Наконец Хлоя просунула голову в дверь, предусмотрительно постучавшись, и спросила, подавать ли обед. Люси обедала в четыре, а теперь шло к пяти.

— Приехал ли отец? — спросила свою служанку молодая хозяйка дома.

— Пока нет, мисс Люси, но он никогда не думать об обеде, мисс Люси, мэм; а масса Майл так долго быть моряк, что он точно голодный, как пить дать. Намучиться он в это плавание, мисс Люси, — слишком намучиться для сына старого массы и. миссис!

— А, так вы видели Наба, вот в чем дело, мисс Хлоя, — воскликнул я, — и он пленил вас, подобно Отелло, своими рассказами об опасностях и невзгодах, чтобы внушить вам любовь к себе.

Не знаю, покраснела ли Хлоя, а если и так, очевидцы ничуть не лучше владели собою. Хоть у этой целомудренной девушки была темная кожа, в душе ее жили самые нежные чувства, и теперь они отражались на ее лице.

— Да полно вам, масса Майл! — воскликнула она. — Что прикажет мисс Люси? Подавать ли повару на стол?

— Мы будем обедать, — с улыбкой отвечала Люси (глаза Хлои сияли от дикого, безудержного восторга). — Пусть Джон подает обед. Мистер Хардиндж должен скоро вернуться. Нас будет только трое за столом.

Упоминание о столе заставило меня оглядеть мое платье, и при виде одежды моего помощника, скромной, изящной и, по правде говоря, ладно сидящей на том, у кого не было причин стыдиться своей фигуры, я поневоле вспомнил о своей бедности; мысль о дистанции, которая, по светским представлениям, существовала между нами, болью отозвалась в моем сердце. Я происходил из весьма респектабельного рода, получил прекрасное образование и в этом отношении не чувствовал себя ущербным; но огромная пропасть разделяла наследницу миссис Брэдфорт и помощника шкипера без гроша за душой. Люси угадала мои мысли; беря меня под руку и мягко увлекая за собой в библиотеку, она игриво произнесла:

— Очень просто, Майлз, пришить к твоей куртке полы.

— Нет сомнения, Люси, но на какие деньги? Я был вне себя от счастья и совершенно забыл, что я нищий, что я не подходящая для тебя партия! Если бы у меня было хотя бы Клобонни, я бы не чувствовал такого унижения. С Клобонни я бы хоть что-то значил.

К тому времени мы уже вошли в библиотеку. Люси бросила на меня короткий пристальный взгляд, и я увидел, что мои слова огорчили ее. Взяв маленький ключик из шкатулки, где он хранился, она отперла ящичек стола и вынула оттуда те самые золотые монеты, которые некогда отдала мне и которые я вернул ей после своего первого плавания. Я понял, что жемчуг, который достался ей по завещанию Грейс, как и мое ожерелье, если я еще мог что-то называть своим, хранились там же. Держа золото в маленькой ручке, мягкой, как бархат, и белой, как слоновая кость, она сказала:

— Однажды ты взял все, что у меня было, Майлз, и только из братской любви, так почему же тебе не сделать то же самое теперь, когда ты говоришь, что хочешь стать моим мужем?

— Драгоценное создание! Ты, кажется, излечишь меня даже от моей глупой гордости. — Взяв ожерелье, я набросил его на шею Люси, где оно повисло длинной нитью, соперничая с белизной кожи, которой оно коснулось. — Вот, я говорил, что подарю этот жемчуг моей жене, и теперь я преподношу его ей, хотя и не знаю, как уберечь его от рук Дэггита.

Люси поцеловала жемчуг — я понимал, она сделала это не оттого, что он нравился ей, — и слезы навернулись ей на глаза: она, наверное, давно мечтала получить этот дар и именно таким образом, каким теперь он был вручен ей.

— Спасибо тебе, милый Майлз, — сказала она. — Ты видишь, как легко я принимаю твои подарки, почему же ты стесняешься получать мои? Что до этого мистера Дэггита, нетрудно будет отделаться от его притязаний. Я стану совершеннолетней, прежде чем он сможет передать дело в суд, и тогда не будет ничего легче для Майлза Уоллингфорда, чем выплатить все свои долги, ведь к тому времени все мое станет твоим. Нет, нет, этому мистеру Дэггиту не отнять у меня твоего драгоценного дара.

