Эта речь произвела настоящую сенсацию. До сих пор главные ораторы палаты изощрялись в тонкостях толкования какого-нибудь служебного слова в Великой Аллегории. Ной же, с простодушием истинно великого ума, нанес удар в самый корень дела с самозабвением прославленного рыцаря из Ламанчи, когда тот обратил свое копье против ветряных мельниц. Ведь если допустить, что цвета не существуют и что слова не имеют значения, то не только эту, но и всякую другую резолюцию можно было бы принимать совершенно безнаказанно. Особенно довольны были вертикалисты, так как, сказать по правде, их аргументы до этого были довольно шаткими. В кулуарах произведенный эффект был еще значительнее и привел к полнейшей перемене духа аргументации вертикалистов. У моникинов, которые еще накануне упорно утверждали, что вся их сила заключается в тексте Великой Аллегории, открылись глаза, и они ясно осознали, что слова не имеют никакой ценности. Таким образом, аргументация подверглась изменению, но общий вывод, к счастью, остался прежним. Бригадир, отметив эту кажущуюся аномалию, объяснил, что в Низкопрыгии это обычное явление, особенно в делах, касающихся политики, хотя люди, он убежден, несомненно более последовательны.

На то, чтобы хорошо вымуштрованная политическая организация сделала поворот кругом, много времени не требуется. Хотя несколько лучших вертикалистских ораторов явились на заседание с объемистыми заметками, готовые доказывать, что формулировка резолюции совпадает с их точкой зрения, среди них не нашлось ни одного, кто тут же не отбросил подготовленные аргументы ради простых и убедительных доводов капитана Пока. С другой стороны, горизонталисты были настолько застигнуты врасплох, что ни один их оратор не нашел, что сказать в защиту своей точки зрения. Они не только не могли организовать отпор, но даже позволили одному из своих противников встать и повторить удар капитана: явный признак их полного смятения.

Новый оратор был одним из выдающихся лидеров вертикалистов. Он был из тех политиков, которые развили свои способности, служа поочередно во всех лагерях, изучив на опыте сильные и слабые стороны каждого из них и постигнув тонкости всех когда-либо существовавших в стране политических настроений. Этот искусный оратор начал свою речь с большим воодушевлением и построил ее целиком на принципе, выдвинутом достопочтенным членом палаты, выступавшим перед ним. Его точка зрения сводилась к тому, что суть всякой резолюции или закона нужно искать не в словах, а в делах. Слова — это только блуждающие огни, которые могут завести в пропасть, и — нужно ли доказывать палате то, что так хорошо известно всем его слушателям? — слова постоянно приспособляются к надобностям разных лиц. Быть расточительным на слова — величайшая ошибка тех, кто участвует в политической жизни, ибо может настать пора, когда болтливые и многословные пожалеют, что столь злоупотребляли словами. Он спрашивает палату, необходимо ли выдвинутое предложение, требуют ли его осуществления общественные интересы, подготовлено ли к нему общество? Если да, то он призывает джентльменов выполнить свой долг перед собой, перед своей репутацией, своей совестью, своей верой, своей собственностью и, наконец, своими избирателями.

Так этот оратор пытался разбить одни слова другими, и мне показалось, что палата довольно благосклонно приняла его старания. Тут я решил выступить в защиту основного закона, которому в ходе обсуждения уделялось явно недостаточно внимания. Перехватив взгляд председателя, я вскочил на ноги.

Я начал с пространных комплиментов таланту и благородным побуждениям предыдущих ораторов, с приличным упоминанием о всем известном патриотизме, глубокомыслии, достоинстве и юридическом авторитете палаты. Все это было принято так хорошо, что я осмелел и решил тут же обрушить на своих противников текст закона. Своему удару я предпослал восхваление превосходных учреждений Низкопрыгии, повсеместно признанных одним из чудес света, высочайшим достижением моникинского разума, уступающим лишь учреждениям Высокопрыгии, каковые почитаются первыми. Затем я сделал несколько уместных замечаний о необходимости уважать жизненно важные законы государства и попросил присутствующих внимательно выслушать некий пункт, который, мне казалось, имеет непосредственное отношение к обсуждаемому вопросу. Расчистив себе таким образом путь, я не был настолько глуп, чтобы уничтожить плоды длительной подготовки неблагоразумной поспешностью. Напротив, прежде чем прочесть вслух цитату из конституции, я подождал, пока внимание всех присутствующих членов палаты не сосредоточилось на достоинстве, спокойствии и серьезности моей манеры говорить вне зависимости от содержания моих слов. Вот тогда-то среди глубокой тишины и всеобщего ожидания я, возвысив свой голос так, что его раскаты донеслись до самых дальних уголков зала, и произнес: «Великое Национальное Собрание ни при каких обстоятельствах не должно принимать закон или резолюцию, провозглашающие, что белое — это черное».

