Московское государство в информационной войне XVI века было не субъектом, а объектом; это была молчащая страна. Скажем, на последнем этапе ливонской войны пропагандные службы короля Батория даже обладали передвижными типографиями; в это время книгопечатания в Москве вообще не было.

Некоторые западные авторы эпохи Грозного, как, например, итальянец Тедальди или француз де Ту, пытались опровергнуть русофобские пасквили. Купец Тедальди писал о сочинении Гваньини, перелагавшего россказни Шлихтинга: «О тех фактах, что написал против Московита и поныне еще живущий веронец Гваньини, он, Тедальди, во время пребывания своего в Московии ничего не видел и не слышал, что им своевременно и было поставлено на вид названному писателю». [43]Сообщал Тедальди и о том, что поляки не пропускают иностранных купцов и европейских мастеров в Россию, мешают русским сблизиться с Европой. А рыцарь де Ту замечает, что в сочинениях Гваньини и Одерборна «больше догадок, чем истины». Итальянец Франческо Тьеполо уважительно говорит о достижениях Ивана Грозного, об освоении русскими земледельцами степных регионов, где ранее господствовали кочевники, об открытии для международной торговли волжского пути. «О доблести его (царя) нет лучшего свидетельства, как выше упоминавшиеся подвиги, в значительной части выполненные им лично… Он… далеко превосходит своих предков, как доблестью и деятельностью». Но такие голоса были, скорее исключением, из правила.

Европейское общество XVI века легко откликалось на русофобскую пропаганду. Как вообще на любую пропаганду ненависти и разделения. Европейское общество, в котором жестокие убийства абсолютно невинных людей были повседневностью, бессовестно хотело перевести стрелки на Восток. Это и есть «очищение» по-европейски. Криками о «московитских ужасах» Европа маскировала свою кровь и грязь, готовясь к роли мирового проповедника. Пора наконец признать, что соседствущая с нами европейская цивилизация была построена на тщательно культивируемом лицемерии и расистском чувстве превосходства над другими культурами.

Прошло почти 450 лет, но и сегодня у Европы все также плохо с совестью, но всё хорошо в области лицемерия. Слово «опричнина» по-прежнему является ярлыком для русофобских фантазий, которые упорно репродуцируются как на Западе, так и в среде нашей западноцентричной интеллигенции, взять хотя бы фильм модного режиссера П. Лунгина «Иван Грозный» или повесть «День опричника» модного писателя В. Сорокина.

Боярский заговор 1567 г

Сыскное дело по заговору 1567 г. пропало таинственным образом, также как и многие другие документы относящиеся к эпохе Ивана Грозного. Не афишировалось оно и самим царем, потому что показывало зарубежным недругам внутриполитическую нестабильность России.

Обычно псевдорики начинают рассказ о заговоре 1567 с конца, с казней, ничего сообщая о предшествующих событиях, о заговоре – таков уж непринужденный стиль этих правдолюбцев.

Однако сведения о заговоре все же сохранились – у польского хрониста М. Вельского, ливонцев Кельха и Геннинга, в рассказах двух перебежчиков, немца Генриха Штадена и польского шляхтича немецкого происхождения Войтеха (Альберта) Шлихтинга.

Если отбросить цареборческую риторику, то Штаден выдает вполне ясную информацию о целях заговора:

«Великое горе сотворили они (опричники) по всей земле! И многие из них (опричников) были тайно убиты. У земских (бояр) лопнуло терпение! Они начали совещаться, чтобы избрать великим князем князя Володимира Андреевича, на дочери которого был женат герцог Магнус; а великого князя (Ивана Грозного) с его опричниками убить и извести. Договор был уже подписан».

Штаден рассказывает о первых лицах в земском заговоре:

«Первыми (боярами) и князьями в земщине были следующие: князь Володимир Андреевич, князь Иван Дмитриевич Бельский, Микита Романович, митрополит Филипп с его епископами – Казанским и Астраханским, Рязанским, Владимирским, Вологодским, Ростовским, (и) Суздальским, Тверским, Полоцким, Новгородским, Нижегородским, Псковским и в Лифляндии Дерптским».