— А Руперт… — Я произнес только одно слово, но она поняла меня.

— Руперт не властен надо мной, кроме того, я буду настаивать, чтобы он вернул тебе все до единого доллара, которые он получил от тебя по завещанию нашей праведницы. Но я слышу голос отца, он говорит с кем-то. А я надеялась, что мы пообедаем одни!

Дверь библиотеки открылась, и вошел мистер Хардиндж в сопровождении пожилого человека респектабельной наружности с величавыми манерами, говорившими о том, что он привык заниматься делами большой важности. Я сразу узнал в нем Ричарда Харрисона, одного из самых известных в то время американских адвокатов, джентльмена, к которому меня привел Джон Уоллингфорд, когда убеждал меня составить завещание. Поздоровавшись с Люси, с которой он был близко знаком, мистер Харрисон тепло пожал мне руку. Я тотчас заметил, что в его голове созрел какой-то необычный план. Этот почтенный адвокат был человек методичный и хладнокровный и без всяких околичностей приступил к делу.

— Я был удивлен, узнав, что мой уважаемый клиент и друг мистер Джон Уоллингфорд умер, — начал он. — Не знаю, как могло случиться, что я не заметил в газетах его некролога, разве сам я был тяжело болен примерно в то самое время, когда это произошло. Я только полчаса назад узнал о его смерти от моего доброго друга мистера Хардинджа.

— Это правда, сэр, — отвечал я. — Насколько мне известно, мой родственник умер восемь месяцев тому назад.

— И когда он умер, у него нашли ваше долговое обязательство на сорок тысяч долларов?

— К несчастью, так оно и было; долговое обязательство, обеспеченное закладной на мое родовое поместье, Клобонни, которое с тех пор было продано, согласно статуту, и продано за бесценок, меньше чем за четверть его стоимости.

— И вас арестовали по иску администратора наследства, за невыплату денег по долговому обязательству?

— Верно, сэр, и через час-другой освободили по поручительству.

— Итак, сэр, вся эта процедура может быть и должна быть отменена. Я уже дал указания составить прошение на имя председателя суда справедливости о судебном запрете, и, если только душеприказчик вашего родственника не законченный тупица, вы снова спокойно вступите во владение Клобонни в течение месяца, а если он более или менее здравомыслящий человек, то в течение суток.

— Вы, конечно, не станете внушать нам напрасных надежд, мистер Харрисон; все же не понимаю, как это может быть!

— Ваш родственник, мистер Джон Уоллингфорд, который был моим клиентом и пользовался большим моим уважением, оставил завещание, которое я сам и составил и которое хранилось у меня именно для передачи его вам как единственному душеприказчику, что я и делаю. Как вы узнаете из этого завещания, он, в частности, прощает вам долг в сорок тысяч долларов и отказывается от прав по закладной. Но это еще не все. Отписав кое-какое движимое имущество нескольким своим родственницам, он оставляет вас наследником очищенного от долгов и завещательных отказов имущества; имея неплохое представление о его делах, я могу с уверенностью утверждать, что вы получите в дополнение к вашей собственности более двухсот тысяч долларов. Джон Уоллингфорд был человек со странностями, но он умел вести дела с выгодой для себя; проживи он еще двадцать лет, он стал бы одним из самых состоятельных людей в Америке. Он заложил прекрасный фундамент, но умер слишком рано, не успев достроить здание из золота.

Какой неожиданный поворот! Меня не только освободили от уплаты долга, но и вернули мне Клобонни, то есть теперь я был хозяином всего, чем владел прежде, разумеется, кроме денег, которые я заработал в плаваниях, и средств, вложенных в «Рассвет». Да, эти последние были безвозвратно утрачены, но вместо них, в качестве компенсации, я получил огромное наследство Джона Уоллингфорда. Это наследство состояло из большой суммы, вложенной в трехпроцентные бумаги, которые тогда можно было продать примерно за шестьдесят тысяч долларов, из хороших банковских облигаций, акций, выпущенных страховыми обществами, бон и закладных, а также из ценной и доходной недвижимости на западе страны, в том числе и нескольких городских зданий. Одним словом, я был даже богаче Люси, и мне больше не нужно было считать, будто я живу за счет ее щедрости. Нетрудно представить себе, как счастлив я был, получив эти известия, и я посмотрел на Люси, ожидая, что она разделит мои чувства.