Он как-то глупо улыбнулся.

Анита потрогала кольцо на своей руке:

— Может, закончим с этой загадкой? Это ведь никогда не было предложением в истинном смысле слова. Мне кажется, ты просто хотел меня защитить, ну, признайся, Эдвард? Ну, а теперь я хочу защитить тебя. Нельзя, чтобы Кэти поняла нас неправильно.

— Если… заметь, я ничего не обещаю, но, если придет время, я все расскажу Кэти. Может быть, ты и сама не хочешь носить кольцо?

— Может быть.

— Тогда сними его. Носи на другой руке или совсем спрячь. Оно не может принадлежать никому другому. С этим кольцом связана одна история, когда-нибудь я расскажу тебе ее.

— Когда-нибудь? — Подняв руку, Анита откинула волосы со лба. — Только не надо напускать туман, я и сама неплохо это умею. Я завидую Кэти. Она живет сегодняшним днем. А я застряла между вчерашним и сегодняшним.

— А завтра что будет?

— И завтра то же! — Анита засмеялась. — Я такая… туманная блондинка.

Он посмотрел на нее своим строгим эдвардианским взглядом:

— Девушка, это был ваш последний коктейль.

— Я что-нибудь пропустила? — спросила Кэти, вернувшаяся как раз в этот момент.

— Мы думали это делать завтра, — сказал Эдвард. Он говорил так раскованно и мило, что Анита даже заморгала от удивления.

— Завтра все будет ясно. — Кэти села и устроила свой острый подбородок на сплетенных пальцах. — Завтра фиеста. Вам повезло, что вы приехали именно в это время. Это на острове большой праздник. Он начинается в половине пятого с боя быков, потом торжественная процессия, танцы на улицах и, конечно, фейерверки. Без фейерверка ни одна фиеста не может быть хороша.

— Все здорово, — сказала Анита. — Кроме боя быков.

— Вы должны обязательно пойти, — возразила Кэти. — Это же главное событие года. Люди приезжают отовсюду, они фрахтуют катера и самолеты, чтобы посмотреть на корриду. Остальное — просто так, сопровождение.

— Я не могу. Мне очень не нравится коррида. Я ненавижу убийство в любой форме, и мне кажется, что бой быков — самый жестокий, самый садистский способ. Как мужчины и женщины могут смотреть на это, не говоря уже о том, чтобы аплодировать…

— Хорошо, — сухо, но сочувственно произнесла Кэти. — Ты высказалась. Я не стану с тобой спорить. Я никогда не спорю насчет политики, религии и корриды. Поэтому и не ссорюсь с друзьями. По крайней мере, процессия тебе понравится. Все, начиная от младшего сына сапожника до приходского священника, наряжаются в карнавальные костюмы. Ну, может, приходской священник и не наряжается. Но все остальные, кто может купить кусок ткани и умеет шить ровно, приходят в костюмах.

— А у тебя какой будет?

— Мне не стоит говорить, но раз уж вы все равно пойдете со мной, я буду императрицей Жозефиной. А ты можешь взять мой прошлогодний костюм, — предложила Кэти Аните. — В прошлом году я была арабской невольницей. Тогда я еще не очень хорошо управлялась с иголкой, поэтому сделала простенькое платье до лодыжки, навела черные тени и надела на руки и на ноги браслеты рабыни. Извини, что тебе не могу ничего предложить, — сказала она, с улыбкой обращаясь к Эдварду. — Ты не моего размера. Я представляю тебя Геркулесом. — Аните показалось, что первые три слова Кэти произнесла, сделав особое на них ударение.

Прежде чем расстаться, они договорились встретиться на следующий день.

— Значит, после боя быков? — спросила Кэти, проникновенно глядя на Аниту. И ничего не добилась, потому что Анита ответила:

— Конечно после.

— А я, — вмешался Эдвард, — не разделяю причуд Аниты. И не собираюсь пропустить событие года. Я зайду за тобой, если ты скажешь, где живешь, а потом, после корриды, мы заберем Аниту из отеля. Договоритесь, где вы будете переодеваться.

— Чего тут договариваться, — сказала Кэти. — Мы вернемся ко мне и переоденемся. И не надо будет возить туда-сюда костюмы. — Она еще прибавила, что семья, у которой она живет, не возражает против гостей во время фиесты, да и в любое другое время тоже.

