Изменить стиль страницы

Сара бросила взгляд на пожилую женщину — той было не менее семидесяти лет. Она спокойно беседовала с молодой женщиной, гладившей ее руку.

— Таковы иллюзорные представления Анны.

— А ваши?

— Мои? Приписываемые мне видения? Те, что они сфабриковали, чтобы заточить меня сюда? Действительно, система тщательно разработана. Ведь доктор Склокмайстер, как вы отметили, знает свое дело. Он не стал бы, конечно, приписывать мне какие-нибудь примитивные галлюцинации.

— Доктор — кто? — удивился я.

Сара улыбнулась.

— Склокмайстер — прозвище Хелсингера. Сокращенно — Склок.

— И вы считаете, что он создал фальшивую систему галлюцинаций и приписал ее вам?

— О, как Мужчины красноречивы. — Сара закатила глаза. — Конечно. Это именно то, что он сделал.

— Какого рода систему он изобрел?

— Начнем с неразрешенной ситуации Электры. [14]— Сара вздохнула. — Так называемой «иллюзорной атмосферы» пристрастия к любимому отцу, проявляемого в привязанности к верховой езде и неестественном желании угождать хозяину дома. Отсюда вытекает система галлюцинаций — из убеждения, что у отца была интрижка с неизвестной личностью.

— Она была?

— Таковы мои преполагаемые галлюцинации, мистер Хоуп. Должна ли я называть вас мистер Хоуп?

— Вы можете называть меня Мэтью, если хотите.

— Кто-нибудь называет вас Мэт?

— Очень немногие.

— Я предпочитаю Мэтью.

— Я тоже.

— Тогда решено. — Сара снова улыбнулась. — В этой «искусно разработанной» системе галлюцинаций, которую, как утверждается, я развиваю, отец вступает в любовную связь с одной или несколькими женщинами — сюжет варьируется, мы, психопаты, как известно, не всегда последовательны, — что, естественно, приводит в бешенство его единственную дочь, так как она лишается отцовской любви и привязанности, на которые имеет право. Вы следите за ходом моей мысли?

— Да.

— Короче говоря, несмотря на эмпирические доказательства, не было даже и намека на то, что отец не был предан, целиком и полностью, моей матери, — я же якобы упорно отстаивала противоположное мнение, доказывая, что он развлекался вне семейного круга. Видите ли, ирреальные представления — не просто некие смутные ощущения, но определенное мнение, непоколебимое, невзирая на…

— Да, Хелсингер говорил мне.

— Вот именно, — сказала Сара. — Итак, предполагается, что я отправилась к отцу и велела ему прекратить свои забавы, потому что он изменяет не только моей матери, но также и мне. Более того, если он действительно хочет развлечься, я, как утверждается, предложила ему развлечься со мной. Я свободная белая двадцатичетырехлетняя и привлекательная, в определенных пределах, женщина. Вы находите меня привлекательной, Мэтью?

— Да, нахожу.

— Я не напрашивалась на комплимент, — сказала Сара. — А может быть, и напрашивалась. Единственное, что не воспринимается вами, — это красота. Вы не ощущаете даже слабого очарования. Если только вы не Анна Порнокоролева, которая клянется, что ежедневно получает телепатические послания от миллионов изнемогающих от желания обожателей. Во всяком случае, моя система галлюцинаций включает гнев и обиду, которые вызваны пренебрежительным отношением отца к моей привлекательности. Отец никогда не думал о том, что я, может быть, не менее хороша, чем те женщины, к которым он стремился. Предполагается, что я приходила к нему и предлагала вещи немыслимые, неестественные для дочери. Намеки на инцест, позор, позор, позор. — Сара усмехнулась. — Я пугаю вас? — спросила она. — Не беспокойтесь, я не Бекки и не буду пытаться укусить ваш интимный орган.

Я, должно быть, как-то отреагировал.

Сара пристально посмотрела на меня и произнесла:

— Теперь вы подумаете, что я такая же сумасшедшая, как и она. Вы должны простить меня. Я слишком откровенна, я знаю. Но лучше прямо сказать, что у кого-то на уме, не так ли? Особенно если утверждается, что этот «кто-то» выжилиз ума.

Я внезапно вспомнил о Терри Белмонт, которая тоже говорила обо всем, что приходило ей в голову. Терри не была сумасшедшей — по крайней мере, я так не думал. Разве желание Сары высказать то, что у нее на уме, — свидетельство ее сумасшествия? Или только в стенах этого заведения подозрительным становилось все, что она говорила или делала?

