Через год Тео станет хозяином яхт-клуба и марины в Хилтон-Хед. В летние дни во время гонок на яхте, во время игры в гольф Коллин будет рядом с ним. Коктейли ровно в пять, по выходным — в три тридцать. Тео будут знать в обществе, он станет известен своими приемами на пляже, с целыми горами креветок, лобстеров, запеченных на решетке, щедро льющимся вином. А поздно вечером отблески костра будут освещать лица людей, обладающих силой и властью, знаменитостей, бизнесменов, политиков, отошедших на несколько дней от света рампы вместе с их благоухающими дорогими духами женами, с бокалами коньяка и шотландского виски в руках.

С ложечки из нержавеющей стали Коллин ела клубничное мороженое. За ее спиной забулькала кофеварка: кофе без кофеина был готов.

Остальную часть года она будет проводить на острове Сен-Луи в Париже, где она планировала купить жилой дом. Пентхаус станет ее местом уединения, а квартиры на нижних этажах она будет сдавать в аренду; одну из них — задешево — какому-нибудь достойному актеру театра или балерине. Сколько может стоить такой дом? Два миллиона? Три? Это не имеет значения, ведь дом окупится сам собой как капиталовложение, а если нет, то ведь это то, чего она хочет, чего она всегда хотела. Ее собственные потребности — прежде всего.

Коллин не станет спешить. Она использует свой капитал и престиж, для того чтобы правильно организовать свое дело в системе «Гудлайф». Она еще не исследовала проблему — возможно, кто-то уже открыл Париж, но если и так, то с поддержкой Тиффани она будет вести свое дело там гораздо шире и лучше. У нее будет своя яхта в Монте-Карло, и ей не потребуется слишком много времени, чтобы познакомиться с Каролиной и Стефанией. Сначала принцессы отнесутся к ней настороженно, как к американской выскочке, но Коллин не будет навязчива и бесцеремонна. Она будет уверена в себе, но не высокомерна, счастлива, но не опьянена успехом. Во время ее парижских сезонов глубинное развитие личности Коллин совпадет с ее внешним самоуважением, и она легко и свободно войдет в образ такой женщины, какой она и является на самом деле.

Вся ее семья сможет добиться успеха именно благодаря ее достоинствам и высокой культуре. В новом круге общения Коллин Малкольму и Дот простят их старость, она купит им приличную одежду, научит, как следует заказывать еду. Одежда Тиффани в стиле хиппи, ее похожие на паклю волосы, унизительность ее анорексии — все это будет забыто. Много лет тому назад Коллин убедила Тео отказаться летом от пива и перейти на «Кейп-коддеры»[35] и «Си-энд-Ти»,[36] и еще она убедила его больше никогда не ремонтировать машину на въездной аллее. Она продолжит попытки сделать мужа более рафинированным человеком. Первый шаг — заставить его немедленно сбрить эту бороду, сразу после того как они получат деньги. Тео — сильный и решительный человек, лидер, всегда принимающий ответственность на себя, она восхищается его уверенностью в себе, и когда он решил отрастить бороду для маскировки, у Коллин в голове родилась фантазия, что борода может придать ему галантность и утонченную сексуальную привлекательность. Однажды в Вэйле, на первом в ее жизни съезде «Гудлайф», ей встретился человек. Он был с усами. И он был такой же преуспевающий, как Стона Браун…

Коллин молилась о том, чтобы с мистером Брауном все было в порядке. Она молилась, чтобы план осуществлялся дальше без всяких загвоздок. Потому что она понимала, если с мистером Брауном случится что-то плохое по вине Коллин и Тео, то больше никогда… Она слишком стара, чтобы еще раз попытаться осуществить свои мечты. Заплесневелый дом Волковяков, их прокисший холодильник — все это уже отошло в прошлое. Голубцы и колбаса — уже в прошлом. Настоящего больше не существовало.

Собака вылизывала ступни Малкольма, а Тео в сотый раз рассказывал совершенно неуместную историю из тех времен, когда Дэйзи была щенком. Это случилось, когда он еще был копом и он купил щенка для детей. Каждый раз, когда они уходили из дому, а затем возвращались, собака напрягала живот и пачкала пол в комнате, где жила их семья. А Тео каждый раз непременно ее шлепал и тыкал носом в это безобразие, чтобы отучить ее делать свои дела в доме. И вот теперь Тео со смехом рассказывал, как в конце концов, когда они однажды вернулись домой, Дэйзи повернулась и по собственной воле ткнулась носом в кучку собственных фекалий.

