– Ну вот видишь? – сказал Годфри Чармиан.

Чармиан промолчала.

– Надо же, целую историю придумала, – сказал Годфри. – Как она встала, сама себе чай приготовила. А то я не знаю, что этого быть не могло.

– Знаешь, Годфри, у меня, видимо, отказывают не только физические, но и умственные способности, – сказала Чармиан. – Прямая мне дорога в Суррей, в тот самый пансионат. Да, это дело решенное.

– Что ж, – сказала миссис Петтигру, – может, оно и вернее.

– Да нет, милая, ну зачем же тебе в пансионат, – воспротивился Годфри. – Никто этого и не предлагает. Я только говорю...

– Прости, Годфри, я пошла спать.

– Что вы, что вы, а как же ужин, – сказала миссис Петтигру.

– Спасибо, ужинать мне не хочется, – сказала Чармиан. – Я вдоволь напилась чаю.

Миссис Петтигру сделала движение, как бы собираясь взять Чармиан под руку.

– Спасибо, я прекрасно дойду сама.

– Ну, зачем же так раздражаться. Надо как следует выспаться, а то ведь нас завтра, если помните, фотографируют, – заметила миссис Петтигру.

Чармиан медленно вышла из комнаты и поднялась по лестнице.

– Виделись с юристом? – спросила миссис Петтигру.

– Адский холод, – сказал Годфри.

– Вы с поверенным виделись?

– Вообще-то говоря, нет, его вызвали по неотложному делу. В другой раз повидаемся. Завтра, Мейбл, я вам обещаю.

– По неотложному, – передразнила она. – У вас нынче было назначено с юристом, а не с доктором. Ей-богу, вы хуже Чармиан.

– Да, Мейбл, да, с юристом. Не кричите только, миссис Энтони услышит.

– Миссис Энтони ушла. И она вообще глухая. Вы где сегодня болтались?

– Ну как, – сказал он, – я съездил это самое... в полицию.

– Куда?

– Да в полицейский же участок. И там проторчал бог знает сколько.

– Вот что, Годфри, вы заметьте себе, что улик у вас против меня нет, понятно? А вам нужны доказательства. Попробуйте только. Что вы им там сказали? Ну-ка выкладывайте, вы им что сказали?

– В точных словах не припомню. Что хватит уже, пора принять меры. Сестру мою, говорю, он и так уже изводит больше шести месяцев, говорю. А теперь за меня принялся, говорю, и пора бы вам пошевелиться. Я им говорю...

– Ох, это все тот звонок. Вас что, больше ничегоне занимает? Я вас спрашиваю, Годфри, вас что...

Он ссутулился в кресле.

– Адский холод, – сказал он. – У нас как, нет немного виски?

– Нет, – сказала она. – У нас нет.

По пути в спальню он бесшумно приоткрыл дверь к Чармиан.

– Еще не спишь? – спросил он шепотом.

– Нет, нет, – сказала она, просыпаясь.

– Как себя чувствуешь? Ничего не надо?

– Нет, ничего, спасибо, Годфри.

– Не надо, не уезжай в пансионат, – шепотом сказал он.

– Годфри, я сама сегодня приготовила чай.

– Хорошо, – сказал он, – пусть сама. Только не уезжай.

– Годфри, – сказала она, – послушай-ка моего совета, напиши Эрику. Ты бы лучше поладил с Эриком.

– Как? Ты это почему говоришь?

Но она не объяснила, почему она это говорит, и он остался в недоумении: он ведь и сам думал написать Эрику. То ли Чармиан понимала про него, и вообще про все, куда больше, чем ему казалось, то ли ей это случайно взбрело на ум?

– Только сначала обещайте, – сказала Олив Мэннеринг, – что вы никак не злоупотребите полученными сведениями.

– Обещаю, – сказал Алек Уорнер.

– Потому что, – объяснила Олив, – это дело серьезное, и мне оно доверено под строжайшим секретом. Я бы в жизни никому не сказала.

– И я не скажу, – заверил Алек.

– Только для научных целей, – сказала Олив.

– Разумеется.

– А ваши записи – они как? – спросила Олив. – Потому что фамилий нигде не должно быть.

– Все указания на действительные фамилии будут уничтожены после моей смерти. Идентификация описаний абсолютно исключена.

– О'кей, – согласилась Олив. – Но боже ты мой, он сегодня был в жутком состоянии. Ей-богу, даже жалко его стало. И все миссис Петтигру, можете себе представить.

