В сарае, одновременно служившем отцу мастерской, Тео увидел, что Малкольм все тщательно прибрал. Обрезки фанеры были аккуратно прислонены к стене под полкой с тисочками. Циркулярная пила и шуруповерт вернулись на свои полки, желтые шнуры свернуты в кольца и повешены на крюки, вбитые в балки. Отец подмел опилки, валявшиеся повсюду обрезки картона, целлофановые обертки от уголков, петель и защелки. Тео представил себе отца в мастерской сегодня утром, он качает головой, глядя на беспорядок, и бормочет себе под нос: «Когда же у Тео появится чувство ответственности?»
В дальнем конце сарая, рядом с газонокосилкой, Тео открыл боковую дверь — с филёнками и коричневой фаянсовой ручкой; эта дверь когда-то отделяла кухню от гостиной. Тео отвинтил крышку бензобачка на косилке: ни капли бензина. Вдоль стены, рядом с двумя бутылями обезжиривателя «Гудлайф» и двумя жестянками масла, стояла красная пластмассовая канистра. Он поболтал канистру. Полно. Держа канистру с бензином в одной руке, он другой потащил косилку из сарая.
Как хорошо снаружи! Теплый весенний день, и он — Тео — заливает в косилку бензин для первой косьбы сезона. Бензин лился из прозрачного горлышка, пахло, как когда-то в школьные годы — он чинил машину, подстригал лужайку… Бензин перелился через край бачка на косилку и быстро испарился на жарком солнце.
Чертовски жарко, на самом деле. Браун наверняка уже согрелся. Тео крепко завернул крышку бачка, включил половинную скорость, поставил ногу в отцовском ботинке на косилку и дернул за шнур. Ничего. Он снова дернул. Бензопровод оказался пуст, так что надо ртом потянуть разок-другой, чтобы горючее пошло. Тео тянул и тянул и наконец потянул так сильно, что нога соскользнула с косилки и он поднял косилку над землей.
Тут он обнаружил, что отключен провод свечи зажигания, он свисает с моторного блока. Тео опустился на одно колено, зажав в пальцах металлический колпачок, потом низко наклонился к косилке, взяв маленький круглый колпачок в зубы — грубый вкус металла во рту. Может быть, все-таки не в последний раз он стрижет газон. На пристани и в клубе будут садовники. «И это ты называешь прополкой клумбы, Хуан?» — произнес Тео вслух. И он нагнется за бугенвиллеей и вырвет несколько укрывшихся от прополки сорняков. «Простите, мистер Волковяк. Такого больше не случится». И у садовников могут возникнуть проблемы с газонокосилками, но черт возьми, он, Тео, может справиться и с машиной «бриггз-энд-стрэттон», мощностью пять лошадиных сил. Он может разобрать и снова собрать такую за один час. «Дай мне полдня свободных, и я смогу перебрать мотор твоего „шевви“, Хуан». И Тео обнаружит засорившийся бензопровод, включит косилку и подстрижет газон, идущий вдоль волноотбойной стенки; его будет обдувать океанский бриз, и он не почувствует жары; а на полностью оснащенной белой мачте марины будет развеваться американский флаг, штандарт яхт-клуба, полосатый «чулок» — указатель напора и направления ветра и ванты. Садовники, конторские служащие, некоторые члены клуба и ВИПы увидят, что Тео, загорелый и сильный, обладающий властью человек, не боится замарать ручки, что он не был рожден с серебряной ложкой во рту. Жены руководящих работников всемирно известной компании «Филип Моррис» станут сплетничать: «Он ведь служил в полиции много лет тому назад». Сенатор из Северной Каролины, потягивая шампанское «Дом Периньон», скажет: «Я слышал, он был секретным агентом ЦРУ». Богатого и могущественного Тео Волковяка будет окружать тайна.
Когда Тео надевал маленький колпачок на свечу зажигания, коричневый «плимут-фьюри» его отца задом въехал на подъездную аллею, будто Малкольм все еще служил в полиции и прибыл по вызову.
Тео поднялся на ноги, его розовая сорочка фирмы «Лакост» намокла на животе от пота и стала красной. Он стащил сорочку через голову, повесил на фаянсовую ручку двери и снова нагнулся над газонокосилкой, чтобы дотянуться до шнура. Дернул шнур: двигатель фыркнул и заглох. Уголком глаза Тео видел, что отец выходит из машины. Тео дернул шнур еще раз, и четырехтактный двигатель внутреннего сгорания громко затарахтел — на нем же никакого глушителя не было! Вряд ли его чинили хоть раз за все эти годы. Он будет хорошо платить своим садовникам, но потребует от них первоклассной работы.