Я огласил эту авторитетную ссылку с полным спокойствием и столь же спокойно ожидал, какое она произведет впечатление. Глядя по сторонам, я замечал на лицах удивление, смущение, сомнение и неуверенность, однако ни на одном не отразился восторг. Особенно меня поразило, что наши друзья горизонталисты не только не пришли в восхищение от столь веского аргумента в пользу их точки зрения, но явно растерялись не меньше, чем и наши противники вертикалисты.

Наконец один из ведущих вертикалистов решился спросить:

— Не будет ли достопочтенный член палаты столь добр и не объяснит ли, какого автора он цитировал?

— Слова, которые вы слышали, господин председатель, — сказал я, полагая, что настал благоприятный момент, — это слова, которые найдут отклик в сердце каждого, слова, которые 'никогда не прозвучат напрасно в этом достоуважаемом зале, слова, которые убеждают и повелевают…— Тут я заметил, что депутаты озирались друг на друга, буквально раскрыв рты от изумления. — Сэр, меня просят назвать автора, в трудах которого я почерпнул эти ясные и поучительные слова. То, что вы только что слышали, сэр, это статья четвертая, пункт шестой Великой Национальной Аллегории…

— К порядку! К порядку! К порядку! — завопила сотня остервенелых глоток.

Я остолбенел, пораженный еще больше, чем минуту назад были поражены сами члены палаты.

— К порядку! К порядку! К порядку! К порядку! — продолжали раздаваться вопли, словно в зал ворвался миллион разъяренных демонов.

— Достопочтенный член палаты соблаговолит вспомнить, — проговорил любезный и, в силу служебного долга, беспристрастный председатель, кстати сказать, вертикалист, пролезший в палату благодаря подтасованным выборам, — что переходить на личности возбраняется.

— Личности! Я не понимаю, сэр…

— Здравый смысл подскажет достопочтенному члену, что документ, на который он сослался, не возник сам собой. Более того, непосредственные участники собрания, которые его составляли, в настоящий момент являются членами палаты и почти все поддерживают рассматриваемую резолюцию. Если им будут столь неслыханным образом швырять в лицо их прежние официальные акты, это не может не быть сочтено личным выпадом. Мне очень жаль, но я обязан указать достопочтенному члену на вопиющее нарушение порядка.

— Как, сэр! Священная Национальная…

— Вне всякого сомнения, священная, сэр, но не в том смысле, в каком вы себе представляете! Слишком священная, сэр, чтобы на нее ссылаться здесь. Существуют труды комментаторов, популярные толкования и в особенности сочинения различных иностранных, совершенно незаинтересованных государственных деятелей — нужно ли мне называть имя Екрэба? — и все они находятся под рукой у членов палаты. Но, пока мне доверена высокая честь занимать это кресло, я буду решительно противиться всяким личным выпадам.

Я был совершенно ошеломлен. Мне не приходило в голову, что будет отвергнут сам источник, хотя я и предвидел острую борьбу вокруг его толкования. Конституция требовала только, чтобы не принимали закона, объявляющего черное белым, в то время, как резолюция всего лишь предписывала, чтобы отныне белое считалось черным. Вот где был материал для спора, и я вовсе не был уверен в исходе. Но получить с самого начала удар дубинкой по голове — это было уже чересчур для моей скромной первой речи. Я вернулся на свое место в полном смятении и по усмешкам вертикалистов сразу понял, что теперь они рассчитывают на полный и скорый успех. Так, может быть, и случилось бы, но тут один из касательных взял слово, чтобы внести поправку.