Она была самой красивой. На розовом фоне рисунок из серых змей. Таким было ее брюшко. Я посадила ее в банку. Это оказалось очень легко. Просто я стукнула по крышке паутинного домика, и она вывалилась из него прямо в банку. Она — это самка крестовика. Кстати, крестовик-самец мне ни разу не встретился. Самцы намного меньше самок, и они так ловко умеют прятаться возле своих сетей, что найти их очень трудно. А самок здесь, в городе крестовиков, много. Самую красивую из них я взяла домой. Я кормила ее мухами, осами. Ловчей сети самка не сплела, но на стенке банки в одном месте появился красивый узор из белых паутинных точек и белых паутинных нитей между ними.

Через несколько дней я решила поймать в ту же банку еще нескольких самок крестовиков. Может, вместе они сплетут настоящую сеть?

Я ходила по лесу и стряхивала крестовиков в банку. Последним я поймала в банку белого крестовика с коричневой полосой в середине. Теперь в банке было шесть крестовиков. Я считала, что каждого крестовика нужно обеспечить мухой. Одну за другой я поймала и бросила в банку пять мух. Когда я вернулась с шестой мухой, то увидела, что в банке происходит нечто странное. Мой первый розовый крестовик сидит верхом на белом крестовике, на том крестовике, которого я посадила в банку последним. Что он делает с ним? Сначала я ничего не понимала. Но вдруг по верхней стороне брюшка белого крестовика потекла желтая тягучая жидкость. Их надо рассадить! Пока я доставала другую банку и маленький самодельный сачок, прошло не больше минуты. Но белого крестовика я застала уже висящим в центре банки на паутинной нитке. Плотный слой паутины опутывал его тело. Мне стало страшно. Каждый день я давала пауку на съедение мух, ос и не видела в этом ничего особенного. А ведь и муха и оса такие же живые существа, как и паук. Мы привыкли — одни виды животных поедают другие виды! Но своего! Зачем?! Еды было достаточно. Места не хватило? Я вытащила розового крестовика из банки и пересадила в другую. Потом достала белого паука. Двумя иголками осторожно стала освобождать его от паутины. Брюшко оказалось очень мягким, и я боялась, что при малейшем неосторожном движении проколю его иголкой. Сначала я освободила от паутины голову и нижнюю сторону брюшка. На спинной стороне брюшка паутина оказалась твердой и плоской. Она отделилась от нее, как скорлупа от яйца, только в одном месте, справа, прилипла. Здесь под паутиной была глубокая рана. Но паук еще жил. Слабо шевелил лапками.

Умер он через час. Правая задняя лапка так и осталась у него прижатой к ране.

На розового крестовика, которого еще так недавно я считала самым красивым, я не могла больше смотреть. Я выбросила его.

Оставшиеся четыре паука продолжали жить в банке. Жили мирно. Сетей они так и не построили. Но у каждого в банке был свой «угол». И у каждого в этом «углу» был на стенке рисунок из паутинных точек и линий.

А в банке, куда я поместила целлулоидные лилии, появились личинки. Личинки продолговатые, членистые, с шестью лапками. Челюсти у них как крючки. Это тлевые львы. Пройдет время, и ползающие тлевые львы превратятся в летающих золотоглазок.

Ствол совсем молодой сосны. Он очень тонок, а ветки отходят от него густо. Между ветками, тесно прижавшись один к другому, сидят тли. Вернее, они не сидят, а свободно висят в воздухе. Висят на передних лапках и хоботке. Через хоботок из дерева к ним поступает сок. Тли черные, крупные.

По стволу, снизу, к тлям непрерывно поднимаются муравьи. Муравьи ползают среди тлей, щекочут их, облизывают…

К тлям подлетела оса. И вдруг висящие тли, как одна, покачнулись слева направо. Словно волна пробежала по морю тлей. Оса отлетела, а когда снова прилетела, тли опять качнулись. Я взяла палочку и провела над тлями. И будто моя палочка была осой — тли покачнулись. Я провела еще раз, но тли больше не шевелились, еще раз — тот же результат. Я подождала минут десять и снова провела палочкой. Тли качнулись. Еще раз — и тли опять перестали реагировать. Выходит, обмануть тлей можно только с налету.

На ветке возле тлей сидит муха. Мухе здесь есть чем поживиться: ведь тли выделяют сладкую жидкость. Но тли не подпускают к себе мух тоже. Слизывать сладкую жидкость тли разрешают только муравьям.

