— Какой ты проницательный, папа, — сказала я. Я знала, что это спровоцирует его. Мне хотелось спровоцировать его. За последние 168 часов он либо ворчал на меня, либо игнорировал. И мне это все надоело.

— Что это все означает?

— Ты, очевидно, хочешь поговорить о моих соревнованиях? — спросила я.

— Вовсе это были не соревнования. То, что ты называешь бегом, имеет к нему самое отдаленное отношение. Весь год я ничего подобного не видел. — Слова полились из него, словно все утро он специально ждал, когда я проснусь. — Ты побеждала трех из этих девочек во время соревнований в этом году. Как ты могла им проиграть? Я никогда бы не подумал, что ты не пройдешь квалификационный отбор.

— У меня был плохой день.

— Это все, что ты можешь сказать? — спросил папа. — У тебя был плохой день?

Мама в конце концов оторвалась от открыток:

— Дорогой, полегче с ней. У нее был плохой день.

— Вспоминая прошлое, когда я играл в баскетбол, я не знал, что такое плохой день, Хелен. Я работал через боль. Работал как вол. — Папа сел на своего любимого конька. — Я не был бы так расстроен, если бы она проиграла по-настоящему сильному сопернику. Не знаю, что с ней не так. Знаю, она девочка, но она должна быть строже к себе.

И вот когда меня прорвало.

— ПЕРЕСТАНЬТЕ ГОВОРИТЬ ОБО МНЕ, СЛОВНО МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ! КАК ВЫ МНЕ ОБА НАДОЕЛИ! ИДИТЕ ВЫ К ЧЕРТУ! НЕУЖЕЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ?!

Я выскочила через заднюю дверь, прежде чем они смогли мне что-то ответить. Я поболталась на игровой площадке в полукилометре от дома, надеясь, что там играют какие-нибудь маленькие разбойники и выделывают какие-нибудь крутые детские штуки. Но хотя день был чудесный, там никого, кроме меня, не оказалось.

Когда я вернулась домой через несколько часов, мои родители были вне себя от гнева. Они мирились с моими вспышками плохого настроения в прошлом, потому что знали, что я была расстроена насчет Хоуп. Но больше они не могли терпеть мой язык. Они на две недели запретили мне пользоваться телефоном и компьютером, что, конечно, было очень обидно и больно, так как беседы с Хоуп помогали мне избежать чувства утраты. И я сказала им об этом. Но, будучи несправедливыми тиранами от природы, они добавили мне еще неделю наказания. Мне не хотелось дальше ругаться с родителями, поэтому я проворчала, что все поняла, и поднялась в спальню.

Воспоминания о проведенном остатке дня вгоняют меня в тоску, поэтому я не буду писать об этом сейчас. Может быть, напишу в другой раз, когда буду счастлива. Когда Пол Парлипиано признается, что до смерти влюблен в меня. Или когда Хоуп вернется обратно в Пайнвилль. Или я получу высокий балл на вступительном тесте и смогу поступить в любой колледж в стране, особенно в тот, который далеко-далеко отсюда. Когда меня так будет переполнять радость, что я не смогу поверить, что та расстроенная девочка, плачущая в парке, и я — одно и то же лицо. В тот день, когда я буду писать о том, что произошло сегодня, и мне не будет больно.

А пока лучше забыть об этом.

Семнадцатое мая

Я провела все выходные и весь понедельник в постели. Пришлось сказать родителям, что у меня начинается грипп, и они с радостью позволили остаться дома. Болезнь была разумным объяснением плохого выступления на соревнованиях и отвратительного настроения.

А еще плюс к этому мне удалось избежать разговоров о бале.

Я стояла у шкафчика перед утренней перекличкой, когда ко мне подошел Скотти. В этом не было ничего необычного — с тех пор как я пригласила его на свадьбу, он подходил ко мне каждое утро поздороваться. Но выражение лица было странным.

— Ты выглядишь каким-то побитым, — сказала я. — Не говори мне, что ты все еще не можешь опомниться после бала.

— Да. Что-то вроде этого.

Тотчас же три игрока из бейсбольной сборной подошли к нему и начали примерять на нем удары кулаками.

— Жеребец!

— Ну давай чувак!

— И этой забей в сегодняшней игре!