Далее Штаден показывает, что и момент для свержения Ивана был выбран подходящий. 21 сентября 1567 г. царь вышел с войском для участия в большом хорошо подготовленном походе и находился уже неподалеку от литовских рубежей. А ведь большие походы на Запад случались далеко не каждый год.

«Великий князь (царь Иван) ушел с большим нарядом; он не знал ничего об этом сговоре и шел к литовской границе в Порхов. План его был таков: забрать Вильну в Литве, а если нет, так Ригу в Лифляндии…»

Таким образом, мы видим заговор в разгар войны, в период максимального напряжения сил, накануне важнейшего похода на Литву, который мог бы кардинально изменить ход войны. (Литовско-русское простонародье и часть мелкопоместной литовско-русской шляхты были фактически союзниками царя, а Иван Васильевич был всегда крайне удачлив в своих военных походах.)

В это же время, осенью 1567 г., польский король Сигизмунд II собрал в белорусском местечке Радошковичи большую армию. Польско-литовские войска готовятся вовсе не к защите Вильны или Риги, не к борьбе с наступающими царскими войсками. Король замер в предвкушении радостных известий из Москвы и готов немедленно поддержать бояр-заговорщиков. Польско-литовская армия в Радошковичах – это сила, которые должна закрепить успех заговора при помощи интервенции (так и хочется сказать но новоязе – «гуманитарной интервенции»).

Шлихтинг был информирован о сговоре польского короля с московскими боярами, но, как боец пропагандного фронта, скрыл правду. Единственная его задача была выставить царя Ивана в виде такого-сякого тирана, а бояр-заговорщиков, как невинных жертв такого-сякого тиранства. (Кстати, этот польский шляхтич, будучи военнопленным, жил в Москве совершенно вольно, опровергая басни об ужасных муках поляков и немцев, попавших в лапы московитов.)

Впрочем, на всякого мудреца довольно простоты. В своих кратких «Новостях», которые Шлихтинг составил сразу после бегства из Москвы, он напрямую называет Челяднина-Федорова злонамеренным заговорщиком. И даже в чисто-пропагандистских «Сказаниях», сочиненных позднее по указанию короля Сигизмунда II Августа, Шлихтинг проговаривается: «Если бы король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю». [44]Если под «подданными» понимать бояр-заговорщиков из партии Челяднина и Старицкого, то мы видим, что интересы родовой аристократии окончательно разошлись с интересами других сословий государства (которые выразили свою позицию на состоявшемся в 1566 г. Земском соборе).

Историк Р. Скрынников, многие годы бывший главным разоблачителем «кровавой опричнины» в последнем варианте своей книги «Иван Грозный» вынужден был признать: «Будучи осведомлены об усилившихся трениях между опричниной и земщиной, литовцы попытались ускорить выступление недовольных и обратились с тайными воззваниями к главным руководителям земщины – Челяднину, Бельскому, Мстиславскому и Воротынскому. Ввиду того что Воротынский по милости царя сидел в тюрьме (он только что получил свободу), литовцы возлагали на него особые надежды. Удельный князь должен был возглавить вооруженный мятеж. Король обязался прислать ему в помощь войска и передать во владение все земли, которые будут отвоеваны у царя. Чтобы ускорить дело, король послал в Россию в качестве лазутчика старого „послужильца“ Воротынских Козлова, ранее бежавшего в Литву. Лазутчик пробрался в Полоцк, где находился Челяднин, и вручил ему письма… Планы вооруженного мятежа в земщине были разработаны в мельчайших деталях».

Король Сигизмунд II Август в своих посланиях не только обещал передать князьям и боярам земли, отвоеванные поляками у царя, но и договаривался с ними о выдаче Ивана Васильевич. «… Много знатных лиц, приблизительно 30 человек, с князем Иваном Петровичем (Челядниным) во главе, вместе со своими слугами и подвластными, письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки вашего королевского высочества, если бы только ваше королевское высочество двинулись на страну», – пишет Шлихтинг в кратких «Новостях». [45]Можно предположить, что благодарные бояре отдали бы в руки ляхов не только государя. В случае успеха, заговор привел бы к радикальному ослаблению России в ее противостоянии с Западом, со всеми вытекающими отсюда последствиями.