Рядом с мухой на одной с ней ветке, только дальше от тлей, сидит паук. И паук хочет подобраться к тлям. Но паука к ним не пропускает муха. Пауку стыдно бояться мухи. Он же мух ест. Но то ли потому, что муха уж слишком большая, а паук совсем маленький, только этот паук явно боится мухи. Он подползает к ней и тут же отскакивает. Вот и получается: тли не подпускают к себе муху, а муха не подпускает к ним паука. Одни муравьи безраздельно царствуют среди тлей.

На конце ветки, где сидит паук, под молодой, еще розовой шишкой сидит другой паук. Этому пауку не до тлей, не до сладостей. Это паучиха-мать. Она сидит на белом паутинном мешочке. Внутри мешочка ее паучата. Вчера она была тоже внутри мешочка вместе с паучатами. Но я хотела посмотреть, что в мешочке, и разорвала его. Паучиха вылезла. Я думала, она потом влезет обратно. А она не влезла. Эта паучиха похожа на потолстевшую и обесцветившуюся линифию. Наверное, она какая-нибудь ее родственница.

Квадратные паутинные мешочки таких паучих можно встретить и в свернутых в трубочку сухих листьях березы. Здесь, в лесу, среди молодых сосен, оказывается, растут кустики березы. Только они очень низкие и их мало. Поэтому каждый березовый листок на счету.

Край зеленого листка загнут. Внутри лежит небольшой белый шарик. Шарик прикреплен к листу тонкими паутинками, и такими же паутинками он еще прикреплен к длинным зеленым ногам паука теридииды. Брюшко у этого паука круглое, а головогрудь плоская. Брюшко, как и ноги, ярко-зеленого цвета. Головогрудь хотя тоже зеленая, но прозрачная и поэтому кажется гораздо бледнее.

Я наблюдаю за паучихой каждый день. Она всегда сидит в одном и том же положении. Сколько она так будет сидеть без еды, без движений?

А вот совсем засохший лист березы. Он сложен вдвое, и края его склеены паутиной. Внутри тоже сидит паучиха с паучатами. Паучиха черная, голова у нее сплюснута и откинута назад. Передние ноги тоже откинуты назад. Кажется, что паучиха курносая. И паучата у нее черные и курносые.

Наверное, я просто не там ищу косеножек. Та моя косеножка могла случайно висеть на сосновых иголках. Вполне возможно, что их надо искать просто в другом месте, ну, скажем, на…

Косеножка! Косеножка!! И еще косеножка!!! На стволе сосны сидят три косеножки!

Я какой день ищу их на ветках молодых сосен, а они преспокойно сидят на голом стволе старой сосны. Наверное, на других тоже есть. Ну конечно. Вот другой ствол. И вот сидит косеножка.

У всех косеножек по восемь ног. Четыре ноги с одной стороны, четыре с другой. Больше никаких ног нет. Правда, это еще ничего не доказывает. Ведь они не висят вниз головой, а спокойно сидят на дереве и, возможно, остальные восемь ног где-то прячут. Только вот почему ноги у этих косеножек черные? Так же расположенные ноги у шестнадцатиногой косеножки были зеленоватыми. А черными у нее были ноги, на которых она висела. Они отходили от конца брюшка.

Внизу, на дереве, где сидят три косеножки, глубокая дыра. К бокам ее прижались две бабочки. Завернутые в бледно-желтые крылья, как в саван, с усиками, сложенными в одно острие, они похожи на привидения. Это ночные бабочки — они ждут ночи. А мои косеножки? Ведь они тоже ждут ночи. Сейчас они неподвижно сидят на дереве. Их трудно заметить. Они сливаются с корой. Сколько раз я проходила мимо, а их не видела. Стемнеет, тогда они начнут двигаться, охотиться.

Надо заставить косеножку отдать все восемь ног. Тогда она выпустит спрятанные добавочные ноги. Это будет вполне естественно. Ведь самокалечение косеножки, наверное, и возможно потому, что у нее есть запасные ноги. Четыре ноги в одну руку, четыре — в другую и тянуть. Не отдает. Напряглась, словно собирается лопнуть… Отдала. Все сразу. Ползет, ползет, тащит обезноженное тело, цепляясь за землю двумя ногощупальцами. Они похожи на ноги, только короткие и отходят от головы. Грудь стала восьмиугольной. Во впадинах между углами вместо ног — белые капли. Кровь? Я думала, это ей просто — отдать свои ноги.