— Задок поднят, — смеялся Тео, — хвостиком крохотным машет, думает, она поняла наконец, какому трюку ее учили! Вот тогда-то мы и решили отдать маленькую засранку вам, па.

Почему же его отец смеется вместе с ним, если он сто раз слышал эту историю? И зачем Тео нужно рассказывать ее за столом? За обедом? Никогда, никогда в жизни больше этого не случится.

Резкая боль во лбу, неприятное покалывание в шее пониже затылка, жаркая тьма вокруг… Стона в первый миг не мог вспомнить, где он находится. Он спал или потерял сознание, но теперь проснулся. Он жив. Он все еще в ящике.

Должно быть, уже гораздо больше часа дня, а его все еще не освободили. Хотелось бы знать, уплачен уже выкуп или нет, но тут он сообразил, что, конечно же, деньги будут выплачены ночью. Вот почему ему приходится так долго ждать. Но сейчас уже скоро, скоро все закончится. Придя к такому выводу, он почувствовал, как прибывают силы, почувствовал, как проясняются мысли. Нужно подождать еще час, от силы — два. И ему понадобится помощь, но он сам дойдет от этого ящика до санитарной машины, и он сможет потянуться, расправить члены. Боже милостивый, он сможет потянуться!

А на оставшееся недолгое время ожидания ему нужно чем-то занять свой ум. Так что Стона продолжил поиски похитителя. Из магазина мужской одежды Розенблатта он поехал на ашертонский почтамт. Проверил фотографии на объявлениях «Разыскиваются полицией», но мозги работали вяло, и в памяти не возникло никаких ассоциаций с лицами на снимках. Он встал в очередь и прошел за огораживающие канаты, мимо стенда с плакатами для филателистов, и, когда стал вглядываться в лица почтовых работников, сидевших за застекленной стойкой, память его заработала. Их имен он не знал, но он видел их лица раньше. Китаец подальше слева, женщина, которая всегда выглядит так, будто только что сделала завивку, толстяк с седой бородой, и у окна в дальнем конце… Он не мог точно сказать, где он видел его лицо, но когда он попытался представить своего похитителя здесь, на почте — волосы причесаны, пиджак, галстук, — он понял, что это неправильно. Стона вышел из здания почтамта в полной уверенности, что похитителя там нет.

Чтобы провести поиск как можно более тщательно, он съездил еще и на почту во Флорам-Парке. Заехал в Парковое хозяйство Хендерсона, однако, проходя по оранжерее, почувствовал, как гнетет его тяжелая влажная жара, во лбу и в висках у него застучало. Он попытался увидеть лица, но увидел лишь тьму внутри ящика. Тут он ощутил, что со лба его капает кровь. Сколько же часов он пролежал в этом гробу? Сколько часов в этой адской жаре? Разумеется, уже настал вечер, но этот проклятый гараж удерживает зной. Стона всегда полагал, что адом для него станет холод, что он вынужден будет стоять голышом во льду, не имея возможности сесть, а резкий ветер будет вонзать ему в кожу острые, словно бритва, мелкие льдинки инея. Он всегда брал с собой пальто или хотя бы легкий свитер — даже в разгар лета. Его сердце могло не выдержать неожиданного переохлаждения.

А теперь он умрет в этой влажной жаре. Промокшая от слюны тряпка сползает в горло. Но он не может умереть. Во всяком случае — не так. Есть кое что, в чем он должен исповедаться. «Это — преступное деяние» — Нанни именно так это назвала, но, черт возьми, у него просто не было выбора. На карту была поставлена компания. Опрометчивый поступок, девушка из Нью-Хейвена, сорок лет назад. Томление по девочке-подростку, школьной подруге Джейн.

Поясницу снова скрутила боль, Стона попытался повернуться на бок, опустил пониже левое плечо, уперся торсом в натянутые веревки, и его сердце вдруг как-то слабо и глухо ухнуло, будто взорвался воздушный шарик, наполненный водой. Из раны на предплечье хлынула кровь.