Но по какой-то причине я остановилась как раз на том месте, когда хотела рассказать ему о Маркусе Флюти. Полагаю, мне показалось, что на этот раз информации достаточно. Я уже знала, что это от необходимости с кем-либо поделиться, от отчаяния и безумия мне пришло в голову выболтать все свои секреты врачу. Но он первый взрослый, который выслушал меня как взрослую. В отличие от моих родителей, он не пытался превратить все в банальность и с помощью разговоров убедить меня, что все не так на самом деле. Он просто молча сидел и позволил мне высказаться. Это я очень оценила. Все это было так странно.

Потом доктор Хейден вызвал мою маму в кабинет, чтобы они могли поговорить с глазу на глаз о моих проблемах. Какая досада. Но я знала, что он не будет вдаваться в подробности из-за существующего закона о конфиденциальности информации между врачом и пациентом. Через пять минут мама вышла из кабинета с натянутой улыбкой.

— Пойдем, — сказала она стиснув зубы.

— Пока, Джессика, — сказал доктор Хейден. — Хорошего тебе спортивного сезона. Я буду искать твое имя на спортивных страницах.

Я попрощалась. Затем спросила маму, что он обо мне сказал.

— Ничего, — ответила она.

— Разве это законно обсуждать мои медицинские проблемы без моего участия? У меня разве нет права все знать?

Мама вздохнула:

— Нет, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.

— Итак, ты не собираешься рассказать, что со мной не так, пока не исполнится восемнадцать?

Должна сказать, что я предвидела это. Вот мое мнение непрофессионала: нарушение цикла вызвал у меня нервный стресс, но мне бы хотелось услышать подтверждение от специалистов.

— Доктор Хейден считает, что тебе принесут пользу мультивитамины.

Какое разочарование. Я думала, он и правда меня слушал. Да меня тошнит от взрослых.

— Он считает, что я должна тебя отвести к психологу.

Аллилуйя! Итак, мы хотя бы к чему-то пришли.

— Он считает, что я на грани шизофрении?

— Нет, — сказала она. — Он говорит, что ты слишком много волнуешься. Пристегни ремень.

— Я слишком много волнуюсь? Но я всегда слишком много волновалась, — возразила я. — Это что, самый лучший диагноз, который мы смогли узнать за сто долларов?

— Он говорит, что стресс отвечает за твое здоровье. Вот почему ты не спишь, и, вероятно, поэтому у тебя нет менструации. Пристегни ремень.

— Я с радостью проживу и без них.

— Пристегни ремень.

Я пристегнула.

Доктор Хейден дал ей фамилию хорошего подросткового психолога. Если бы я была психом от природы, то уже давно ударила бы своего тренера. Я сказала ей, что ничто не заставит меня пойти к психологу, тем более для того чтобы он меня успокоил.

— А ты хочешь мне что-нибудь рассказать? — спросила она искренне.

Хочу ли я рассказать ей о чем-нибудь? Конечно. Миллион раз я хотела рассказать ей обо всем. Но если бы я могла поговорить с ней, зачем мне было бы изливать душу перед доктором Хейденом. Ведь так? Но только из-за того, что маме захотелось доверительных отношений между матерью и дочерью, она не может стать в одночасье моей лучшей подругой, просто забыв о большом дне на пару секунд, которых ей хватило, чтобы задать вопрос. Я не доставлю такого удовольствия.

— Нет.

Она вздыхала минут десять.

— Я не собираюсь рассказывать твоему отцу об этом. Это только расстроит его, — проговорила она, прибавляя скорость на шоссе. — То, чего я не могу понять в первую очередь, так это о чем тебе приходится волноваться. И почему ты не хочешь, чтобы мы волновались вместе с тобой.

Мне нравится, что она все сказанное обратила против них с отцом, а не против меня. Вот когда я задумалась и стала прислушиваться к шуму, издаваемому шинами. Глядя на разделительную полосу, я укрепилась в своем мнении и решении держать отныне и навсегда язык за зубами.

Хоуп!