Тео врубил максимальную скорость и решил сначала подстричь траву перед домом. Он прокосил рядок по прямой через боковой двор — к самшитовому дереву, бетонным уткам и к отцу, опиравшемуся рукой о бок «плимута» и следившему за действиями сына, склонив голову набок. «Неужели мой сын и правда косит траву?»
Вибрация косилки и тарахтенье мотора действовали на Тео, как японский массаж сиацу. Он сделал прокос прямо к отцу, который все смотрел на него, подняв руку и повернув голову так, словно старался получше вслушаться в звук двигателя. Тео попытался представить себе, как Доналд Трамп[27] заезжает к родителям и включает газонокосилку. Тут косилка начала как-то взбрыкивать, дергаться — трава была слишком густая, так что Тео сбавил скорость, но отец уже вовсю махал руками, и Тео решил, что нож врезался во что-то. Он приподнял косилку на двух задних колесах. Послышался отвратительный скрежет, какой-то захлебывающийся звук, и запахло чем-то горячим, горелым. Двигатель замер на полувздохе.
Медленно приближаясь к сыну, Малкольм остановился — поднять лежащего на боку утенка. Поставил его последним в цепочке других утят. В руке он держал бумажный, зеленый с белым, пакет из дисконтной аптеки «Сити-Лайн». Пакет был сложен пополам и скреплен скобкой, той же скобкой к нему была пришпилена копия отцовского рецепта. Тео перевернул косилку вверх колесами — посмотреть, отчего ее заклинило. Он схватился за нож, но не мог сдвинуть его с места.
— Заклинило, — сказал отец, коснувшись плеча Тео. — Откуда тебе было знать.
— Я разберусь, — сказал Тео, переворачивая косилку набок. Запах от нее шел ужасающий. — Может, сгорел ремень, идущий к ножу.
— Сынок, двигатель заклинило!
Тео уже понял, что двигатель заклинило. Господи, ну ничего же не изменилось! Что касалось механики, плотницкого дела, или того, как собрать велосипед, или отыскать у кого-то наркотики под приборной панелью — отец всегда все знал досконально.
Нож не поддавался. Тео резко поставил косилку на колеса и потряс провод свечи зажигания.
— Черт! — вскрикнул он, коснувшись костяшками пальцев моторного блока.
— Он же раскалился, — сказал отец.
— Как я могу определить, что тут случилось, если ты торчишь у меня за спиной?
— Ты работал на ней всухую, Тео, — сказал Малкольм. — Я каждый раз осенью сливаю масло. Двигатель заклинило.
Тео перевел взгляд с косилки на ботинки отца.
— Все равно она уже старая была, эта машина, — сказал Малкольм. Он дышал с присвистом.
Тео запорол мотор. Он обернулся, посмотрел в сторону сарая, на полосу скошенной травы, рассекшей заросшую лужайку. А Малкольм смотрел на останки яхты, и Тео знал, о чем думает отец.
— Да я все равно думал в этом году пригласить парнишку из нашего квартала подстричь траву, — сказал отец. — Он тут как-то с самолетом игрушечным заходил.
Отец думает, что он, Тео, даже лужайку подстричь не способен.
— Симпатичный парнишка. Аккуратный такой.
Яхта торчала во дворе, ржавея все больше и больше, каждый раз напоминая Тео о том, каким безрассудным и безответственным он был. Но с завтрашнего дня Тео начнет понемногу покупать себе уважение.
— У парнишки косилка новая — «Торо». Самоходная. Взгляд прямой — в глаза смотрит. И «сэр» говорит.
Inde Deus Abest.[28] Все нутро ящика излучало жар. Пахло как в сауне — сухим деревом и потом. Многие часы Стона промерзал до костей, но теперь пар, поднимавшийся от его тела, сконденсировался под крышкой ящика и горячими каплями падал ему на лицо. Плед сбился кверху, под самый подбородок, и стал таким тяжелым и жарким, что приходилось бороться за каждый вдох. Очень похоже на то, как в детстве его оборачивали в горячие простыни, когда у него был полиомиелит. Он попытался отвернуться, отодвинуть голову подальше, сдвинуть плед вниз, шевеля плечами, цепляясь за него пальцами, носками башмаков. Но щиколотки были плотно стянуты клейкой лентой так, что его худые колени скреблись друг о друга, еще одна лента притягивала руки к телу и не позволяла даже приподнять ладони. Когда он попытался перекатиться на бедро, повернуться на бок, он наткнулся на веревки, натянутые между ним и крышкой ящика, от ступней до груди. У жары в ящике был вес и объем. Она была яростной. Неистовой.