В эту ночь Анита долго лежала в постели, дожидаясь, пока ее возьмет сон. Тело было расслаблено, но ум продолжал интенсивно работать. День был полон сюрпризов. Как хорошо, что она встретила Пилар и поговорила с ней.

Какая милая Кэти. И Эдвард так думает. Может быть, у них что-нибудь получится?

Ее глаза начали закрываться, пальцы, сжимавшие грубую простыню, разжались.

Как плохо, что они… любят бой… быков.

Матадоры — не спортсмены, подумала она, совсем уже засыпая. Они кровожадные создания, лишенные тонких чувств, и убивают ради неприкрытой выгоды.

Глава 4

Кэти сидела рядом. Им удалось купить отличные места в тени, рядом с президентской ложей.

Обычно Кэти целиком была захвачена зрелищем процессии, о которой возвещали трубы, но на этот раз даже блистательные матадоры не привлекли ее внимания. Конечно, она все знала наизусть. Сначала появлялись служители арены — верхом, разодетые в роскошный бархат. За ними шагали в красивых плащах матадоры — убийцы быков, за ними выходили бандерильеро, а потом — пикадоры, тоже верхом.

Толпа встала, крича и хлопая в диком возбуждении, когда бросили ключ от загона, где помещались быки.

Теперь она позабыла о мужчине рядом с нею — в середину вышел самый лучший матадор со своими помощниками.

Наступил момент ожидания, когда все, словно в страхе, затаили дыхание, потом вбежал бык; замелькали его ноги и хвост, он притормозил, подняв пыль, и гневно засопел. Бык был величественный. Пугающий. Удивительный. Прекрасный.

Помощники сделали первый проход, размахивая плащами, чтобы привлечь внимание быка и заставить его напасть, а матадор следил за движениями животного, в соответствии с ним выстраивая свои действия. Всякая случайность в этом процессе должна была быть устранена.

Матадор шагнул вперед, и толпа дико закричала. Он начал с движения правой рукой, за которым быстро последовали другие — вероника, марипоза. Он хорошо проделал подготовительные движения, каждый шаг его был безупречен. Человек и зверь были равны по ловкости и храбрости.

Кэти выдохнула:

— Оох!

Смертельно опасные рога задели бедро матадора, но его лицо выразило презрение, потому что бык промахнулся, а толпа разразилась приветственными криками. Матадор, актер, победитель — все в одном лице!

Взвыли трубы, крики толпы перешли в визг, когда матадор уходил с ринга, а вместо него выехали пикадоры с длинными пиками.

— Мне эта часть корриды никогда не нравилась, — сказала Кэти, беря Эдварда за руку. — Однажды я видела, как упала лошадь, а помощникам не удалось отвлечь быка, и лошадь была вся страшно изранена. Пикадор побежал к барьеру, но ему очень мешали тяжелые наколенники, и он не успел. Это было ужасно.

Толпа опять громко закричала, и Кэти обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как пика пикадора воткнулась в плечо быка, как раз в толстую мышцу у основания шеи. Разъяренный бык бросился на лошадь, но его рога не смогли пробить ее защитные доспехи. Второй пикадор тоже вступил в дело, чтобы ослабить могучие шейные мышцы животного. Можно было сказать, что сейчас испытывалась отвага быка и теперь должна была начаться вторая половина боя.

Вышел первый бандерильеро, чтобы воткнуть в плечи быка бандерильи, украшенные цветной бумагой; он делал аккуратные шажки в стороны, уклоняясь от рогов. Бандерильеро стремился ослабить шейные мускулы быка еще больше, заставляя его наклонять голову ниже и ниже, в то же время раздразнивая его и готовя цель для шпаги матадора.

Наконец все было готово к последней части боя. Матадор посвятил быка президенту ринга. Его возлюбленная, если таковая вообще имелась, на сей раз не присутствовала, иначе он бы посвятил быка ей. Матадор поменял плащ на меньший, и этот был стянут тонким шнуром, называемым мулетой.

Все замерли в нетерпении. Кэти казалось, что в ее груди — раскаленная печь и дыхание обжигает ей горло.

— Вот увидите, он сделает семь пассов! — в возбуждении прошептала она Эдварду.