— Я хочу, чтобы вы сказали, что у вас на уме, — потребовал я. — Но не нужно меня шокировать.

— Туше! — поддразнила меня Сара. — Напротив, я пытаюсь вас шокировать.

— Но зачем?

— Затем, что вы кажетесь таким благовоспитанным и уравновешенным. — Она смотрела на меня в упор. — Вы подозреваете, что я спятила, не так ли? Но я должна говорить вам все, что я думаю. В противном случае ничто не имеет смысла.

— О’кей, — согласился я.

— Разве вы не видите, что это не принесет пользы, если я начну притворятьсяздравомыслящей, абсолютно нормальной? Буду контролировать каждый свой шаг, избегать, Боже упаси, подозрений относительно моей психики.

— Да, я могу это понять.

— Позвольте мне свободно вздохнуть, Мэтью. Другие не позволяют.

— О’кей.

— Хорошо, — сказала она. — Так где мы были?

— Вы предлагали вашему отцу…

— В моем сумасшедшем, ирреальном мире, да. Он был тоже шокирован. Фактически он умер от сердечного приступа две недели спустя. Неудивительно, когда твоя собственная дочь приглашает тебя на оргию.

Она снова закатила глаза.

— Когда это было? — спросил я.

— Когда я предлагала ему развлечься со мной? Или когда сердечный приступ убил его? Он умер третьего сентября, поэтому, я полагаю, Склокмайстер определил время для постыдных предложений в середине августа.

— Он был осведомлен об этом?

— Хелсингер? Конечно, нет. Этого никогда не происходило. Предполагаемые постыдные предложения — часть изобретенной системы галлюцинаций, разве вы не видите? Если у меня нет галлюцинаций, тогда ничего этого не было. Но если я одержима видениями, тогда они правы, поместив меня сюда, и я напрасно трачу ваше время. И свое, кстати, тоже.

— О’кей. Согласно их предположениям вы внезапно обратились к своему отцу…

— Ничего не внезапно. Считалось, что ирреальная атмосфера существовала продолжительное время. Каждая маленькая девочка пылко любит своего отца. Вам известно, что лошадка — материализованный символ ее тяготения к отцу? Малоизвестный факт, но это правда. Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему так много девочек, не достигших половой зрелости, ездят на лошадях, в то время как мальчишки того же возраста увлекаются этим гораздо меньше. Верховая езда — попытка разрешить проблему Электры. Если с нею не справиться, она становится комплексомЭлектры, перевернутым Эдиповым комплексом. [15]Психиатры исходят из того, что это — начало всех моих проблем. Слишком сильная привязанность к отцу. Страсть к нему, если угодно. Мой отец всегда открыто выражал свои чувства, обнимал и целовал меня. Вопреки тому, что закладывается в мою систему галлюцинаций.

— Извините, я не…

— Простите меня. Вы не так сведущи в моем безумии, как я. Предполагается — я верила тому, что он больше любил другую женщину, чем меня.

— Итак, если я правильно понял, где-то в середине августа вы, как утверждается, обвинили его в неверности…

— Да, так они говорят. И предложила ему все виды распутства в качестве альтернативы.

— И он умер от сердечного приступа спустя две недели?

— Да.

— И что дальше?

— Система ирреальных представлений полностью оформилась, расцвела. Так они говорят.

— Каким образом?

— Вы понимаете, что все это чушь?

— Понимаю.

— О’кей. Через десять дней после смерти моего отца позвонил Марк Риттер, чтобы сообщить о завещании, вернее, о той его части, которая относилась ко мне. Он сказан, что я унаследовала шестьсот пятьдесят тысяч долларов и что теперь я — богатая девушка. Он так и выразился — «девушка». Тогда это вызвало у меня раздражение. Это и сейчас раздражает меня. Очевидно, в сексуальном мире Марка Риттера женщины в возрасте до пятидесяти лет — все еще «девушки». Тем не менее я спросила его, кому завещано остальное.

вернуться

14

Электра — в греческой мифологии дочь Агамемнона и Клитемнестры. Такова одна из версий ее происхождения. При известном различии в оттенках основным содержанием образа Электры, в частности, у афинских трагиков V века до новой эры, — является поглощающая все ее существо жажда мести убийцам отца ее Агамемнона.

вернуться

15

Эдип — в греческой мифологии сын фиванского царя, впоследствии сам сделавшийся царем Фив; ему было суждено убить своего отца и жениться на собственной матери.