ты сделал ей предложение! А ты был не из робких!

Мы смеемся вместе.

— На самом деле это она захотела выйти за меня замуж.

— Похоже, она слишком рано повзрослела.

Юкико смеется, но потом ее лицо неожиданно грустнеет.

— Надеюсь, твоя сестра в безопасности в Токио. Родители моей мамы перебрались в поселок под названием Шишибу. Ты же знаешь, на Токио сбрасывали бомбы американские самолеты Б-29.

Закрываю глаза. Тук-тук-тук… Постукивает камешек внутри ракушки. «Где ты?» — в который раз думаю я.

— Хорошо, если ты отыщешь свою младшую сестру, — говорит Юкико, сомкнув ладони и сложив руки у груди.