Наблюдение за циклом 2000 продолжается. Конечно, мои волнения по поводу аменореи достигли своего пика, с тех пор как мне не был поставлен диагноз.

Поэтому это вовсе никакое ни совпадение, что мое терпение по отношению к Безмозглой команде лопнуло. Я опущу их рассказ о той мучительной для меня поездке за покупками, о которой тебе уже рассказывала. Достаточно сказать, что кредитная карточка мистера Д’Абруцци почти закончилась. Эти четверо всю неделю щеголяют в новой одежде и гриме. Поездка была предпринята для того, чтобы купить себе новых друзей. Все это было сделано из самых лучших побуждений. А может быть, из самых худших.

И теперь Хай у них главная. Она знала, что Вэлли Д. заплатил бы за все, если бы Сара сказала ему, что она плакала все время, потому что она единственная, кто лишен радости подготовки к предстоящему балу. Никто даже не заметил или просто не проявлял беспокойства, что я тоже не иду на бал. Они совершенно упустили из виду, что я оказалась за бортом их веселья по поводу предстоящего бала и подготовки к нему и что настоящая причина, по которой плачет Сара, — это то, что она оказалась брошенной. Хай, проявляя солидарность, перекрестила парня, лишившего Сару девственности: «Этот чертов брат-земляк».

Хай теперь шутит с ними, отпуская шуточки в своем вкусе. Как я говорила много раз, она не лучший материал, из которого можно слепить мне подругу. Но мне прикольно, что она также и не лучший материал, из которого можно слепить подругу для Безмозглой команды. Хай так часто меняет свое «я», как красит пряди своих волос (сейчас они фиолетовые). Может быть, она никогда не была той, за кого я ее принимала.

Да и Скотти тоже со мной не разговаривает. Прибавь к этому всего три минуты сна ночью и то, что истерия по поводу цикла на самом пике, и ты поймешь, почему я не совсем в своем уме и вовсе не готова сегодня днем бежать на квалификационных предварительных соревнованиях перед чемпионатом штата. Надеюсь, что у меня это пройдет перед нашим следующим разговором.

Шизофренически настроенная, твоя Дж.

Вот как я провела субботу, вместо того чтобы бежать на соревнованиях штата по легкой атлетике или участвовать весь день в подготовке к балу.

Я проснулась в тринадцать часов сорок пять минут. Единственная причина, почему я открыла глаза, так это то, что мама ворвалась ко мне в спальню, раздвинула шторы и закричала: «Без четверти два — пора бы уже давно проснуться!» Потом она выскочила из комнаты, оставляя за собой аромат духов. Мой язык спросонья не поворачивался, словно приклеился к нёбу, поэтому я не могла упрекнуть ее за то, что она нарушила мой сон. К несчастью, я даже не могла притвориться, что она — ужасное привидение, так резво ворвавшееся ко мне в комнату. Раз уж я проснулась, так проснулась.

Я встала с кровати и вытянула в окно. Солнце светило, и было градусов двадцать пять — идеальная погода для фотографий на балу. И для соревнований. Я надела удлиненные шорты и тоненькую рубашку без рукавов, закрутила два несимметричных хвостика на голове. Затем я схватила маленькое зеркало и посмотрела, как выгляжу со спины в полный рост в большом зеркале, висевшем на двери в ванной.

На все это у меня ушло сорок пять минут.

— Джессика Дарлинг! Ты уже встала?

Я спустилась на кухню.

— Как это приятно, что ты к нам присоединилась наконец-то, — сказала мама, разбирая открытки, которые сегодня принес почтальон, от тех, кто принял приглашение прийти на свадьбу, и от тех, кто отказался, выразив сожаление.

Мой отец, все еще сердившийся на то, что я продула квалификационные соревнования на прошлой неделе, просто ворчал и притворялся, что читает компьютерный журнал. Я пробормотала что-то вроде «Доброе утро», наливая огромную чашку шоколада.

— Может быть, если бы ты получше ела, то не была бы такой уставшей все время, — заметил отец, скосив глаза на чашку.