Скотти едва заметно улыбался, в ответ тоже нанеся несколько ответных ударов, после чего они ушли.

— Что это все значит? — спросила я.

— Почему ты мне не перезвонила? Я кое-что хотел сказать тебе.

— Меня наказали. А что ты хотел сказать?

Скотти сделал несколько шагов, чтобы подойти ко мне поближе, создавая этим иллюзию уединения в коридоре, заполненном людьми. Он выглядел испуганным. Затем он озвучил слова, от которых я чуть не упала.

— Мы с Келси занимались сексом после бала.

— Что?

— Да, занимались.

Я никак не могла в это поверить. Знала, что мы шутили по этому поводу, и все такое… Но что он действительно сделает это, не думала. Скотти. Мой Скотти.

— Мы занимались этим, — повторил он. Скотти не хвастался этим, просто пытался убедить, что это правда. Возможно, он сделал это ради себя, а может быть, ради меня. Думаю, сам в это не веря, он уже два дня привыкал к этой мысли. Больше не девственник.

— Но ведь она даже не твоя девушка!

Я так сжала учебник по Всемирной истории, что у меня побелели пальцы.

— Знаю, — поспешно ответил Скотти. — Но теперь, думаю, она моя.

— Думаешь, что она твоя?

— Почти уверен, что да.

— Так уверен или нет?

Он сделал паузу, затем посмотрел на свои кроссовки. Снова вздохнул и сказал:

— Да, уверен.

Еще один игрок из бейсбольной команды хлопнул Скотти по плечу.

— Поэтому я не могу пойти с тобой на свадьбу.

Меня так переполняли чувства, что я не могла думать. Чувствовала себя униженной, потому что узнала об этом в центре переполненного коридора перед утренней перекличкой; чувствовала, что меня предали, потому что была уверена, что Скотти никогда не будет ни с кем встречаться, кроме меня. Было противно, потому что он повел себя, как другие «качки», охотящиеся за телками, и больше всего я сердилась на маму и сестру, которые оказались правы насчет Скотти, и сейчас я сожалею, что не стала встречаться с ним, когда у меня был шанс.

Прежде чем я смогла что-то ответить на такую сногсшибательную новость, к нам подбежала Келси, закрыла глаза Скотти ладонями и стала спрашивать: «Угадай, кто здесь?» Затем она повернула его, наградила смачным поцелуем в губы и повела под руку через коридор.

Это случилось так быстро, что менее чем за пять секунд я оказалась одна.

Восемнадцатое мая

Как же удивителен инстинкт человеческого самосохранения. В ситуациях, когда вопрос стоит о жизни и смерти, обычные люди могут демонстрировать нечеловеческие способности. Например, домохозяйка, поднимающая автобус, чтобы спасти своего ребенка.

К счастью, мои инстинкты начали действовать как раз вовремя, дав мне возможность спокойно выслушивать бесконечные рассказы о бале. Я вошла в какую-то промежуточную стадию сознания: ту, когда мое тело отвечало на то, что говорили Хай и Безмозглая команда, — то есть я улыбалась, кивала в нужный момент и угукала в знак согласия, хотя в действительности мой мозг не воспринимал их слова.

Весь день они мололи какую-то абракадабру. Только иногда слова прорывались через эфир, как в местной радиостанции, которая не была настроена должным образом на нужную частоту.

Но постепенно я вышла из состояния транса:

— Что ты сказала только что?

— Я сказала, эта такая умора, когда Крепыш после трех стаканчиков текилы танцевала, как шлюха с большой задницей на видео, — сказала Мэнда.

— Наш Крепыш всех насмешила, — улыбалась Хай.

— Но ведь Сара не была на балу, — сказала я.

Наступила пауза. Они все посмотрели друг на друга с выражением, которое можно описать так: «Во, приехали!»

— Она тусовалась с нами на пляжной вечеринке, — в конце концов пояснила Хай.

— Мы бы и тебя пригласили, — произнесла Сара.

— Но мы думали, что у тебя соревнования в воскресенье, — сказала Мэнда.

— У меня никогда нет соревнований в воскресенье, — ответила я с такой кротостью, что голос показался мне совершенно непохожим на мой собственный. Это угнетало меня.