Вскоре нам было доставлено послание Великого Сахема, содержавшее отчет о положении нации. Как и большинство отчетов, которые мне выпало удовольствие получать, он показался мне чрезвычайно длинным. Из этого документа следовало, что народ Низкопрыгии — счастливейший народ в мире и окружен гораздо большим уважением, признанием, любовью, почитанием и преклонением, чем какая-либо другая нация моникинов, — короче говоря, он был славой и предметом восхищения вселенной. Я с большой радостью узнал все это, так как многое было для меня совершенно новым. Вот еще одно доказательство того, что правильное представление о нации можно получить только от нее самой!
Переварив надлежащим образом эти важные сведения, мы все приступили к выполнению своих обязанностей с таким рвением, что никто не мог бы усомниться в нашем усердии и честности. Все пошло как по маслу, и вскоре ребусы, как бы открывая бал, прислали нам на утверждение резолюцию, составленную в следующих выражениях: «Постановили, что цвет, до сих пор считавшийся черным, в действительности является белым».
Поскольку это была первая резолюция, по которой нам предстояло голосовать, я сказал Ною, что нам следует подойти ж бригадиру и спросить, в чем смысл столь необыкновенного законопроекта.
Наш коллега с большим добродушием в ответ на наш вопрос дал понять, что между вертикалистами и горизонталистами издавна возникают разногласия по поводу внешней окраски различных важных вопросов и что подлинная суть данной резолюции скрыта от непосвященных глаз. Первые всегда поддерживали (под словом «всегда» он подразумевал время с того момента, когда они перестали поддерживать обратное положение) доктрину, соответствующую этой резолюции, а вторые — доктрину, противоположную. Сейчас в палате ребусов большинство принадлежит вертикалистам, и, как мы видим, им удалось провести резолюцию, касающуюся их излюбленного принципа.
— Согласно этим разъяснениям, сэр Джон, — заметил капитан, — мне придется утверждать, что черное — это белое, раз я нахожусь на стороне вертикалистов?
Я сделал тот же вывод и обрадовался, что мой собственный дебют на законодательном поприще не будет омрачен необходимостью защищать идею, столь отличную от моего обычного образа мыслей. Любопытствуя, однако, узнать мнение бригадира, я спросил его, в каком свете склонен он сам рассматривать этот вопрос.
— Меня избрали касательные, — ответил он. — Насколько мне известно, наши друзья собираются придерживаться среднего курса. И одному из наших лидеров уже поручено в надлежащий момент внести поправку к резолюции.
— Не можете ли вы указать мне, дорогой друг, что в Великой Национальной Аллегории имеет отношение к этому вопросу?
— Отчего же! В основном и непреложном законе есть пункт, который, как многие думают, как раз предусматривает данный случай. К сожалению, мудрецы, составлявшие нашу Аллегорию, не уделили формулированию этого пункта того внимания, какого требует важность вопроса.
Тут бригадир ткнул пальцем в один из пунктов Аллегории, и я вернулся на свое место, чтобы заняться его изучением. Он был составлен следующим образом:
«Статья IV, пункт 6. Великое Национальное Собрание ни при каких обстоятельствах не должно принимать закон или резолюцию, провозглашающие, что белое — это черное».
Изучив от начала до конца это основное законоположение, повертев его во все стороны и даже рассмотрев его задом наперед, я пришел к заключению, что общий его смысл скорее благоприятен для позиции горизонталистов. Мне показалось, что именно на конституционной основе можно построить очень хорошее выступление и что новому депутату предоставляется недурной случай выступить со своей первой речью. Разобравшись с этим вопросом к полному своему удовлетворению, я спокойно выжидал удобного случая, чтобы выступить с наибольшим эффектом.