– Застежки и тому подобное?

– Нет, совсем не то. Это дело прошлое.

– Шантаж.

– Ну да. Она, видимо, перекопала всю его жизнь.

– И докопалась до связи с Лизой Брук.

– И до этого, и много еще до чего. Был там какой-то денежный скандал, связанный с пивоварней Колстона, его в свое время замяли. Миссис Петтигру все вызнала. Она добралась до самых его потайных бумаг.

– В полицию он не обратился?

– Нет, он боится.

– А зря, они бы его защитили. Чего он боится? Ты не спрашивала?

– Больше всего своей жены. Не хочет, чтобы жена узнала. Тут гордость, что ли, мне непонятно. Я ее, конечно, в жизни не видела, но она вроде бы всегда была женщина религиозная, знаменитая писательница и тому подобное, и все ей сочувствовали, что она такая тонкая, а он такой грубый.

Алек Уорнер строчил в блокноте.

– Чармиан, – заметил он, – не удивится про Годфри ровным счетом ничему. А ты, значит, говоришь, что он боится, как бы она чего-то не узнала?

– Боится, и даже очень.

– Кого ни спроси, буквально всякий скажет, что онаего боится. И обходится он с нею по-хамски.

– Ну, я-то знаю только, что он сам говорит. Выглядит он сейчас ужас как скверно.

– На цвет лица внимания не обратила?

– Багровый цвет. Боже ты мой, и похудел как.

– Сутулится больше прежнего?

– Ох, гораздо больше. Прямо будто выпотрошили его. Миссис Петтигру виски под замком держит.

Алек сделал запись в блокнотике.

– Это ему в конечном счете на пользу, – проронил он. – В его годы нельзя столько пить. И как же он думает уладить с миссис Петтигру?

– Пока деньгами. Но ей надо все больше и больше – он уже просто отчаялся. А сейчас новое дело – она хочет, чтобы он переписал на нее завещание. И сегодня он должен был пойти к юристу, а вместо этого сбежал ко мне. Он думает, может, мне уговорить Эрика, пусть приедет и пугнет ее – внакладе, мол, не останется. Только Эрик на семью сильно обижен, а с матерью у него трудные счеты, особенно теперь, когда романы ее переиздаются; и факт, между прочим, тот, что Эрик свое все равно получит, раньше или позже...

– Эрик, – сказал Алек, – не из наших. Ты давай дальше про Годфри.

– Он говорит, вот бы с Эриком помириться. Я ему обещала, что напишу за него Эрику, я и напишу обязательно, только вот я говорю...

– Миссис Петтигру располагает собственными средствами?

– Ох, ну я не знаю. С такой ведь женщиной, с ней никогда толком ничего не знаешь, правда? По-моему, вряд ли особенно располагает. Я, тем более, вчера про нее кое-что слышала.

– А именно?

– Видите ли, – сказала Олив. – Я это слышала от Рональда Джопабокома, он вчера заходил. Это не от Годфри.

– О чем разговор? – сказал Алек. – Сама же знаешь, Олив, что дополнительные усилия я всегда оплачиваю дополнительно.

– О'кей, – сказала Олив, – все путем. Я просто хотела засечь: пошел новый текст.

Алек улыбнулся ей, словно шаловливой племяннице.

– Рональд Джопабоком, – сказала она, – подумал и решил не оспаривать завещание Лизы Брук, раз уж Цунами умерла. Это ведь она решила вынести дело в суд. А Рональд говорит, что все это получается как нельзя более гадко: вот, мол, Гай Лит не исполнял супружеских обязанностей. Миссис Петтигру ужасно рассердилась, что дело прекращается: они ведь с Цунами вместе подали в суд. И не сумела прибрать к рукам Рональда, хотя всю зиму ох как старалась. Рональд в душе очень самостоятельный, не знаете вы старика Рональда. Он глухой, это конечно, только...

– Я знаю Рональда сорок с лишним лет. Крайне любопытно, что он показался тебе самостоятельным человеком.

– Он шума не затевает, он тихо стоит на своем, – сказала Олив. Рональда она встретила, когда ходила с дедушкой по картинной галерее, уже после смерти Цунами, и потом пригласила обоих стариков поужинать. – Но раз вы знаете Рональда сорок лет, что я буду говорить.

– Милая моя, положим даже, я знаю Рональда и больше сорока лет, но ты-то знаешь его иначе.