В скором времени председатель юридической комиссии (одним из следствий данной резолюции была бы полная перемена окраски свидетельских показании во всех обширных пределах республики Низкопрыгии) выступил с докладом по существу резолюции. Председатель принадлежал к касательным и жаждал попасть в ребусы, хотя общий уклон нашей палаты был безусловно горизонтальным. Разумеется, он безоговорочно поддержал ребусов. Чтение доклада заняло семь часов, так как история вопроса рассматривалась от эпохи знаменитого заседания политических лидеров, которое было прервано раз и навсегда взрывом земной коры и которое предшествовало разделению великой моникинской семьи на отдельные страны, и завершалась ныне обсуждаемой резолюцией. Оратор самым тщательным образом подобрал свою политическую палитру и, разбирая вопрос, пользовался только нейтральными тонами, а затем покрыл его ультрамарином, дабы глаз видел все сквозь искусственную лазурную дымку. В заключение он повторил резолюцию дословно в той же редакции, в какой она была получена из той палаты.
После этого председатель палаты пригласил выступать делегатов. К моему крайнему изумлению, капитан Пок встал, переложил свою жвачку из-за щеки обратно в коробочку и, нисколько не смущаясь, открыл прения.
Достопочтенный капитан заявил, что, по его разумению, вопрос затрагивает свободы всех и каждого. Он понимает дело буквально, как оно изложено в Аллегории и представлено в резолюции, и, соответственно этому, намерен рассмотреть его без всякой предвзятости. Суть внесенного предложения, продолжал он, заключается в цвете, и только в нем. А что такое цвет, в конце-то концов? Возьмите его в самом благоприятном случае, ну хотя бы на щечках хорошенькой женщины, далеко ли он вас уведет? Нет, не дальше самой поверхности кожи. Он, капитан Пок, помнит времечко, когда в другой части света одна особа женского пола, известная под именем миссис Пок, была розовее самой розовой розы в городе, что зовется Станингтон. Ну, и к чему это привело? Он не станет спрашивать самое миссис Пок — по очевидным причинам, — но спросите любую из ее соседок, как она выглядит теперь? Однако оставим в покое женщин и возьмем людей вообще. Он сам не раз замечал, что морская вода синяя, и он частенько заставлял матросов поднимать ее в ведрах на палубу, чтобы посмотреть, нельзя ли добыть сколько-нибудь этого синего вещества — в его местах индиго редкость и ценится дорого, — но ничего из этой затеи не вышло. Отсюда он заключает, что, в общем и целом, никакой такой штуки, называемой цветом, на свете вовсе не существует.
Что касается резолюции, представленной палате, то она полностью зависит от значения отдельных слов. Ну, а что же такое слово? Слово одного человека чего-то стоит, а слово другого не стоит ровно ничего. Лично он не охотник до слов, хотя вообще-то он охотник на котиков. Он сам однажды взял слово с одного человека взамен жалованья, ну и плакали его денежки! Он знает тысячи случаев, когда слова оказывались пустыми, и не понимает, почему некоторые джентльмены придают им здесь такое значение. Что до него, так он не собирается раздувать значение какого-нибудь там слова или цвета. Народу хочется внести изменения в окраску вещей, и он призывает джентльменов помнить, что здесь свободная страна и что управляется она законами, а потому он уверен, что они постараются приспособить эти законы к нуждам народа. Чего требует народ от палаты в данном случае? Насколько ему известно, народ словами ничего не требовал, однако, как он понимает, существует большое недовольство по поводу старых цветов, а молчание народа он истолковывает как выражение презрения к словам вообще. Он вертикалист и всегда будет держаться вертикальной точки зрения. Джентльмены могут не согласиться с ним, но лично он не склонен подвергать опасности права своих избирателей, а потому стоит за резолюцию в том виде, в каком ее прислали ребусы, и не хочет изменять в ней ни одной буквы. Хотя он находит в ней ошибку в правописании, а именно в выражении «в действительности». Его лично учили писать «в диствительности», но он готов даже отступиться от своих убеждений по этому вопросу на благо Низкопрыгии, и поэтому он поддерживает ребусов вместе с их опечатками. Он надеется, что резолюция будет принята с тем единодушием, коего требует такой важный предмет.